"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

то печет, наверное, картошку и рассказывает страшные истории о колдунах,
леших... Полдеревни мальчишек около него. Притихли, глаза горят... А может,
все уже не так? Сколько лет прошло". В тот приезд он звал Наташку в ночное.
Не пошла: "Ребячество..." Евгений горько усмехнулся. Если бы знать, в чем
она, мудрость человеческая? Как надо жить, чтобы все было правильно? Да и
возможно ли это?
И больно и трудно было Кудряшову шаг за шагом вспоминать свою жизнь и
в ней Наташку. Но уйти от этого в родной степи, под небом своего детства,
он не мог. Где, когда, почему пришло к ним непонимание? Не в один день, не
разом же оно легло между ними. Где та капля, которая обросла, как снежный
ком, катящийся с горы? Кто проморгал ее, не заметил вовремя?
У болота, в стороне памятника Чайке, длинным огненным языком лизнул
ночь костер и рассыпался мелкими искрами. Отрывисто вскрикнул испуганный
перепел. Над головой Куд-ряшова прошуршала крыльями стая уток. Он поднял
чемодан и, свернув с дороги вправо, торопливо зашагал к костру. Луна,
огромная и уставшая, медленно падала за горизонт. Ночь кишела звездами.
Костер слабо тлел и трещал сырыми сучьями. Сбоку, уку-тавшись с
головой, лежал человек. Рядом, примостившись на корточках, сидел другой,
ворошил в костре коротенькой палочкой и что-то говорил. "Подойти? А если
спросят, что отвечу? Приехал в отпуск. А жена, дочь? Ну и что? Совру
что-нибудь. Лежит у костра, наверное, дядя Миша. Его не обманешь. Да я и не
смогу - Спрошу, как живет мама, и уйду. - Евгений сделал еще шаг и
остановился. - Через десять минут буду дома, сам узнаю..."
Крадучись, он сделал круг метрах в двадцати от костра и вновь
остановился. В руке скрипнул чемодан. Евгений затаил дыхание и присел.
Лежавший на земле человек приподнялся, достал из костра головешку и
прикурил от нее. "Дядя Миша табунщик не курит, - отметил Кудряшов. - Кто же
это может быть?" Он подкрался ближе.
- К примеру, взять солончаки, - говорил сидящий на корточках. - Шею
мылить надо за такие штучки! Взять и распахать... Ни черта ж на них не
вырастет! Голову на отруб даю. Иль Грунькин луг. Всю жисть пасли скот на
нем. От снега до снега. Нет! Распахали и посеяли кукурузу! Землю испоганили
и семена кобелю под хвост выбросили! Земли-то у нас и так сколько угодно.
Хозяина на нее нет. Только и слышишь: план, план, заготовки... А кто ж за
ей, родимой, ухаживать, лелеять ее будет? Не-е-ет, настоящий хозяин такого
бы не сделал... не поступил бы так предательски с ней, кормилицей.
- И тому, кто поступил, голову бы отвернул! А что мы? Пацана
поставили председателем, он и ворочает... Да ведь он овес от ячменя не
отличит! Только и того, что диплом в кармане. Чего с него возьмешь? А наша
вроде бы и хата с краю.
- Попробуй пойди супротив него! Да что там супротив! Подсказать не
моги... Сживет... Из насиженной хаты придется уходить. Незаметно,
неприметно и во всем виноват останешься.
- Труслив, понимашь, народ пошел... В бою, понимашь, и черт не брат
был, пулям не кланялись, а тут...
Они внезапно умолкли. Кудряшову вдруг показалось, что стук его сердца
сейчас же услышат там, те двое. Услышат и позовут. А не подойти нельзя. Он
не мог ошибиться: у костра был Иван Ильич. Прежний председатель колхоза.
Его отец. Отец, с которым он никогда не жил вместе, которого они с матерью
не признавали и которого он ненавидел. Евгений мало знал этого человека, а