"Вячеслав Куприянов "Сверхсветовик" (КЛФ, ТМ N 08/97)" - читать интересную книгу автора

его будущего полета за временем, проблема пробок является наиболее сложной.
Уже предполагалось, где находятся залежи времени. Если бы Вселенная имела
форму бочки, что не так уж далеко от истины, то время бродило бы где-то на
ее дне, а до нас доходило бы только редкими пузырями, их-то мы и транжирим,
деля на зоны, века, дни и секунды. Но эта бочка еще и вращается, подобно
центрифуге или стиральной машине, потому время завихривается спиралью и
отбрасывается на самые края вместе с галактическими туманностями, потому в
мощные телескопы, несмотря на чудовищную удаленность, видно, что в этих
туманностях заблудилось немало времени, возможно даже и затонуло на дне
четвертого измерения. Красное смещение намекает нам не только на разбегание
галактик, но и на красный цвет втуне исчезающего времени и на преимущество
красных вин по отношению к белым. Он проходил, вернее пробегал все эти
научно-небесные соображения, один наставник вел его молча, всегда забегая
вперед, а второй, чуть отставая, диктовал ему на бегу скороговоркой то
знание, которое не требовало формул и графических иллюстраций. Эти
наставники передавали его друг другу, как эстафету, ведь уставали они,
вещая скороговоркой, быстрее, чем он, внимающий на бессловесном дыхании.
Менялась при этом и тема, например, строение ближайшей вселенной, строение
цветка зонтичных растений, поведение пчел в условиях магнитных бурь,
пророчества древних атлантов и гипербореев о роли государства Российского в
грядущем подъеме Атлантиды, и так далее.
Знание более плотное преподавалось во время плавания, как только он
выныривал, чтобы вдохнуть воздух, вместе с ним он проглатывал афоризмы о
смысле жизни, вроде того, что человек это гигантски разросшийся
сперматозоид, или что человек рожден для счастья, как птица для перелета в
Африку; тут же ему называли некоторые мировые константы - постоянную
Планка, золотое сечение, число Пи, величину которых он должен был себе
вообразить уже под водой, выпуская на поверхность соответствующего объема
пузыри, причем никто не мог выдуть квадратный пузырь, что говорило об
иррациональности мира и невозможности кубатуры шара.
Следы мудрости отпечатывались в его мозгу гораздо надежнее, чем его
собственный след в воздухе или в воде, а ему придется хранить эту мудрость
в далеком вакууме, чтобы ее не высосало в пустоту. Снова проблема пробки! И
он, будущий сосуд всеобщего нового времени, в отличие от личностей,
оставивших в человеческой истории цепочку значительных следов, был включен
в сонм бессмертных, еще не совершив заданного подвига. Это было
обоснованно, ведь когда он совершит свой подвиг и замкнет кривую своего
полета, его встретят, согласно теории относительности, уже другие
поколения, и они едва ли будут помнить кого-то из его достойных
современников, ибо не будет для них такого свершения в прошлом, сравнимого
с его неизбежным подвигом ради их будущего. Вот его еще и увековечивали.
Когда с него, еще живого, снимали гипсовую маску, он воспринимал это как
очередной опыт затаивания дыхания. Вспышки фотографов предваряли ощущение
полета среди недолговечных сверхновых звезд, которые выслаивали из него
плоскостной срез за срезом, но были изготовлены и голографические его
облики, из которых предполагалось еще соорудить единое монументальное его
представление. Со временем, подходя к окну, он сам себе казался своим
поясным портретом, распахивая дверь, он вписывался в проем портретом во
весь рост; когда он бежал без лыж по снегу, он видел за собой, даже не
оглядываясь, след легендарного снежного человека, а море он любил за то,