"Галина Тертова. Полыни горше " - читать интересную книгу автора

буквами писала, и, как мышка, на верхнем пролете затаясь, подглядывала, а
когда Юра недоуменно записку прочитав, раздраженно комкал и, чертыхаясь, зло
отбрасывал, Лиза гаденько в кулачок хихикала и шла новую писать. Добрый Юра
жену и родителей огорчать не хотел, а вскоре и сам перестал записки читать и
сразу выбрасывал.
Вот тут Лизе совсем плохо стало. Черный, вязко-тугой кокон уныния и
горя охватил ее, и сквозь него не видела она света и не видела отличия добра
от зла. Такая черная депрессия началась, что делать ничего не хотела,
вязанье бросила, все вечера лежала, в потолок глядя, и часто плакала, вроде
без причины. А порой наоборот - такие безудержные порывы гнева подкатывали,
что сама себя не узнавала: с соседкой по пустякам сцеплялась, на кошку орала
и ногами топала так, что та бедная целыми днями из-под кровати не
высовывалась, даже поесть боялась. Вещь какую, под руку попавшуюся, в клочья
всю изорвет, истопчет и сама на пол сядет, клочки перебирает и горько,
неостановимо плачет... А один раз о черепаху споткнулась, чуть не упала, и,
схватив с полки тяжелый чугунный подсвечник, с красной пеленой на глазах по
черепахе лупила, пока панцирь в куски, в крошево не покололся... В коробку
все замела и в открытую форточку выкинула. И жалеть не стала: мне плохо, так
пусть и всем так же будет!..
На работе одна сильно верующая женщина, Елена, Лизино состояние почуяла
и стала ее назойливо обхаживать и все в церковь пойти уговаривала.
"Молиться, молиться, голубка, надо. Все и пройдет. Бог-то поможет. Без
Бога-то - никуда. Ни здоровья, ни счастья не будет. Все от Бога. Как слепая
ты жизнь-то проживаешь, прозреть, голубка, пора, к Богу обратиться". И все
же уболтала и добилась-таки: однажды Лиза согласилась и вместе с Еленой в
церковь пошли. И не напрасно: ах, как Лизе в церкви-то понравилось! Робкая
ее душа словно с треском из злой паутины ошалело вырвалась и ввысь унеслась,
и не знала, что теперь делать, растворяясь в легком воздушном просторе,
удивленная, растерянная, но как будто впервые обласканная, прорастающая,
готовая к счастью. Домой вернулась Лиза благостная, как после бани, -
легкость в душе и теле, чистота и покой. И стала по воскресеньям в церковь
ходить. Иконку бумажную купила и две молитвы, в тетрадку переписав, выучила
и три раза в день перед едой на коленках стояла и, правда, истово
молилась... На душе полегчало. Казалось ей, что простила она и Арнольда, и
Юру... Уж больно хотелось простить, хотелось очиститься, по-новому светло
жить, с легким сердцем, научиться смирению, терпению, любви. Не к Юре, и не
к Арнольду, а светлой, тихой и покойной любви к людям... ко всем, никого не
выделяя, смиряя гордыню, ничего не требуя для себя, а больше думая о
других - бедных, несчастных, забытых, утешая и помогая, как Бог велел.
Но легко только в церкви и было. А каждый день-то ведь и на работе
какие неурядицы, и в трамвае грубо толкнут, в магазине обсчитают и соседка
Лизин веник схватит... От воскресенья до воскресенья, на будни, на пустячные
обиды и грубость жизни смирения и покорности не хватало. И в который раз
проваливалась Лиза в раздражение и злобу, и чем дальше, тем сильнее
затягивало в дрянное болотце обид и жалости к себе, а даже и выбравшись,
оставалась и долго не сходила с души липкая, мутная, пленка, ставшая
невидимой, но непреодолимой преградой, отделявшей Лизу от возможности
соединиться с собой внутренней, истинной, сокровенной... И с батюшкой
поговорив, надумала Лиза в местный монастырь уйти... В ста километрах от
города женский монастырь в тихом селе, возле леса стоял.