"Павел Тетерский. Клон-кадр " - читать интересную книгу автора

рабочем месте. В память о... Просто в память.
В любом случае, окончательное решение оставалось за Лабусом. Он
поставил жирную точку в этом споре, неся: в одной руке бутылку "Флагмана", в
другой - огромный и какой-то невзаправдашний военно-полевой бинокль, похожий
на бутафорию из фильмов про войну. Непонятно, что он вообще делал в их
редакции. Не иначе, во время дэдлайнов они расслабляются, подглядывая через
него за трахающимися и раздевающимися людьми в небоскребе на Котельнической
или в Москве-Сити - надо думать, в ясную погоду оптика вполне позволяет.
Олег Воробьев поставил водку на стол, а сам встал с биноклем у
стеклостены, против солнца - наводить резкость. Со спины его силуэт в
золотой окантовке напоминал примажоренного ангела с обрубками вместо
крыльев. Если бы я захотел снять это своим "Зенитом", мне пришлось бы
повозиться с выдержкой и диафрагмой - в таких случаях не поможет никакой
экспонометр, все надо выставлять так, как подсказывает инстинкт. Из-за этого
(в том числе из-за этого) я и выбрал фото среди всего того, чем люди
забивают свою жизнь с целью придания оной хоть какой-то благородной
мотивации.
- А вот странно, - констатировал Лабус, повтыкав немного (Петров в это
время наполнял водкой новую порцию пластиковых стаканов, а Восканян
полоскала под средней напористости струей непонятно откуда появившиеся
яблоки на закуску). - Я думал, там движуха какая-нибудь будет происходить -
ну там, краны всякие, люди, шпиль снимающие, и типа того. А там - тихо, как
на кладбище. Вообще никого нет. Пусто.
Бинокль пошел по кругу - "да, да, это странно, вообще пи...дец как
странно" - и в конце концов дошел до меня. Сквозь неправдоподобно мощные
линзы в мои глаза бросилось все это нелепое нагромождение теней, анфилад,
колонн и окон-гелеоматик. Впечатление сумбурного абсурда не улетучилось -
оно осталось таким же, как при первом взгляде сквозь автобусное стекло. Я
поднимал в сотни раз усиленный оптикой взгляд выше и выше - через сотни
разрозненных, казалось бы, но вместе с тем странным образом слепленных
воедино этажей-строений, этажей-ярусов и просто этажей - ив конце концов
достиг крыши. Она походила на марсианский пейзаж: свежий нетронутый гудрон
(гектары гудрона), подсвеченный все еще утренним солнцем цвета гнилого
апельсина и приправленный полагающейся индустриальному кадру дымкой
пром-смога.
И девственное отсутствие всякого действия, абсолютный ноль движений.
Ни залетно-случайной птицы, ни оборванного провода, качающегося под
напором высотного перемещения воздушных масс. Ни соринки, ни бумажки,
перекати-полем бороздящей крышу от кромки к кромке. Ничего.
Вообще ничего. Зеро.
А в самом дальнем углу плоскости гнездились два последних этажа всей
гигантской тортильи. Точнее - двухэтажный фахверковый домик из средневековой
Европы.
Непропорционально малый по сравнению со всеми предыдущими ярусами.
Выставленный не по центру строения, а вопреки всем законам геометрии и в
пику любым, даже мало-мальским, чувствам стиля. Вопреки любой логике в целом
и предметно-пространственной в частности.
Фахверковый домик из средневековой Европы вылупился на меня необжитыми
черными глазницами. Они были похожи на глазницы Петрова, Кикнадзе, Лабуса и
наши с Клоном. На глазницы всех Бывших.