ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В тот день произошло много необычного, но самым невероятным было то, что Габи осталась дома. Она, правда, порывалась уйти. На какие только хитрости не пускалась! Но все безуспешно.

Мама вдруг вспомнила, что забыла купить взбитые сливки, — и Габи тут как тут: она готова мчаться в кондитерскую за взбитыми сливками.

— Лучше иди помойся, — резко ответила ей мама.

Габи сделала еще одну попытку. Она сказала маме, что отдала чинить портфель и теперь его надо взять из ремонта.

Портфель Габи попал в мастерскую, потому что еще на рождество у него оторвалась ручка. Шарика тогда лежала в больнице, а когда вернулась, часто слышала, как мама говорила:

— Сколько раз тебе повторять, Габи: отнеси портфель в мастерскую! С рождества ходишь с оторванной ручкой.

Начались летние каникулы, когда Габи, наконец, выбрала время и отдала портфель в ремонт, и вот теперь ей срочно потребовалось забрать его из мастерской.

Мама опять прикрикнула на нее:

— Никуда ты не пойдешь!

Габи скорчила кислую мину. Несколько раз она подбегала к окну: а вдруг мимо промчится банда "Шесть с половиной"? Она тогда крикнет им, что у нее, к сожалению, неотложные дела и она не может к ним присоединиться. Но банда, как видно, сегодня избрала другие маршруты, и сколько Габи ни подбегала к окну, никого из своих друзей она не увидела.

Мама дала Шарике белое платье. Это было самое красивое платье Шарики, до сих пор она лишь дважды надевала его, оба раза — когда ее везли на консультацию к профессору. Сначала она испугалась белого платья, подумала, что ее снова повезут к профессору, но потом вспомнила: ведь сегодня ждут гостей!

А день как начался необычно, так и продолжался: тетушка Марго в три часа не спрятала в футляр свою флейту, а осталась у них помогать маме на кухне. Позднее, когда она зашла в комнату, Шарика подозвала ее к себе. Папа в это время вышел в другую комнату за чистой рубашкой.

— Тетя Марго, — шепнула она, — сегодня будут гости.

— Знаю, моя звездочка.

— Тетя Марго, надо сказать маме, чтобы позвали того дядю.

— Какого дядю?

— Ну, дядю Густи.

— Густи Бубу? — Тетушка Марго не могла скрыть изумления.

Мгновение спустя ласковая улыбка вновь засветилась на ее лице, и, немного подумав, она сказала Шарике, что, как представится подходящий случай, она обязательно сделает это, а сейчас у нее просто нет времени известить его. И тут же спросила Шарику, рассказывала ли она маме или папе о том, что к ней приходил Густи.

Шари отрицательно потрясла головой.

— Ну и ладно, — кивнула тетушка Марго. — И не обязательно говорить им об этом. Они его не знают, могут еще рассердиться, — объяснила она.

Этого Шарика не понимала: Густи так прекрасно играет на скрипке, почему его посещение нужно держать в секрете? Потому что родители с ним не знакомы? Вот как раз удобный случай познакомиться. Но поскольку она по природе своей не была болтливой, то быстро согласилась с тем, что не станет рассказывать маме или папе о Густи Бубе. Если тетушка Марго так считает, она никогда ни слова не скажет родителям о Густи.

И все-таки жалко, что сегодня днем его не будет среди гостей…

После нескольких фраз мамы, сказанных повышенным тоном и закончившихся шлепком, Габи тоже надела свежевыглаженное голубое платье и, кипя от злости, влезла в маленькие босоножки с бантиками.

Последнее восклицание мамы прозвучало так:

— А твои волосы!

Габи отправилась в ванную комнату. Когда она вернулась, ее лохматые, короткие мальчишеские волосы были влажными и гладко прижатыми к голове.

— Теперь хорошо? — упрямо надув губы, спросила она маму.

С мокрыми волосами, приглаженными щеткой, Габи выглядела очень забавно. Казалось, будто она лысая.

Мама схватила расческу и быстро взбила ей волосы. Удивительно, какая мама ловкая: всего несколько плавных движений — и получилась красивая, волнистая прическа.

Габи подбежала к зеркалу и скорчила гримасу.

— Фу, безобразно! Правда? — обратилась она к Шарике. — Мама сделала из меня настоящую обезьяну. Красные босоножки с бантами! — Она с отвращением уставилась на свои ноги. — И это голубое платье! Сбеситься можно! У него цвет, как у мороженого в вафельном стаканчике.

Шарика, правда, никогда еще не видела голубого мороженого, но спорить с Габи не стала. Она сказала:

— Ты очень красивая, Габика.

— Я? — возмутилась Габи. — Чистая обезьяна! Осталось только бант на шею повязать.

Габи нетерпеливо топталась в комнате. Затем села и принялась дергать босоножки на ногах.

— Зверски неудобно! Бантики жмут. Как ты думаешь, мама здорово заведется, если я их срежу? — спросила она у Шарики.

— Не знаю, — пожала плечами Шарика.

— Ну конечно, я так и знала! И что ты вообще знаешь!

Перерыв всю шкатулку для рукоделия, она вытащила из нее большие ножницы. Что скажет бедная Хермина? Какой беспорядок учинили в ее лавке!

Габи прислушивалась, не идет ли из кухни мама. Но все было тихо, и она быстро отхватила ножницами банты от босоножек. Ножницы и два маленьких бантика бросила в шкатулку.

Шарика хотела попросить у Габи бантики, но потом вспомнила, что они не подходят к ее высоким белым ботинкам. Впрочем, ведь и белые ботинки все равно прикрыты пледом…

Габи с удовлетворением разглядывала босоножки. На месте бантов теперь выступили кожаные бугорки, как бывает на пальто, когда с него срежут пуговицы.

— Теперь хоть какой-то вид имеют, — Габи указала себе на ноги.

Она снова подошла к зеркалу и внимательно обследовала свое голубое платье. Но как она ни ломала себе голову, тут ничем нельзя было помочь.

Покачиваясь на негнущихся ногах, она встала перед Шарикой и пренебрежительно спросила:

— Умеешь хранить тайну?

Шарика покраснела от радости. Какое счастье — ведь Габи сейчас поделится с ней тайной. У них будет общая тайна! Она кивнула, а Габи продолжала:

— Знаешь, я прикончу тетю Вильму.

— Прикончишь? — Шарика знала, что Габи сильная, решительная и отчаянная.

— Прикончу, — подтвердила Габи. — Мерзкая старушенция!

Габи попыталась скорчить мину, похожую на выражение лица Шумака-младшего, которое появлялось, когда тот кричал: "Ребяаата, за мнооооой!" Она даже глаза сощурила, чтобы больше походить на мальчишку.

А ведь…

А ведь она не забыла чудесные воскресные дни, проведенные у тети Вильмы. И как прыгала на диване, как пружины скрипели и трещали, но тетя Вильма ни слова ей не говорила; мама тотчас бы согнала ее. Габи вспомнила, как ей не хотелось по вечерам уходить домой.

— Тетя Вильма, — спросила она однажды, — у тебя нет детей?

— Нет, Габика. Какую ерунду ты спрашиваешь! Если бы у меня были дети, ты бы уже давно их знала.

— Бывают взрослые дети, которые могут уехать в другой город. Наша бабушка до прошлого года жила в Сентеше, а потом умерла.

— Никаких детей у меня нет. — Тетя Вильма встала из-за большого круглого стола, на котором складывала одну на другую тетради, обернутые в синюю бумагу, подошла к Габи и обняла ее. — Ты мой ребенок, — шепнула она ей.

Габи прижалась к пей.

— Когда-нибудь я переселюсь к тебе, хорошо?

Тетя Вильма ничего не ответила, только поцеловала ее…

Габи продолжала прыгать по дивану. Она думала о том, что когда переселится к тете Вильме, то спать будет на этом диване, все равно ведь тетя стелит себе на тахте в углу комнаты. Но потом она вспомнила, как хорошо играть дома с папой на большой тахте; и когда мама, пригладив ей щеткой волосы, приподнимает обеими руками ее голову и говорит: "Какая у меня красивая дочка", Габи бывает счастлива; да и нытья Шарики ей бы недоставало — "Габика, завяжи мне ботинки", "Габика, не так туго!", "Габика, дай носовой платок!". Вообще-то эта маленькая глупышка совсем не плохая, она не виновата, что почти на пять лет моложе Габи и очень многих вещей пока не понимает.

Да, со времени болезни Шарики произошли большие изменения. Раньше столько всего принадлежало Габи — игрушки, в воскресенье широкая тахта по утрам, днем — тетя Вильма. А теперь…

Габи все более отчетливо ощущала увеличивающееся сходство с Шумаком-младшим. Она и голосу своему придала мальчишескую твердость, когда спросила у Шарики:

— Ты нюхала тетю Вильму?

— Да. Я нюхаю всех, кто наклоняется ко мне и целует меня.

"Странный запах у тети Вильмы", — думала Шарика.

Как-то мама разбирала вещи и нашла ветхую коробку из-под туфель, в которой лежали старые фотографии. Она принесла показать ее Шарике и сказала, что на фотографиях бабушка и дедушка в молодости и еще всякие родственники, которых Шарика никогда не видела ни в молодости, ни в старости. Когда она открыла крышку коробки, в нос ей ударил такой же запах, какой исходил от тети Вильмы, когда та целовала ее. Тетя Вильма их родственница, она младшая сестра бабушки. Значит, тетя Вильма пахнет родственниками.

С тех пор как Шарика заболела, тетя Вильма всегда ей что-нибудь приносила. Еще в дверях она говорила:

"Шарика, у меня для тебя сюрприз! Я тебе кое-что принесла!"

Этот сюрприз никогда нельзя было есть, в большинстве случаев и названия у него не было; у тети Вильмы было огромное множество старых вещей, и запасы их были поистине неисчерпаемы. Однажды сюрпризом оказалось что-то маленькое, фарфоровое, с дырочками на крышке. Шарика долго играла этой вещичкой, просовывала в нее пальцы, пока она не упала на пол и не разбилась. В другой раз тетя принесла бутылку, но это была не настоящая бутылка, куда можно наливать воду. Она была очень крепко закупорена, а внутри ее колыхалось маленькое суденышко, сложенное из тонких палочек. Последний раз тетя Вильма подарила ей круглую коробку, сплетенную из соломы. У коробки не было крышки, но все-таки она была очень красивая, вся выстланная изнутри блестящим голубым шелком. Пока тетушка Марго не убрала ее, Шарика все гладила ладонью приятный, прохладный, скользящий шелк.

— Жаль убивать тетю Вильму, — заявила Шарика.

— Не жаль. Она старая и толстая, как бегемот.

— Мне она всегда приносит подарки.

— Тебе да. А мне говорит: "Ай-ай-ай, Габи, ай-ай-ай!" Так вот, больше она этого говорить не будет.

— Знаешь что, — предложила Шарика, — я отдам тебе сюрприз, который она сегодня принесет. Даже если он будет очень красивым.

— Не надо.

Шарика подумала, что Габи, быть может, и не сумеет навредить тете Вильме.

— А как ты хочешь ее прикончить? — спросила она.

— Я уже придумала, — с важностью ответила Габи. — У тети Вильмы сахарная болезнь. Это значит, что ей нельзя есть сахар, потому что, если она съест сахар, то умрет. Кофе ока пьет с сахарином. Так называется лекарство, которое она носит с собой в сумке и кладет в кофе вместо сахара. Вот и все! — Габи бросила торжествующий взгляд на Шарику.

Шарика, ничего не понимая, таращилась на нее.

— Не понимаешь? Я незаметно брошу ей в кофе кусок сахару.

Весь день Шари следила за Габи.

Первой прибыла тетя Вильма. Она принесла с собой родственный запах и сюрприз. На сей раз сюрприз был прекрасным: длинная узкая лента, сотканная из больших цветных бус. Шириной с ладонь Шарики, но зато длиной больше ее разведенных в стороны рук. Бусинки блестели и перекатывались, когда Шарика дотрагивалась до них пальцем. Играть этой лентой было очень интересно, но сейчас у Шарики не было на нее времени. Она наблюдала за Габи.

Тетя Вильма поцеловала Габи, которая даже дышать перестала в эту минуту.

— Если я узнаю, что ты хорошо себя ведешь, Габи, в следующий раз и ты получишь сюрприз, — сказала ей тетя Вильма.

Габи скорчила гримасу. Мама тотчас прикрикнула на нее. Потом обратилась к тете Вильме:

— Господи, сколько она мне забот доставляет!

— Ну, хорошо, хорошо, родная, оставим это, — папа жестом остановил маму, которая произнесла эту фразу явно в качестве вступления.

Тетя Вильма села в кресло у стола, целиком заполнив его своим объемистым телом. Маленькие пухлые руки ее что-то искали в огромной сумке.

— Ой, не оставила ли я дома? — испуганно воскликнула тетя и принялась выкладывать на стол содержимое сумки — один предмет интереснее другого: вышитый пустой футляр для очков — очки она держала в потертом коричневом кожаном футляре, который сейчас защелкнула, нацепив на нос очки. Она вынула из сумки маленькую круглую белую коробочку, затем цветную побольше, еще одну плоскую потрепанную, потом длинную узкую бутылочку, потрясла ее, перевернула вверх дном и убедилась, что она пустая. Это была хорошенькая узенькая бутылочка, и Шарика надеялась получить ее от тети Вильмы, но тетя положила бутылку обратно в сумку вместе с коробочками, ключами, носовыми платками, когда нашла то, что искала: блестящую жестяную коробочку с сахарином. — Мой сахарин! — радостно вскричала она. Подняла коробку, потрясла и, успокоившись, сунула ее обратно.

Теперь внимание ее переключилось на Габи, которая катала по полу маленький красный автомобиль. Вместе с игрушкой она попыталась укрыться у себя в комнате и для этого подкатила машину к дверям холла, затем дальше, но тут ее настиг голос тети Вильмы:

— Какой у тебя табель, Габика?

— Спасибо, хорошо, — ответила Габи, сидя на корточках возле машины.

— Что с тобой, Габика? Я спрашиваю, какой у тебя табель?

— Да, да, — кивнула Габи. — Мне показалось, что вы спросили, как я поживаю. Спасибо, хорошо. Ничего особенного не случилось.

Тетя Вильма встревоженно смотрела на девочку: что это, уж не оглохла ли она внезапно?

— Что ты говоришь, Габика?

— Ничего особенного не случилось. Вы, конечно, хотели спросить, какие новости. Я и говорю: ничего особенного, так что, пожалуйста, не спрашивайте.

К счастью для Габи, мама вышла в кухню сварить кофе и позвала с собой папу, чтобы он вставил баллончик в сифон, — производство газированной воды было папиной обязанностью.

Тетя Вильма покачала головой и после долгой паузы сказала:

— Даже не понимаю, когда ты успела так измениться. Шарика славная, хорошая девочка, а сестра у нее такая скверная!

Лицо Габи залила краска. Она хотела было что-то сказать, но тут в глаза ей бросилась стоявшая на столе сахарница, и она промолчала.

Вскоре прибыли дядя Фери, тетя Юци с Золи и малышкой.

Мама поставила на стол горячие сандвичи и блюдо с печеньем, папа налил вина дяде Фери, себе и тете Юци, тетя Вильма заявила, что в вине есть сахар, а в печенье и подавно. На печенье она долго и с нежностью глядела, затем тяжело вздохнула и решительно отказалась от него. Мама положила Шарике сандвичей и печенья, но девочке было не до еды. Она радовалась гостям. Они ходили, оживленно разговаривая, папа шутил, дядя Фери раскатисто смеялся, тетя Юци все время порхала от одного ребенка к другому, от Золи, который в первые же пять минут высыпал из коробок на пол все содержимое настольных игр, к малышке, которая, как только ее поставили на пол, притопала к Шарике и уцепилась за ее плед. Больше всего радости Шарике доставила малышка.

Тетя Юци и дядя Фери поцеловали Шарику. Они спросили у нее, как она себя чувствует, чем занимается, хорошо ли кушает, ведь послушной девочке полагается хорошо кушать. Шарика в ответ утвердительно кивала. Она не любила, когда ее расспрашивали, но знала, что вопросы у взрослых рано или поздно иссякнут. Ее оставят в покое, отойдут и начнут разговаривать, шутить, ходить по комнатам. Наблюдать за этим Шарике очень нравилось.

Малышка дернула ее плед и пролепетала:

— Абарадата. — Засмеялась и продолжала: — Блиубабооо.

— Телекету. Шошомеу, — ответила Шарика.

Малышка громко рассмеялась.

— Миудата, бабобиу.

Шарика погладила короткие волосёнки ребенка.

— Караморо шеушоль, мио мяу кис-кис-кис.

— Кис-кис, — согласилась малышка и потянула к себе ленту с бусами — подарок тети Вильмы. — Кис-кис, — восхитилась она и принялась тыкать маленькими пальчиками в бусы.

— Кис-кис, — прошептала ей на ухо Шарика. Она притронулась щекой к шелковистым волосам малютки и прижала ее к себе.

— Чего ты возишься с этой балдой? — остановилась возле нее Габи. — Дурочка! — презрительно сказала она. — Даже разговаривать не умеет!

— Нет, умеет, — запротестовала Шарика. — Просто ты не понимаешь. Иди сюда, малышка, поиграем с лентой.

Малютка сунула кончик ленты тети Вильмы в рот.

Габи наскучило наблюдать за ними, и она повернулась к Золи, который сидел на корточках над разбросанными настольными играми и пытался выстроить в боевые шеренги маленьких цветных солдатиков.

— Ты слыхал о банде "Шесть с половиной"? — опустилась с ним рядом на корточки Габи.

Золи повернул к ней круглую, розовую, как у поросенка, мордашку.

— Я член этой банды, — продолжала Габи. — Наша банда самая классная во всей Буде. Как раз сейчас она захватывает одну новую неизвестную землю. К сожалению, без меня. Мне пришлось остаться дома, потому что пришли гости. Вы пришли.

Золи сочувственно кивнул.

— Ты никогда не слыхал о нашей банде? — расспрашивала его Габи. — И о том, что у нас есть сторожевая собака? А о том, что мы иногда живем в пещере?

Тетя Юци, как с неба свалившись, неожиданно оказалась рядом с ними. Она энергично вытерла Золи нос, и Золика заревел. Ревел он не очень убедительно, просто в знак протеста против вытирания носа вообще. Как только тетя Юци отошла от них, Золи тотчас замолчал.

Габи сделала глубокий вдох, будто собиралась нырнуть в воду.

— Мы открыли один остров, ясно тебе? Вышли на берег, чтобы бросать камешки, и вдруг услышали стоны. "Ох, ох… умираю…" — стонал кто-то. Посмотрели направо, посмотрели налево и вдруг видим: лежит на берегу одноглазый пират. "Что с тобой, пират?" — спросил Шумак-младший — он уже совсем взрослый. "Умираю, умираю, — говорит пират, — и унесу свою тайну в могилу". Мы тогда его окружили, напоили, вытерли ему лоб, а пират открыл нам, что есть один остров сокровищ, там под каштаном он зарыл награбленные на кораблях сокровища. Сокровища принадлежат светловолосой девушке, а ее держат в плену. На том же острове, в замке. Пират вытащил из-за пазухи карту, отдал ее Шумаку-младшему и умер. Шумак-младший приказал нам отыскать этот остров…

Золика вдруг снова заревел. И в ту же минуту рядом выросла тетя Юци.

— Что с тобой, сынок? — склонилась она над Золи.

— Кубик закатился, — ревел тот.

— Не беда, сынок, — успокоила его тетя Юци. — Найдете вместе с Габикой.

Габи подождала, пока тетя Юци отвернется, и ущипнула Золику за руку.

— Дурак, — шепнула она, — не знает даже, что такое остров сокровищ! Балда!

Не обращая внимания на громкий рев Золики, она встала и спокойно подошла к папе, который что-то объяснял дяде Фери. Папа заканчивал фразу:

— …фазовый сдвиг турбогенераторов влияет на его КПД. Что случилось, Габика?

— Ничего, — пожала плечами Габи и придвинулась поближе к стулу отца. — Просто ты очень интересно рассказываешь.

Папа недоверчиво посмотрел на Габи. Он только теперь услышал: Золи ревет что есть мочи и малышка плачет, вероятно из братской солидарности с Золи. Шарика испуганно поглаживает ее по головке, не понимая, что с ней случилось. Тетя Юци бегает от одного ребенка к другому.

Строгий взгляд мамы искал Габи.

— Ты у меня дождешься! — прошипела она из-за стула тети Вильмы.

Папа ничего не сказал, но отвернулся от Габи.

Габи чуть не расплакалась вместе с малышкой и Золи. Но сдержалась. Она вообще редко плакала. Кто плачет, того жалеют. Кто плачет, тот прав. Она плохая девочка, ей нельзя плакать, она не бывает права. И не надо. Ей ничего от них не надо. Пусть со своей Шарикой нянчатся. Ну, вот, мама уже подскочила к ней и лижет-облизывает. И папа вечно хватает ее на руки и раскачивает, словно грудного младенца. Еще хорошо, что сейчас он так увлеченно говорит на своем тарабарском языке, так занят беседой с дядей Фери, что ему не до плаксивого маленького лягушонка.

Мама вышла в кухню, и Габи почувствовала, что все в ней напряглось до предела.

Папа что-то рисовал дяде Фери на бумажной салфетке, тетя Вильма не умолкая рассказывала тете Юци о серебряных ложках, тетя Юци порхала то к малышке, то к Золи, но обязательно снова возвращалась к тете Вильме, Золи нашел свой кубик и перестал орать. Никто не обращал внимания на Габи. Она осторожно подкралась к комоду — никто даже не заметил. По крайней мере, ей так казалось. Габи бросила взгляд на дверь, не идет ли мама, потом быстро выхватила из сахарницы кусок сахара и зажала его в руке.

Мама еще не внесла кофе, поэтому Габи стояла и ждала, уставившись на тетю Вильму. Та продолжала весело болтать.

Наконец появилась мама с подносом. На нем стояла большая блестящая кофеварка и кофейные чашечки с розами. Дядя Фери понюхал воздух и заявил:

— Какой божественный аромат!

Интересно, сколько бы раз ни приходили гости, когда мама вносит кофе, всегда находится такой дядя Фери, который говорит: "Ах, какой запах!" Понять этих взрослых невозможно! Кофе всегда пахнет одинаково — у него запах кофе. Какого черта всегда повторять одно и то же? Впрочем, кофе вонючий. Невыносимо вонючий.

На лице мамы появилась улыбка, соответствующая моменту и божественному аромату, она поставила поднос на комод и начала разливать кофе в чашки. Габи знала, что первая чашка предназначается тете Вильме. Мама поставит ее перед ней со словами: "Сахар я не положила…"

Мама, держа в руках фарфоровый кувшинчик, в который стёк из кофеварки кофе, взглянула поверх чашки в розочках на Габи.

— А ты? — спросила она. — Почему ты не играешь с детьми?

Габи почувствовала, как струна, натянутая в ней от макушки до самых пяток, задрожала.

— Сейчас, — ответила она.

— Не сейчас, а сию же минуту, — резко прикрикнула на нее мама.

Габи шевельнулась. Если она пойдет к этим дурачкам, весь план провалится. И никогда уже она не сможет отравить тетю Вильму сахаром. Вообще-то кусок уже начал таять у нее в руке.

Мама налила в чашку кофе.

— Я отнесу кофе тете Вильме, — вежливо предложила Габи.

Мама с удивлением взглянула на нее. Обычно Габи трижды приходилось повторять, чтобы она потушила свет или закрыла дверь, а теперь вдруг сама вызывается помочь. Мама кивнула и налила вторую чашку.

Габи схватила чашку за ручку, поставила на блюдечко — она видела, как это делала мама, — и молниеносно опустила в чашку сахар.

И понесла кофе тете Вильме.

Кресло тети Вильмы стояло на расстоянии протянутой руки от кресла Шарики. Когда Габи дошла до тети Вильмы, она почувствовала, как что-то скользкое ударилось о ее ногу. От неожиданности она резко остановилась, чашка покачнулась на блюдечке. Но Габи удержала ее. Кофе не вылился. Сотканная из блестящих бусинок лента, подарок тети Вильмы, обернулась вокруг ноги Габи. Она взглянула на Шарику и проворчала: "Дура!" — а потом очень осторожно поставила чашку перед, тетей Вильмой.

— Сахар я не положила, — улыбнулась тете Вильме мама, протягивая следующую чашку тете Юци.

"Ты-то не положила!" — подумала Габи, ни на мгновения не спуская глаз с тети Вильмы.

Пухлые ручки тети Вильмы снова исчезли в сумке. Она рылась в ней, словно искала сокровища, пока наконец с торжеством не вытащила круглую маленькую жестяную коробочку.

В этот момент Шари отчаянно завизжала:

— Хочу кофе! Хочу кофе тети Вильмы!

— Что с тобой, Шарика? — изумилась тетя Вильма.

Все уставились на Шарику. Тихая, спокойная девочка отчаянно кричала и требовала кофе.

— Я тебе дам кофе, — успокаивала ее мама и налила немного кофе в пустую чашку.

— Хочу кофе тети Вильмы! — орала Шарика во всю мочь.

— Но, Шарика, в чем дело? Ты жалеешь мне кофе? — поражение спросила тетя Вильма.

Мама протянула Шарике кофе на дне чашки. Девочка оттолкнула чашку и кричала все громче:

— Дай мне кофе тети Вильмы, тети Вильмы!

Папа подбежал к Шарике, хотел ее погладить. Шарика оттолкнула и его руку.

— Бедняжка, — покачала головой тетя Юци. — Не удивительно, что у нее слабые нервы…

Тетя Вильма от изумления едва могла слово вымолвить.

— Дай ей мой кофе, — велела она маме. — Только не забудь положить в него сахар.

"Не понимаю, что случилось с девочкой, право, не понимаю", — размышляла она про себя.

Мама положила три куска сахару в чашку и отдала ее Шарике. Та жадно схватила и быстро глотнула. Затем, широко раскрыв рот, влила весь кофе себе в горло так, чтобы не чувствовать его вкуса: такой гадости она еще в жизни никогда не пила!

Позднее, когда все забыли историю с кофе и страсти улеглись, Габи, напустив на себя кроткий вид, стала перед Шарикой на колени. Постояв так немного, присела на пятки и, сузив глаза, сказала:

— Я тебе это припомню!