"Геннадий Тираспольский. Беседы с палачом (Казни, пытки и суровые наказания в Древнем Риме) " - читать интересную книгу автора

...храбрейшая всех Танаид, не задумавшись, разом
В руки топор ухватив, пополам богача разрубила!.[90]

Делая поправку на художественный гиперболизм этой сцены, позволительно
все же допустить, что в основе ее лежали пусть не частые, но подлинные
происшествия, о которых Гораций, прошедший через кровавое горнило
гражданской войны, знал, конечно же, не понаслышке.
Подчас римские толстосумы и матерые чиновники смаковали обезглавливание
как особо пикантное зрелище. Так, чтобы позабавить своего капризного
мальчика-любовника, современник императора Веспасина, жвачное животное в
тоге сенатора Луций Фламинин "велел привести одного из приговоренных к
смерти и, позвав ликтора, приказал отрубить человеку голову здесь же на
пиру".[91] Ликторы, как уже знает читатель, действовали в таких случаях
топором, поэтому представляется излишне категоричным утверждение, согласно
которому орудием обезглавливание в период Империи служил меч, а в эпоху
Республики - топор (см.[92]).
В изложении того же застольного-сексуального эпизода Ливием, дамский
угодник рубанул голову жертве без лишних затей, собственноручно: "...консул
пригласил на пир известную гетеру, в которую был влюблен до беспамятства.
Там, похваляясь своими подвигами, он среди прочего рассказал своей гостье,
как строго он ведет дознание по уголовным делам и сколько осужденных у него
в темнице ждет исполнения смертного приговора. Подружка, забравшись к нему
на колени, сказала, что ни разу не видела, как рубят голову и что она очень
хочет это увидеть. Учтивый любовник тут же велел притащить одного из этих
несчастных и топором отрубил ему голову".[93] (О том же эпизоде см. у
Цицерона.[94]
Такая извращенная жестокость была, как думается, проявлением не только
духовной неразвитости, но и стремления создать себе ореол изысканности,
снобизма, служила демонстрацией своей способности к переживаниям,
недоступным толпе, и находилась в одном ряду с другими безумствами римских
богачей (см.[95]).
Упомянутые мальчиковые и дамские угодники не были, впрочем,
первопроходцами на стезе застольного смертоубийства. Так, Александр
Македонский, взбешенный поносительно-хмельными речами своего соратника
Клита, которые тот нагло произносил во время пиршества, "вскочил и...,
выхватив копье у одного из телохранителей, ударил им и убил Клита...",[96]
см. также.[97]
Истинное раздолье для головорезов наступало во времена проскрипционных
казней. Тут в ряды охотников за головами вливались все кому не лень. По
рассказу Цицерона, позорно прославленный мятежник Луций Сергий Катилина (см.
о нем (Лившиц. Социально-политическая борьба в Риме, с.95-97)], схватив
претора Марка Мария Гратидиана и подвергнув его "всяческим пыткам, живому и
еще стоявшему отсек мечом голову правой рукой, схватив ее за волосы левой
рукой у темени, и затем сам понес голову, а у него между пальцами ручьями
текла кровь...",[99]
Заметим: Цицерон указывает, что претора обезглавили, когда тот был "еще
стоявшим". Требовалось набить руку и хорошенько изловчиться, чтобы отсечь
голову жертве в таком неудобном для палача положении. Большинство же
головорубов были косорукими дилетантами. Так, по Плутарху, когда лежащий
раненный Пирр стал приходить в себя, некий Зопир "вытащил иллирийский меч,