"Григорий ДАНИЛЕВСКИЙ. ЖИЗНЬ ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ" - читать интересную книгу автора

исчезли из употребления; все в Европе с тех пор ели, как в Китае, только
ложками и палочками.
Германия при этом с удовольствием сохранила свой "юнкерский ландтаг",
Италия - "папство", Англия - "палату лордов" и "майорат", Франция - сперва
"коммуну", а потом "умеренную республику", президентами которой, с 1935 по
1968 год, были деятели с разными громкими именами, между которыми Порошин
насчитал пять Гамбетт и двенадцать Ротшильдов. По прекращении "династии
Гамбеттидов" (так и выразился календарь), Франция большей частью состояла
под местным верховным владычеством президентов-евреев из банкирского дома
Ротшильдов. Перенесясь в 1968 год, Порошин, следовательно, застал французов
под управлением Ротшильда XII. Евреи-адмиралы в это время командовали
французским флотом в океанах, евреи-фельдмаршалы охраняли, во имя
китайского повелителя, французские границы, и евреи-министры, с президентом
в пейсах и ермолке, встречали правящего Европой богдыхана, Ца-о-дзы, при
недавнем триумфальном посещении последним Парижа, отчего и до сих пор,
вторую неделю, парижские улицы и дома были увешаны флагами.
Французская республика, с поры окончательной победы жителей Небесной
империи, мирно и дружно ужилась с китайским богдыханством. Прежде у
французов империя чередовалась с республикой. Теперь у них разом и рядом, к
общему удовольствию, были и та и другая.
"Вот почему на монетах, данных мне армянином,- догадался Порошин, - с
одной стороны вычеканены "Равенство, свобода, братство" - и надпись
"Французская Республика", а с другой стороны - внушительная китайская
бамбуковая палка".
Вышел Порошин из книжной лавки при вечернем освещении. Улицы и площади
Парижа горели яркими, какдневной свет, электрическими солнцами.
Проголодавшись, он зашел в громадный ресторан с надписью "Столица мира -
Пекин", где вся прислуга была одета китайцами. Он потребовал себе модных
блюд; ему подали жареного фазана и рисовой каши, которые он торопился есть,
чтобы не опоздать в театр. Но он заметил, что другие посетители "Пекина",
между едой, брали со стола какие-то трубочки и подносили их к ушам. Он
осведомился у гарсона, - что это? Ему ответили: "Телефон".
- Да в чем же дело, не понимаю? (Тогда, в 1868 году, еще не знали этого
изобретения.) Ему объяснили, что каждая из трубочек, лежащих на столе, была
соединена проволокой с различными театрами, - оперой, водевилем, концертною
залой, - и что за небольшую, особую плату посетитель может, кушая, в то же
время следить за любой парижской и даже более отдаленной сценой.
Порошин поднес к уху первую попавшуюся трубочку: ему послышались
аплодисменты, которыми публика встречала какую-то актрису в театре. Он
поднес к уху другую трубочку: стали слышны заключительные, нежные рулады
концертной арии, исполнявшейся в ту минуту в опере знаменитым кантонским
певцом. Уходя из кафе, Порошин поднес к уху третью из трубочек: ему
послышалась речь, в какой-то аудитории, о превосходстве реального элемента
в искусстве, а именно - об окончательной замене фотографией всех родов
живописи.
Так проспал Порошин в Париже, или, как ему несомненно казалось, прожил
семь условленных, веселых и беззаботных дней будущего тысяча девятьсот
шестьдесят восьмого года.
Денег, взятых Порошиным у армянина из XIX века, оказалось вдоволь, потому
что все, и в тогдашнем Париже, было сравнительно дешево.