"Эндрю Оффут (Под ред.Р.Асприна). Одиннадцать сребреников (Мир воров #11)" - читать интересную книгу автора

бедным он не выглядел. На правой руке выше локтя он носил кожаный браслет,
украшенный медью; за этот браслет был заткнут метательный нож, а второй
нож был укреплен за широким напульсником из черной кожи на той же руке.
Они были короткими. Я хочу сказать, короткими были ножи, а не браслеты и
не руки.
В общем, оружия у него хватило бы на то, чтобы нагнать на кого-нибудь
страху темной ночью или даже при ярком лунном свете. Представьте себе, что
вы оказались ночью в Лабиринте или в каком-нибудь подобном месте, и тут из
мрака этак надменно выходит юный головорез, обвешанный всем этим острым
металлом! Как будто темнота породила его прямо у вас на глазах.
Достаточно, чтобы вогнать в дрожь даже одного из неустрашимых церберов.
Да, именно такое впечатление он на меня и произвел. Порождение Тени.
Почти такое же приятное, как подагра или водянка.

ПУСТЫНЯ

Люди, обитавшие в пустыне к северу от Санктуария, называли солнце
Васпой. Это же слово обозначало в их языке демона. И теперь Ганс понимал
почему.
Он никогда прежде не путешествовал по пустыне и надеялся, что ему
никогда больше не придется этого делать. Он вообще не хотел пускаться в
подобное путешествие - ни сейчас, ни когда-либо потом. Сегодня солнце
воистину было демоном - демоном, вырвавшимся прямиком из Жаркого Ада.
Вчера было так же, и наверняка так же будет и завтра. Ганс думал о Ледяном
Аде почти с вожделением и молил о его дуновении.
Тем не менее дуновение Ледяного Ада они испытывали каждую ночь.
Вскоре после заката - кроваво-красного пустынного заката - палящая жара
сменялась свирепым холодом. Как возможно такое?
Лошади и онагр медленно тащились по дороге, изнывая от жары. Их
всадники едва удерживались в седлах, обливаясь потом.
Ганс думал о том, что умирает от жары и сама земля, в ней не осталось
ни одной капельки влаги, которую не выпило бы солнце - испепеляющий,
поджаривающий Васпе. Даже слежавшийся желтовато-коричневый песок,
казалось, корчится от боли, причиняемой беспощадным зноем. Несколько раз
Ганс даже замечал эти корчи - не то дрожь, не то трепет, пробегающий над
самой почвой (если можно назвать эту желто-коричневую корку "почвой"). В
особенности часто такое дрожание наблюдалось там, где вдоль горизонта на
много лиг тянулась извилистая, словно змеиный след, песчаная гора с острым
гребнем. Гора называлась дюной.
"А может, у меня просто рябит в глазах, - думал Ганс. - Если так
будет продолжаться, то мы оба в конце концов ослепнем. Проклятое солнце
отражается от этого мерзкого песка и бьет нам в глаза. Мы все ослепнем,
все пятеро - не только Мигни и я, но еще и лошади, и даже тупой осел!"
Тупой осел, который на самом деле был онагром и которого спутница
Ганса Мигнариал упорно называла Милашкой, а Ганс именовал Тупицей, выбрал
именно этот момент, чтобы издать свой непередаваемо ослиный
душераздирающий вопль. Звучало это, как нескончаемая череда скрипучих,
задыхающихся "и-и-и", после каждого из которых следовало протяжное
отчаянное "а-а-а". Более отвратительных и бессмысленных звуков Ганс
никогда не слышал. Тупое животное, то есть ишак!