Понсон дю Террайль Любовные похождения Лимузена
(Полные похождения Рокамболя-20)

* * *

На дровяном дворе близ улицы Шуазель, возле разожженного костра, сидели два человека.

Один из них — старый инвалид, а другой — каменщик, укутанный в лохмотья старого одеяла.

— Эй, Лимузен, — сказал инвалид, — ты, вероятно, проживаешь свой заработок, потому что, вижу, у тебя даже нет своего угла.

— Нет, старина, ты ошибаешься: деньги у меня всегда есть, а вина я почти не пью.

— Так что же тебя заставляет проводить ночь на морозе? Может быть, ты влюблен?

При этом вопросе Лимузен растерялся.

— Вы откуда знаете? — спросил он. Инвалид улыбнулся.

— Ах, если так, то отчего же ты никогда не посоветуешься со мной. Ведь я еще могу дать тебе дельный совет.

— Нет, старина, помочь трудно: женщина эта не нашего полета.

— Расскажи. Посмотрим.

— Вон, видишь ли, старина, там наверху… Она там всякий день, я взбираюсь высоко на дрова, чтобы полюбоваться ею. Как мне кажется, она чья-то пленница, потому что всякий день приезжают какие-то два господина, и с ними она всегда едет кататься. Одна же — ни шагу.

— А видела ли она тебя когда-нибудь? — полюбопытствовал инвалид.

— Как же, она даже мне раз улыбнулась.

— Тебе?

— Да. Но я не настолько дурак, чтобы воображать, что такой прелестный ангел улыбнулся даром бедному каменщику.

— И потому ты полагаешь, что ты ей нужен? — спросил с насмешкой инвалид.

— Да. Вот слушайте, третьего дня, когда я работал, окно ее вдруг отворилось, в нем показалась ее головка, и она как будто искала кого-то глазами, наконец, взор ее остановился на мне, и она улыбнулась. О! Я не могу передать тебе, что я в эту минуту чувствовал. Она опустила из окна записку и знаком дала мне понять, что записка предназначалась мне.

Затем окно затворилось, и она исчезла.

Записка упала далеко от меня, а так как я не хотел, чтобы товарищи мои это заметили, то я решил ждать до перерыва, так как до него оставалось только четверть часа. Вдруг на дворе показался пожилой господин и самым хладнокровным образом подошел к доскам и взял записку. Итак, я не знал, что было в ней, а она не знает, получил ли я ее, потому что всякий день она открывает окно и как-то вопросительно смотрит на меня.

— Эх, Лимузен, Лимузен, вот что значит — не солдат. Я бы на твоем месте перерезал всех и пошел бы прямо к ней.

— Нет, брат, так нельзя, у меня уже есть свой план.

— Ну-ка, послушаем.

— Только нужно ждать еще, по крайней мере, две недели. Вот, видишь ли, когда мы уложим второй этаж постройки, я положу доску и пойду прямо к ней. Добравшись до ее окна, я постучусь тихонько, и если мне отворят, я скажу: «Доверьтесь мне». Я надеюсь, что вы меня не выдадите? — прибавил он.

— Я старый солдат, — ответил инвалид, — и не только не выдам тебя, но даже готов помочь.

Солдат подал руку каменщику.

Вдруг каменщик побледнел и, указав рукой, проговорил:

— Смотрите, смотрите, вот она.

Солдат, посмотрев по направлению, указываемому Лимузеном, вскрикнул он удивления:

— Как она прекрасна!

Мисс Элен, — так звали нашу красавицу, — заметив каменщика, улыбнулась ему, как будто предвидя в нем своего избавителя.

Мисс Элен была дочерью лорда Пальмюра, некогда заклятый враг Рокамболя, а теперь обожающая его любовница.

Читатели, вероятно, помнят, что, когда мисс Элен погубила Рокамболя, он сказал ей:

— Вы погубили меня, мисс Элен, но вы же меня и спасете.

В то время как преподобный отец приказывал увести пленника, Рокамболь обратился к мисс Элен по-французски:

— Мы разлучаемся, мисс Элен, но, надеюсь, ненадолго. Я освобожусь, когда захочу. Обо мне вы не беспокойтесь, а подумайте лучше о той цели, против которой вы шли прежде и которой вы теперь преданы всей душой и телом. Уезжайте из Лондона и ступайте в Париж, отыщите там человека по имени Милон и женщину Ванду и скажите им: «Пойдемте за мной, господин нуждается в вас». Этого будет довольно.

Выйдя из подземелья, мисс Элен тотчас же возвратилась в свой отель. Отца не было дома. Она, не дождавшись его, собрала свои драгоценности, взяла деньги и уехала в сопровождении верной горничной Кэт и преданного ей лакея.

Она приехала в Париж в полночь. Рокамболь велел ей отыскать Милона и Ванду. Но как же их отыскать, когда она их вовсе не знала?

Она решилась напечатать в газете объявление следующего рода:

«Г-на Милона и г-жу Ванду, друзей г-на Р., просят немедленно явиться в улицу Луи-Легран, д. №… по очень важному делу».

Но только хотела она идти, как в передней послышался незнакомый голос.

Несколько секунд спустя горничная подала ей визитную карточку: «Сэр Джеймс Уд, эск., Оксфорд-стрит».

Она хотела не принимать, но сэр Джеймс Уд сам ворвался в будуар.

— Сударыня, — сказал сэр Джеймс Уд, — я принадлежу к полиции метрополии.

Мисс Элен вздрогнула.

— Я вижу, — прибавил он, — что вы догадываетесь, в чем дело. Я послан вашим отцом и его другом, преподобным отцом Петерсоном.

Мисс Элен вскрикнула.

— Я уже сказал вам, мисс Элен, кто я. Следовательно, вы видите, что я ни больше ни меньше как исполняю свой долг. Мне дали распоряжение касательно вас следующего рода: или заключить вас в дом умалишенных, или разрешить вести вам свободную жизнь, но под моим надзором до тех пор, пока отец ваш не приедет сюда.

Итак, мисс Элен сделалась пленницей.

Сэр Джеймс Уд отпустил ее лакея и поставил двух своих.

Оба полицейских не отходили от нее. Тем не менее она все же надеялась на спасение.

Она заметила, как бедный каменщик любовался ею, и тотчас же решила воспользоваться им как слепым орудием.

Вот содержание письма, которое она бросила, но оно не достигло цели: «Я хочу вас просить об одной важной услуге, за которую я вас щедро вознагражу, если вы согласитесь, то снимите дважды фуражку — это будет знак».

Но, к несчастью, сэр Джеймс Уд заметил это и поднял записку.

Возвращаясь, он сказал ей:

— Сударыня, я буду вынужден отправить вас в дом умалишенных, если вы возобновите подобного рода шалости.

С тех пор ей было запрещено подходить днем, когда были работники, к окну без сторожа.

Работники приходили в шесть утра, а уходили в семь часов вечера.

Тогда на дворе и поселился инвалид, но сэр Джеймс не опасался его.

И когда мисс Элен увидела инвалида с каменщиком, она написала такую же записку, как и две недели назад, и бросила ее ночью. Лимузен прочитал и дважды снял фуражку.

Мисс Элен тотчас же скрылась. Теперь она знала, что Лимузен оставался ночью во дворе.

На следующий день она, по обыкновению, поехала кататься в Булонский лес и вообще проводила день, как обычно. Вечером она написала Лимузену записку, с тем чтобы ее опустить ночью. Вот ее содержание:

Ночью она опустила эту записку. Лимузен поднял ее и, возвратившись к костру, прочитал:

— Гм… пленница. Но чья же? Неужели ревнивого мужа?

Карандаш всегда был у Лимузена, и он на маленькой дощечке написал:

Несколько минут спустя мисс Элен опустила ту же дощечку. На ней было только два слова: «Я подожду».

На другой день во время завтрака мисс Элен спросила сэра Джеймса:

— Как вы думаете, когда мой отец приедет?

— Через тринадцать дней. Я получил сегодня от него письмо.

Работа на стройке шла быстро. Возводили уже второй этаж.

Однажды ночью мисс Элен показалась опять в окне. Лимузен написал на дощечке: «Завтра в полночь я буду у вас».

Следующий день она провела так же, как и предыдущие.

Когда сэр Джеймс уснул, она подошла к окну и увидела, как Лимузен клал доску на ее окно.

Несколько минут спустя он уже был у нее в комнате.

— Сударыня, — проговорил Лимузен, — я не имею счастья вас знать, но по одному вашему слову готов броситься в воду.

— Бросаться в воду не требуется, — шепотом проговорила она, — окажите мне важную услугу. Нам некогда терять время. Я вам расскажу в двух словах мое положение: я дочь английского лорда и скрываюсь от отца, чтобы выполнить священную обязанность. Я приехала в Париж, чтобы отыскать человека по имени Милон и женщину Ванду.

— Милон, — повторил Лимузен, — да ведь наш подрядчик — Милон. Каков он из себя?

— Не знаю ничего, кроме имени. Вы спросите его, знает ли он господина Рокамболя.

— Этого пока достаточно, — сказал Лимузен, — сегодня же спрошу его, знает ли он госпожу Ванду и господина Рокамболя, а на следующую ночь передам вам ответ.

— Завтра, если вы узнаете, что Милон, о котором вы говорите, тот самый, кто мне нужен, то найдите мне квартирку, но подальше. И — прощай все мои сторожа!

Мисс Элен, дочь английского лорда, протянула руку бедному каменщику, который благоговейно поцеловал ее и отправился снова на стройку.

— Ну? — спросил инвалид. Лимузен рассказал ему весь разговор.

— Слушай, — сказал инвалид, — мое мнение: надо сперва отыскать квартиру и купить крестьянское платье и увезти мисс Элен отсюда, а потом уже спросить подрядчика про Рокамболя — это все-таки безопаснее.

Прошел день. Ночью Лимузен положил толстую доску, чтобы пройти к мисс Элен и взять ее оттуда, но, когда он был на середине, окно мисс Элен отворилось, и в нем показался мужчина. Он столкнул конец доски, опиравшейся на окно англичанки.

Инвалид услышал раздирающий душу крик — и Лимузен упал в бездну!

В последние два года эта сторона Елисейских полей совершенно переменила свою наружность. Она стала пустынна и почти необитаема.

В ту самую ночь, когда Лимузен упал в бездну, на углу улицы Морни и Елисейских полей остановился купе. На козлах сидел молодой кучер. Из купе вышел молодой человек, закутанный в дождевой плащ. Закурив сигару, он отправил кучера домой.

Когда кучер скрылся, он направился по направлению к Тракадеро. До слуха его долетел шум голосов двух людей. Разговаривающие были в нескольких шагах.

Один из них говорил:

— Если англичанин не вернется, вам нечего беспокоиться, хозяин.

— Да.

— Вы опять идете туда? Я могу удалиться?

— Да, прощай.

— Прощайте, хозяин.

Один из говоривших повернулся и удалился, а другой продолжал свой путь.

Тут молодой человек вышел из своего убежища и сделал шаг навстречу.

— Здравствуй, Милон, — проговорил молодой человек, — видишь, как я аккуратен.

— Здравствуй, Мармузэ, — ответил старый служитель Рокамболя. — Не подождать ли нам наших?

— Придут, вероятно, все, исключая Ванду, потому что я ее отправил в Англию. Быть может, нам удастся отыскать его, — прибавил он.

— Дай Бог.

— Слушай, Милон, ты говорил сейчас о каком-то англичанине?

— Да.

— Кто он такой?

— Сейчас вам расскажу.

Они дошли до изгороди. Милон вынул две доски и, очистив отверстие, пролез.

Мармузэ последовал за ним.

— Ну, так кто этот англичанин?

— А вот, видите ли, — начал Милон, — в субботу ко мне явился какой-то оборванный англичанин. Он рассказал мне, что его обокрали в Париже, и что, между прочим, он потерял переводный билет, выданный ему в Лондоне на имя Милона от Серого человека. Мне кажется, что Серый человек и наш господин — одно и то же лицо.

— Почему? — спросил Мармузэ.

— А вот слушайте: англичанин уверен, — продолжал Милон, — что письмо было подписано другим именем. Ко мне он пришел уже не к первому. Дело было в субботу, а так как в этот день нужно было делать расчет рабочим и мне было некогда, я и отправил этого человека, велев ему зайти в другой раз, но, к несчастью, до сих пор его не было.

— Может быть, мы его отыщем, — проговорил Милон. Разговаривая таким образом, они вошли в какой-то двор, который был завален грудами камней.

Милон привел Мармузэ к колодцу и начал спускаться туда. Мармузэ следовал за ним.

Пройдя около тридцати ступеней, они очутились в коридоре со сводами. Вдали виднелся огонь.

— Ого! Кто-то нас опередил, — сказал Мармузэ. Подойдя к двери, они постучали три раза. На этот сигнал дверь отворилась, и в ней показался высокий бодрый старик.

Это был Жан-палач, знакомый уже нам каторжник из Тулонского острога.

На место свидания, назначенного в погребе, он явился первый. Так как от Рокамболя уже год с лишним не было никаких известий, то приверженцы его сходились ежемесячно под председательством Милона и Мармузэ в надежде узнать друг у друга про господина.

С этой целью одни из них путешествовали, а другие рыскали по Парижу.

Теперь все товарищи Рокамболя уже не были бедняками. Жан-палач держал мясную лавку. Милон сделался подрядчиком. Смерть Храбрых сделался столяром. Тетка Курносая открыла виноторговлю.

Одним словом, все, благодаря своему господину Рокамболю, были обеспечены материально и вели честную жизнь.

Итак, Жан-палач явился на свидание первым, затем Милон и Мармузэ, а затем уже понемногу остальные.

Когда они начали расспрашивать друг друга, дверь вдруг распахнулась, и в нее вошла Ванда еще в дорожном костюме.

— Я только что приехала из Лондона и привезла кое-какие известия про господина.

Через несколько секунд она была окружена сотоварищами Рокамболя, и всякий задавал ей разные вопросы насчет господина.

Наконец, она сказала:

— Подождите, я сейчас все расскажу.

Все обступили ее, и в погребе сделалось тихо.

— Господина я не видела, — сказала она, — но я узнала все, что хотела: у него теперь новые враги — притеснители Ирландии и католической веры, но куда он делся — не знаю, там его звали Серым человеком.

— Серым человеком! — повторил Милон.

— Да.

— О! — прошептал Милон в отчаянии. — Этот бедный англичанин был послан ко мне, а я чуть не выгнал его вон.

Ванда продолжала:

— Рокамболь, — сказала она, — оставшийся в плену, был на другой день освобожден на поруки; затем он пропал, и английская полиция не могла разыскать его. Три недели тому назад он отправил во Францию мальчика в обществе какого-то Шокинга, который знает, вероятно, все тайны.

— Это, похоже, тот самый англичанин, который был у меня, — сказал Милон.

— Проводив этого человека с ребенком, Рокамболь однажды вечером отправился куда-то в лодке, и с тех пор след его простыл.

Когда Ванда рассказывала, все присутствующие услышали приближение чьих-то шагов к подземелью.

Взгляды всех присутствующих устремились к входной двери.

Наступило минутное молчание.

Наконец дверь открылась, и в нее вошел человек.

Но это был не Рокамболь.

Это был десятник, которого звали Полирдом.

—Какой-то каменщик, — сказал он, — упал с лесов… какими судьбами не знаю, но он сильно расшибся, так что его с трудом могли перенести в улицу Пор-Мелон, где я его видел. Он послал меня к вам и сказал, что если вы тот самый человек, который знает Рокамболя, то он вам должен сообщить важную тайну перед смертью.

Милон и Мармузэ побежали к умирающему Лимузену; остальные же остались ждать их прихода.

Лимузен находился в участке, где ему и была оказана тотчас же медицинская помощь.

Он сломал себе при падении плечевую кость и три ребра.

Доктор не ручался за его жизнь.

Когда пришел Милон, лицо больного просияло.

Инвалид, по поручению Лимузена, рассказал Ми-лону все.

Но так как Милон не понимал, к чему он нужен англичанке, то он и отправился с инвалидом посмотреть, где она живет.

Придя на двор, они рассмотрели его внимательно, затем Милон пошел сообщить своим товарищам, что нового ничего нет, но чтобы они были наготове, может быть, нужны будут.

Мармузэ же, переодевшись в костюм инвалида и перевязав себе руку, пошел сторожить дом, а старого инвалида оставил у себя дома.

— Посмотрим, — сказал он сам себе, выходя из дому уже переодетым, — кто сильнее: мы или английская полиция.

Мармузэ вместо того, чтобы разводить костер и сидеть внизу на дворе, забрался на постройку против окна и лег там.

— Вероятно, тот, кто сбросил каменщика, — думал он себе, — придет сюда, и мне удастся видеть его.

Действительно, наутро, около четырех часов, отворилось окно, и в нем показались две фигуры.

— Никого нет, — прошептал один из них.

— Падение, вероятно, приписали случаю, — сказал другой.

— Все равно дом этот нужно оставить.

— Да, теперь нам делать здесь нечего, тем более что птичка в клетке.

— Значит, это полицейские, — подумал Мармузэ, — им, вероятно, поручено охранять девицу.

Под самое утро Мармузэ отправился на улицу и начал следить за подъездом.

Утром привратник вышел из подъезда, махнул раза два щеткой и отправился в кабачок.

Тогда Мармузэ пошел вслед за ним.

Войдя, он выпил вина и начал мало-помалу разговаривать с привратником.

От него он узнал, что мисс Элен и оба англичанина исчезли.

— Но куда? — задавал себе вопрос Мармузэ.

Какими судьбами разрушился план бегства мисс Элен?

Для разъяснения этого нам нужно вернуться немного назад.

Сэр Джеймс Уд был искусный мастер своего дела, и как мисс Элен ни скрывала свои надежды, но он все-таки заметил это: ее спокойствие в последние два дня возбудило сильные подозрения полицейского, и на другой день, когда они поехали кататься, он обманным образом завез ее в дом умалишенных.

Во дворе он вышел и почти насильно взял мисс Элен под руку.

— Сударыня, — сказал он ей, — я хотел вас поместить в обыкновенный дом умалишенных, но так как вы женщина энергичная и сумеете оттуда убежать, а доктора не возьмут на себя подобного рода ответственность, то я и решил вас привезти сюда.

— То есть вы хотите сказать, — проговорила мисс Элен со злобой, — что вы не могли найти соучастника в ваших низких поступках.

— Не выражайтесь так, мисс Элен. Я вас скоро избавлю от своего присутствия…

Затем они направились к директору.

— Послушайте, — спросила мисс Элен последнего. — Неужели меня будут держать здесь как сумасшедшую?

— Вероятно, — ответил директор, — так как вы видите, что вы в доме умалишенных.

Он сказал это так флегматично, что мисс Элен сразу поняла, что от этого человека помощи ожидать невозможно.

Ей отвели номер, а сэр Джеймс Уд отправился обратно.

Мармузэ, выйдя из кабачка, направился к себе домой; разбудив спящего инвалида, отдал ему гардероб и послал через него к Милону следующую записку:

Инвалид тотчас же направился с письмом к Милону. Через час Милон уже входил в комнату к Мармузэ.

— Слушай, — сказал Мармузэ, — англичанка и два полицейских агента исчезли; нам непременно нужно отыскать мисс Элен, а для того, чтобы отыскать ее, нужно следить за агентами.

— Но где же их найти? — спросил Милон.

— А вот слушай, сначала скажи мне, есть ли у тебя деньги в кассе?

— Сто тысяч франков.

— Ну так завтра я украду у тебя эти деньги, ты заявишь о том в полицейскую префектуру, а так как у тебя касса английского фасона и ни один из французских слесарей не знает ее замка, то англичан, вероятно, и попросят повести следствие; итак, ты теперь можешь идти домой, а завтра я у тебя украду деньги.

На другой день к Милону, когда у него собралось много народу, явился какой-то джентльмен.

— Послушайте, — сказал он, — мне нужно выстроить себе дом, а потому я и хочу с вами посоветоваться.

— Пожалуйте ко мне в кабинет, — сказал Милон. Только когда они остались одни, Мармузэ (так как это был он) начал хохотать.

— Мармузэ! — воскликнул удивленный Милон. — Да вас бы сам черт не узнал.

— Так ведь я ученик Рокамболя, — проговорил с гордостью Мармузэ.

— Вы пришли обокрасть меня?

— Нет еще, но я пришел приготовиться. Когда я уйду отсюда, ты скажешь при всех, что меня будешь ждать в четыре часа, я приду раньше, а ты, понятно, опоздай, только перед уходом не забудь оставить кассу отпертой, затем я уйду, не дождавшись тебя, а ты, когда придешь, подымешь крик.

Затем Мармузэ удалился, и Милон проводил его до дверей выхода.

— Когда этот господин приедет, — сказал Милон своей горничной, — ты попросишь его подождать у меня в кабинете.

Окончив счеты с работниками, Милон сел в кабриолет и поехал на стройку, но только он успел сделать несколько шагов, как ему поклонился один англичанин.

Это был тот самый, который пришел к Милону от Серого человека.

— Вы пришли ко мне от Серого человека? — спросил Милон.

— Да.

— Да ведь он мой приятель.

— В самом деле? — вскричал обрадованный англичанин.

— Если вы знаете Серого человека, так вы должны знать одну девушку по имени мисс Элен.

— Мисс Элен! — вскричал Шокинг (так звали англичанина), — да ведь это злейший враг Серого человека.

Милон откачнулся.

— А мы еще за нее хлопочем, — прошептал он. — Но чем же вы мне это докажете?

— А вот пойдемте со мной, — проговорил Шокинг, — Дженни и ее сын подтвердят вам это.

— Кто это Дженни? — спросил Милон.

— Это мать Ральфа.

— А Ральф кто?

— Это будущий вождь обновленной Ирландии, — я их привез по приказанию Серого человека, он нам дал немного денег и кредитное письмо на ваше имя, но неделю спустя меня обокрали, и я с ними остался без всяких средств к пропитанию.

— Отчего же вы не жаловались?

— Те, кто нас обокрал, не боятся законов.

— А где женщина с ребенком?

— Она живет в одной конуре со мной около госпиталя Лурчин.

— Отлично, — сказал Милон, — мне туда нужно сейчас ехать. Подождите меня здесь, — прибавил он, — я забегу на минуту домой.

Придя к себе, Милон написал Мармузэ следующую записку:

Запечатав записку, он отдал ее горничной и велел передать господину, который приедет в 4 часа.

В три четверти четвертого явился Мармузэ и, прочтя Милонову записку, написал ему следующий ответ:

Написав записку, он отдал ее горничной, а сам с деньгами удалился.

Затем он направился к подвалу, где они всегда собирались на свидание, и, там переодевшись, пошел спокойно домой.

Милон с Шокингом ехали по улице Луфсин. На одном из домов виднелась вывеска: «Милон, подрядчик».

— Здесь, — проговорил англичанин.

— Это моя контора, — сказал Милон.

— Да, я, увидев эту вывеску, обратился к вам, но так как вы меня дурно приняли, то я и решил больше вас не беспокоить.

Во время этого разговора какие-то два англичанина следили усердно за ними. Шокинг вдруг вздрогнул.

— Что с вами? — спросил Милон.

— Вон видите… это, кажется, двое англичан, они, кажется, следят за нами.

— Вот глупости какие, что же они могут иметь с нами общего?

Разговаривая таким образом, они дошли до квартиры англичанина.

Говоря про свою нищету, англичанин ничуть не преувеличил.

— Вам нельзя тут больше оставаться, у меня дом большой и для вас хватит там места; вот вам десять золотых, купите для всех одежду и приезжайте в улицу Мариньян.

Затем, вспомнив про Мармузэ, он удалился. Два англичанина все еще следили за ним.

— Надо узнать, зачем этот толстяк ходил к ним.

Читатели, вероятно, уже узнали в этих двух англичанах сэра Джеймса Уда и его товарища.

— Эдуард, — сказал сэр Джеймс, — мы, кажется, напали на след Шокинга, Ирландки и ее сына. Лорд Пальмюр и отец Петерсон обещали мне выдать десять тысяч фунтов стерлингов, если я им привезу этого ребенка, значит, надо взяться за дело. Когда Шокинг выйдет, вы его заведете куда-нибудь часа на полтора, а остальное уже поручите мне.

— Что же вы будете делать?

— Я сделаюсь фенианом и пойду к Ирландке.

В это время вышел Шокинг, и двое полицейских разошлись.

Мы уже знаем, что Шокинг, находясь в тяжелых условиях, был ужасно расчетлив, экономен, но зато, когда появились деньги, ему захотелось себя показать.

В конце улицы он сел в омнибус, с ним же вместе сел англичанин.

Шокинг не узнал в нем полицейского.

Между ними завязался разговор, и, когда они вышли из омнибуса, сэр Эдуард предложил Шокингу пообедать, на что последний не замедлил согласиться.

Таким образом полицейский задержал его на час, затем отпустил, а сам остался в ресторане.

Шокинг пошел купить одежду.

Войдя в магазин, он преобразился в джентльмена, и затем хотел идти домой за Дженни и ее сыном.

В Люксембургском саду ему снова попался сэр Эдуард.

— Пойдемте выпьем бутылку портвейну, — предложил Шокинг сэру Эдуарду.

Они вошли в ресторан, где Шокинг окончательно напился, и остроумный сэр Эдуард попросил хозяйку вынести его на Люксембургский бульвар, где он протрезвится и, вероятно, опять придет сюда.

Просьба его была в точности исполнена.

Спустя четыре часа Шокинг проснулся и стал приводить в порядок свои мысли.

Наконец он нанял карету и велел как можно скорей ехать в улицу Шан-де-Алуэт.

Но каково же было его удивление, когда он застал дверь комнатки отпертой и в ней не было никого.

Из соседней конурки вышла швея и сказала:

— Ваша жена и сын уехали.

— Куда, зачем, когда?

— За ними приехал один из ваших соотечественников.

— Англичанин?

— Да.

Волосы его поднялись дыбом. Тогда он понял все: вежливое обращение англичанина, встретившего его на дороге, и все остальное, происшедшее с ним.

Милон, придя домой, прочел записку, оставленную Мармузэ, затем, дождавшись десятников, сказал им:

— Что за странный человек этот англичанин, пишет, что это невежество, что я опоздал на несколько минут, пойдемте я вам дам план второго этажа.

Оба десятника пошли за ним.

Он вошел в контору, затем, отворив дверь кассы, громко вскрикнул:

— Обокрали, у меня украли все деньги!

Его жалобный голос был так искусно подделан, что десятники даже не подумали усомниться в истине его слов.

Милон бросился в другую комнату.

— Давно уехал этот англичанин? — спросил он у горничной.

— С четверть часа.

— Куда?

— К Елисейским полям. Милон выбежал на улицу.

Горничная и оба десятника последовали за ним.

— Хозяин, — сказал один из десятников, — лучше всего обратиться к комиссару полиции.

— Да, ты прав, мы поедем все.

У комиссара Милон дал показания, а горничная и десятники сделали свои добавления

— Я передам вашу жалобу, — сказал комиссар. — У нас, кажется, есть два агента английской полиции, они, вероятно, знают устройство вашей кассы, — но только ведь вы знаете, что они даром ничего не делают.

— Я готов им дать даже двадцать пять тысяч франков, если они найдут мне деньги.

Комиссар пошел на квартиру к Милону, чтобы удостовериться в краже денег.

Когда все это кончилось, Милон заперся в кабинете, как человек, убитый горем, но, в сущности, он был в самом лучшем настроении и, вполне довольный так удачно разыгранной комедией, принялся сводить счета.

Вдруг горничная постучалась к нему в дверь.

— Ах, господин, — сказала она, — еще какой-то человек пришел с плачем.. опасайтесь его, сударь… я боюсь за вас.

— Позови его сюда, — сказал Милон. Вошел Шокинг.

— Ах! — проговорил он по-английски. — Дженни и Ральф пропали.

— Как это случилось?

— Меня какой-то джентльмен напоил, а другой увез их.

— Ну, ты останься здесь, а я пойду посоветуюсь. Он поехал к Мармузэ и рассказал ему все.

— Я тебе вот что скажу, — сказал Мармузэ, — что тот, кто похитил мисс Элен, похитил и ребенка с матерью.

— Вы так думаете?

— Я в этом положительно уверен, а так как мы уже приготовили им ловушку, то нам нетрудно будет напасть на след Ирландки.

Куда же исчезли Ральф и Дженни? Сэр Джеймс признался своему товарищу, что он был прежде фенианом.

Сперва он долгое время скрывался в Ирландии, а затем бежал в Америку.

В столь долгое его отсутствие друзья успели уже забыть его, и он спокойно возвратился в Лондон.

Но сэр Джеймс помнил масонский знак, по которому фениане узнавали друг друга, вот этим-то знаком он и воспользовался при краже ребенка.

— Один из наших, — начал сэр Джеймс, войдя в комнату Ирландки, — умирает, и он попросил меня сходить к вам и привести вас к нему, чтобы он мог посмотреть хоть последний раз на того, на которого возложены все надежды Ирландии. Я надеюсь, что вы не откажете ему в этом последнем утешении.

Дженни стояла минуту в раздумье.

Наконец она сказала: «Пойдем, брат, я готова следовать за тобой!»

И они вышли вместе с ребенком.

Дорогой сэр Джеймс придумал еще одну историю, чтобы совершенно завладеть доверием Дженни.

— Сестра, — проговорил он, — я уже ищу вас более недели и только несколько часов тому назад напал на ваш след.

Дженни с изумлением посмотрела на него.

— Вы от кого? — спросила она его.

— От двоих, одного из них зовут аббат Самуил, а у другого имени нет — его зовут Серым человеком.

Нерешимость Дженни совершенно исчезла.

— Где же живет умирающий брат? — спросила она.

— Он живет очень далеко, и потребуется не менее часу езды.

— Если вы посланы от Серого человека, то я готова следовать за вами.

По дороге Дженни рассказала этому человеку, по ее мнению, принадлежащему к их секте, все несчастие, которое их постигло в Париже.

Фиакр остановился на улице, называемой Зеленой дорогой. Сэр Джеймс взял за руку ребенка, а Дженни шла позади.

Полицейский агент, подойдя к одному из грязных домов, постучал в дверь.

Дверь тотчас же отворилась, и в ней показался грязный угольщик, который их очень ласково принял.

Он повел их через двор, затем завел в какой-то темный сарай.

Вдруг ребенок почувствовал, что пол под ним провалился.

Испугавшись, он начал кричать, что было силы, но напрасно. При нем не было никого.

Затем опустили Ирландку в домовую цистерну, послышался плеск воды — и Ирландка исчезла.

— Уверен ли ты в том, что она утонула? — спросил сэр Джеймс у угольщика.

— Будьте покойны.

— За ребенком я приду завтра, смотри, чтобы он был в целости.

— Хорошо.

Час спустя сэр Джеймс был уже на телеграфной станции и подавал следующую телеграмму:

Отправив депешу, он спокойно пошел в ресторан обедать; несколько часов спустя пришел его товарищ, сэр Эдуард, и подал ему телеграмму и письмо.

Телеграмма была от отца Петерсона:

Письмо было из полицейской префектуры, оно было озаглавлено так:

— Что ж, если хорошо заплатят, можно будет и согласиться, — проговорил сэр Джеймс, подавая письмо товарищу.

На следующий день, около десяти часов, сэр Джеймс был уже в полицейской префектуре.

Около конторы было множество пустых карет, но одна из них была занята, в ней сидели Милон и Мармузэ, которые следили за подъездом префектуры.

Несколько минут спустя, когда сэру Джеймсу объяснили, в чем дело, пришел Милон.

Милон был, по-видимому, спокоен так, что сэр Джеймс не усомнился, что этого человека не занимает похищение Ирландки и ее сына.

— Можете быть спокойны, — проговорил он, обращаясь к Милону, — через три дня деньги будут у вас.

Затем они вместе вышли из префектуры.

На улице они разошлись; сэр Джеймс сел в карету, а Милон пошел пешком.

Когда сэр Джеймс ехал, Мармузэ в другой карете следил за ним.

Карета его остановилась перед Луврским отелем.

Мармузэ вышел за ним.

— Хорошо, — подумал он, — теперь сделаем опыт с записной книжкой…

Опыт с записной книжкой выдуман певцами. Когда им нужно узнать, в котором этаже живет какая-нибудь особа или как ее зовут, то они обваляют в грязи какую-нибудь книжку и затем идут к подъезду дома, где живет та особа. Войдя, они говорят, что вот этот господин заплатил вознице деньги и уронил книжку, и наверное слышат ответ швейцара: «Ах, это господин N., он живет в таком-то этаже».

Вот к этому способу и прибегнул Мармузэ.

Он обратился к привратнику с будто найденной книжкой и описал джентльмена, потерявшего ее.

— Это сэр Джеймс Уд, он в первом этаже под № 18, — ответил швейцар.

И Мармузэ, благодаря своей выдумке, пробрался беспрепятственно в гостиницу.

Но он не вошел в № 18, а вынул какой-то аппарат, воткнул один конец в стену, а к другому прижал ухо.

И услышал следующий разговор, по-английски:

— Я сейчас только что вернулся из префектуры… представьте себе, кража, но у кого!

— У кого?

— У корреспондента Серого человека.

— Милона?!

— Да.

— Вы взялись за это дело?

— Но…

— Я знаю, что вы хотите сказать, что это опасно, — не беспокойтесь, тем более что я знаю, кто украл деньги.

— Кто же?

— Это, должно быть, тот самый, которого вы послали обокрасть Шокинга, потому что между вещами было письмо к Милону, и он, прочитав его, вероятно, обокрал и Милона, только теперь нам нужно разъехаться, вы поедете в другой отель.

— Что же вы сделали с Ирландкой и ее сыном? — спросил сэр Эдуард.

— Ирландки нет больше на свете, а сын ее у меня.

— Ну, а мисс Элен?

— Мисс Элен в Сен-Лазаре.

Итак, Мармузэ узнал, что хотел. Он вынул свой аппарат из стены и начал прогуливаться по коридору.

Несколько минут спустя дверь № 18 отворилась, и из нее вышли оба агента.

Мармузэ смекнул, что сэр Эдуард переезжает в другой отель, и подбежал к нему.

— Возьмите, сударь, комиссионера, — сказал он. Эдуард отдал ему чемодан и велел следовать за ним. Сэр Джеймс проводил его только до конца коридора и сказал ему:

— Вы сегодня вечером придете в Английское кафе, но не подойдете ко мне, и если я буду есть устрицы, значит, деньги найдены.

Когда он сошли вниз, Мармузэ, по приказанию сэра Эдуарда, нанял карету в Гранд-отель.

Он захлопнул дверцы, а сам спокойно уселся на козлы.

Это происшествие нисколько не удивило сэра Эдуарда, так как он уже привык к надоедливости комиссионеров.

Карета остановилась около Гранд-отеля, Мармузэ соскочил с козел и, взяв чемодан, пошел за сэром Эдуардом.

Он получил от полицейского агента сорок су, но не удалился.

— Отведите комнату для этого господина в первом этаже, по лестнице С. в № 21, — сказал управляющий гостиницей.

Вот это-то и хотел узнать Мармузэ… Затем он ушел. Придя домой, он послал за Милоном. Но через несколько минут слуга возвестил ему о приходе госпожи Ванды.

— Слушайте, мне нужно, чтобы вы прошли в Сен-Лазар, — сказал Мармузэ Ванде.

— Уж не там ли мисс Элен?

— Да. Я уже придумал способ, чтобы пробраться вам туда.

— У меня там свободный доступ, когда пожелаю.

— Тем лучше, но когда вы пожелаете туда идти?

— Завтра… Что же мне там делать?

— Узнать все.

— То есть друг или враг мисс Элен господину?

— Да.

В это время в кабинет вошел Милон и бледный, печальный Шокинг.

Сэр Джеймс Уд начал розыски.

Он знал всех воров наперечет.

Слесарь Смит, которого он послал обокрасть Шокинга, по его мнению, украл у Милона деньги.

А так как сэр Джеймс не знал, где живет слесарь, то он и дал в газете следующее объявление: «Приглашают английского слесаря, который находится проездом в Париже, г-на С, в Луврскую гостиницу, в № 18 к Д. У., эскв…»

В этот день газета еще не вышла, и потому по просьбе сэра Джеймса объявление и поместили тотчас же.

Спустя два часа слесарь Смит был уже у сэра Джеймса, который его приветливо принял.

— Я думал, что ты уже уехал из Парижа, — проговорил сэр Джеймс.

— О, нет! Дела мои здесь идут лучше, я успел даже скопить немного денег.

— Вместе с этими ста тысячами франков, которые ты украл у подрядчика Милона, — засмеялся сэр Джеймс.

Смит посмотрел на него так изумленно, что сэр Джеймс не мог усомниться в его невиновности.

Несмотря на это, сэр Джеймс задавал ему вопрос за вопросом.

— Слушайте, сэр, — сказал ему наконец слесарь, — я готов идти на какое хотите пари, что над вами издеваются, потому что во всем Париже могли только двое обокрасть такую кассу, какую вы мне описываете.

— Кто же?

— Я, но вам даю слово, что я не знал про эту кражу; второй англичанин Джон, его теперь в Париже нет.

— Между тем касса открыта.

— Да, но она отперта не так, как вы говорите. Можно мне ее посмотреть?

— Отчего же нет.

И сэр Джеймс написал Милону следующее письмо:

Отправив эту записку, он сказал Смиту:

— Сегодня вечером около шести часов жди меня на углу улицы Мариньян.

— Буду, — сказал Смит и ушел.

— Кто же мог надо мной издеваться? — подумал сэр Джеймс. — Милон? Или Шокинг?

Он хотел уже совершенно бросить это дело и ехать в Лондон, как вдруг ему принесли депешу от Петерсона. Он телеграфировал:

Агент задумался.

— Милон не пошел бы в префектуру, если бы его не обокрали. Смит врет: вор, о котором он говорит, должен быть в Париже.

Он вышел, чтобы провести до вечера время. Когда он вернулся в гостиницу, его ждал комиссионер с ответом от Милона.

— Буду ждать, — писал Милон.

Сэр Джеймс не изменил плана своего и решил идти со Смитом к Милону.

Оставим в покое сэра Джеймса на некоторое время и вернемся к его товарищу сэру Эдуарду.

Когда он приехал в Гранд-отель, несколько часов спустя вошел лакей и сказал:

— Я к вам, господин, от имени господина Пейтавена.

— Пейтавен? Я его не знаю.

— Мой барин очень хорошо знает, что вы с ним не знакомы, но он велел передать мне вам, что он живет недалеко отсюда, в улице Обер, № 1, и что ему нужно поговорить с вами минут десять.

Лакей подал карточку сэру Эдуарду, на которой было написано действительное имя Мармузэ.

— Сейчас иду вместе с вами, — проговорил сэр Эдуард.

Дом, который занимал Мармузэ, был великолепно отделан. Сэра Эдуарда приняли очень вежливо, и через несколько минут вошел Мармузэ.

— Честь имею представиться, — сказал он. — Комиссионер, который вам прислуживал сегодня утром.

— Но… позвольте… мне кажется…

— Милостивый государь, — продолжал Мармузэ, — сегодня утром мне пришла фантазия разыграть роль комиссионера; надо вам сказать, что я держал пари и, благодаря вам, выиграл его. Я вам расскажу все это в присутствии той особы, с которой я держал пари и которая есть наш общий друг.

Но только он успел докончить фразу, как лакей доложил:

— Лорд Уильмот.

Шокинг, превратившийся в лорда Уильмота, был щегольски одет.

При виде его сэр Эдуард побледнел; он догадался, что попал в ловушку.

В это время Мармузэ взял с камина револьвер.

— Милостивый государь, — сказал он, — инструмент этот стреляет без всякого шума, и если вы вздумаете кричать, то сейчас же отправитесь на тот свет, и никто об этом не узнает.

— Но, — проговорил Эдуард, старавшийся ободриться, — эта шутка вовсе неуместна.

— Тут шуток никаких нет. Лорд Уильмот, ваш знакомый, просил меня пригласить вас позавтракать.

— Я и так соглашусь с большим удовольствием… К чему же вы говорите о револьвере.

— Чтобы вы не сопротивлялись.

Они направились к столовой, где был сервирован стол.

Когда они остались одни, Мармузэ сказал Эдуарду:

— Бросим разыгрывать эту комедию и станем говорить открыто.

Сэр Эдуард посмотрел на него с беспокойством.

— Вы приехали в Париж с сэром Джеймсом Удом с двоякой целью. Первая цель ваша — возвратить мисс Элен в Англию, вторая — похитить мальчика-ирландца.

Теперь зависит от вас: или уйти отсюда и взять с собой сто тысяч франков, или распрощаться с этим светом. Выбирайте!

Такой громадный куш денег произвел надлежащее действие на Эдуарда.

— С удовольствием, но я очень немного знаю.

— Не лгите лучше. Мисс Элен и ребенок находятся в ваших руках, это я знаю; мисс Элен в Сен-Лазаре; мы ее оттуда освободим без вашего содействия, но где ребенок, этого мы не знаем.

— И я вам не могу много сказать про него, потому что сам не знаю.

— Теперь двадцать минут первого; я даю вам времени десять минут, и если вы мне не скажете, где ребенок, — проговорил Мармузэ, — то я вам целю в лоб.

— Все, что я знаю, — сказал Эдуард, — это то, что ребенок находится у угольщика Шаппаро и что сэр Джеймс, выдавая себя за ирландца, обманул Дженни таким образом.

Голос его звучал с такой правдивостью, что Мармузэ не мог усомниться.

— Я вам верю, сэр, — проговорил он, — вот вам обещанный чек, но я вас не выпущу отсюда до тех пор, пока не освобожу мисс Элен и ребенка.

Карета подъехала к дому подрядчика Милона, из нее вышли сэр Джеймс Уд и слесарь Смит.

— Я бы вам советовал, сэр, оставить это дело, — проговорил Смит, — потому что его не могли обокрасть, — это просто западня, устроенная для вас.

Но сэр Джеймс счел лишним отвечать на такое глупое рассуждение и, подойдя к двери, позвонил.

Дверь тотчас же отворилась, и в ней показался Милон со свечкой в руках.

Он встретил их очень вежливо и провел в кабинет, где стояла отворенная настежь касса.

Смит со свечкой в руке начал осматривать кассу, долго разглядывал, наконец спросил Милона:

— Вы не лунатик ли?

— Нет, — ответил он.

— В таком случае вы просто издеваетесь над сэром Джеймсом, потому что касса отперта вашим же ключом…

Не успел он докончить фразы, как дверь отворилась, и вошел Мармузэ, бывший комиссионер, только щегольски одетый.

Сэр Джеймс немного оробел и увидел, что Смит был прав, предупреждая его.

Затем показались еще три личности: Жан-мясник, Смерть Храбрых и Шокинг.

— Ну-ка, посмотрим теперь, чья возьмет, — проговорил Шокинг, обращаясь к сэру Джеймсу.

— Вы человек дельный, — проговорил Мармузэ, выступая вперед, — и потому вы, вероятно, догадываетесь, что вы в наших руках.

Ни один мускул не дрогнул на лице Джеймса.

— И потому откройте нам лучше все, — прибавил Мармузэ.

— Я вам ничего не скажу.

—Что мисс Элен теперь в Сен-Лазаре, это мы знаем, и через некоторое время она будет свободна. Что ребенок у угольщика, это мы тоже знаем, но не знаем подробностей, а потому я хочу от вас их узнать.

Сэр Джеймс во время рассказа то краснел, то бледнел.

— Вы от меня ничего не узнаете, — проговорил он.

— Сэр Джеймс! Мы знаем, что вы изменили Ирландии и что если мы вас отдадим в руки правосудия, то по закону вам отрежут язык, нос, уши, руки и ноги и под конец вы умрете голодной смертью.

— Я вам повторяю, что вы от меня ничего не узнаете.

— Хорошо, — проговорил хладнокровно Мармузэ, — с этих пор вы будете нашим пленником.

И все они вышли из комнаты. Сэр Джеймс и Смит остались стоять как вкопанные.

Но через несколько минут, лишь только они начали придумывать план бегства, доски под ними начали мало-помалу опускаться, и они очутились в подземелье.

Сэр Джеймс и угольщик, бросив Дженни в колодец, думали, что она утонула, но она умела хорошо плавать и держалась на воде, затем, ухватившись за доску, отдохнула на ней и начала осматриваться кругом. Вдруг она увидела свет. «Неужели опять угольщик идет?» — подумала она. Несмотря на всю боязнь встретиться опять с угольщиком или с англичанином, она приняла свет этот за спасительный сигнал и поплыла к нему. Она начала звать на помощь.

Вдруг доски раздвинулись, и она увидела человека, наклонившегося над колодцем.

Она была спасена.

Но прежде чем сказать, какими судьбами она была спасена, надо описать человека, который спас ее.

Это молодой человек по имени Полит.

Восьми лет он поступил в типографию учеником; двенадцати — к столяру; пятнадцати он был машинистом при театре; шестнадцати он был певцом в ресторанах, затем актером и наконец секретарем полицейского комиссара.

Но ни одно из всех вышеозначенных ремесел ему не удалось, и в настоящее время он жил у своей матери, без места.

Он, слышав рассказы о темной жизни угольщика, подумал себе:

— Стану я следить за ним, может быть, он даст мне случай добыть денег от полиции.

Когда он увидал угольщика с сэром Джеймсом, он усилил свой присмотр, не спал по ночам и все время следил — и вот таким образом ему удалось спасти Дженни.

Но силы ее оставили, и она не могла подать даже руки своему спасителю, чтобы он вытащил ее из цистерны.

— Подержитесь еще одну секунду на воде, я сейчас принесу лестницу.

Действительно, спустя две секунды лестница была уже опущена в цистерну.

Полит, спустившись по ней, взял на руки измученную Дженни и перенес ее к матери.

Мать его — настоящий тип старых баб, вероятно, болтала где-нибудь с соседками и вовсе не торопилась домой.

Полит принес ношу в комнату к матери, моментально снял с нее мокрое платье и закутал в одеяло.

Бедная женщина дрожала от холода. Уста ее шептали имя сына.

— Не бойтесь, — проговорил Полит, чтобы успокоить мать, — сын ваш в безопасности. Я его спасу.

В сущности, он не знал ничего про ее сына, но слова его, сказанные наобум, успокоили мать. Полит подумал так:

— Если мать моя вернется и застанет здесь эту женщину, то разным «ахам» и «охам» не будет конца, и через час весь квартал будет уже знать о случившемся.

И потому он сказал Дженни:

— Если вы хотите спасти вашего сына, то нам нужно уйти отсюда.

Дженни повиновалась.

Он повел ее на чердак, устроил ей там нечто вроде нар, а сам вышел.

— Они утопили мать в этом колодце, — думал он, — вероятно, в этом же доме находится и сын, тем более что другой конец цистерны выходит к угольщику…

Он, недолго думая, разделся и поплыл по цистерне, потащив за собой лестницу.

Через несколько минут он уже был в подвале, где, к своему счастию, нашел свечку и спичку; он тотчас же зажег ее и начал осматриваться кругом, но ничего не было видно.

Тогда он начал шарить по всем углам, как вдруг до него долетел слабый стон ребенка.

— Ах! Я, кажется, напал на след, — подумал он.

Но в это время с другой стороны ему послышался шум шагов.

Он не ошибся: вскоре в подвале показался Шаппаро.

В подвале было темно, потому что Полит затушил свечку и спрятался за кучей дров.

Угольщик, войдя в подвал, начал искать свечку.

— Что за черт! Я совсем теряю голову, я, вероятно, свечку оставил в лавке, а ищу ее здесь.

Он пошел назад, тогда Полит выскочил из своего укрытия, положил свечку на место и спрятался обратно.

— Такие люди, когда остаются одни, — сказал он, — имеют привычку думать громко.

В это время вернулся угольщик назад с бранью.

— Куда я девал свечку? — говорил он. Он начал снова шарить по всем углам.

— Что за оказия? — проговорил он. — Только что обшарил все углы, свечки не было, а теперь она тут.

Зажегши свечку, он начал считать свои деньги!

— Вот и тысяча золотых, а завтра, когда приедут за ребенком, будет и другая. Впрочем, надо пойти накормить его, а то, пожалуй, не получишь денег.

Шаппаро просунул руку между балками и вынул ключ, затем он начал спускаться по лестнице в другой подвал.

— Великолепно, — подумал Полит, — теперь я знаю, где ключ, и можно будет забрать ребенка.

Шаппаро, выйдя из подвала, начал сам с собой рассуждать и, между прочим, высказал кое-какие свои грешки, не подозревая, чтобы его мог кто-либо слышать.

И, немного погодя, он удалился, дав себе обещание вернуться опять после ужина.

Сейчас же за ним выбрался из цистерны и Полит и пошел обратно домой.

Придя домой, он вошел в комнату к матери.

Он увлек мать свою в глубину комнаты и сказал:

— Хотите быть богатой? Это зависит от вас.

— Что ты там выдумываешь еще? — отвечала она.

— Я выдумываю только умные вещи.

И он схватил кастрюлю с говядиной и хлебом и побежал на чердак.

— Бедняжка с ума сошел, — проговорила сквозь слезы мать.

И она от жадности, что сын ее унес весь ужин, пустилась за ним с такой быстротой, что на чердак вбежала вместе с ним.

Увидев перед собой прекрасную Ирландку, она вскричала:

— Ах ты подлец, ты будешь кормить своих любовниц моей говядиной?

— Слушайте, матушка, этой женщины, если бы не я, не было бы теперь в живых.

— Что это значит?

— Шаппаро, который убил свою жену, бросил эту женщину в колодец, откуда я ее только сейчас вытащил.

Мать Полита, выслушав рассказ сына, сжалилась над бедной женщиной и сама начала просить ее поесть.

Дженни же, услышав от Полита, что он ей возвратит сына невредимым, плакала от радости.

— Надо теперь освободить сына, а затем я пойду расскажу комиссару. Итак, мамаша, не уходите отсюда, не болтайте никому об этом.

— Будь спокоен, не сделаю ни шагу.

И Полит вышел, но вместо того, чтобы идти прямо за ребенком, он пошел к лавке угольщика, возле которой была прачечная, где и остановился Полит, как будто заглядываясь на прачек, в сущности же он следил за Шаппаро.

Шаппаро стоял на пороге и, заметив Полита около прачечной, нахмурился.

Неужели он подозревал Полита в чем-нибудь?

Нет. Он просто ревновал его к одной красивой прачке. Он же имел сильное желание даже жениться на Паулине (так звали прачку). И вот почему Шаппаро при встрече с Политом всегда хмурился.

Вдруг Паулина вышла и начала разговаривать с Политом.

Из всего разговора Шаппаро только слышал, что они назначили свидание в десять часов.

Это окончательно взбесило Шаппаро.

Полит ушел от прачечной, рассуждая так:

— Когда я уверюсь, что он в кабаке, тогда и вернусь. Пока Полит так рассуждал сам с собой, он услышал сзади себя шум шагов бежавшего человека.

В это время его кто-то схватил так сильно за горло, что чуть не задушил.

— А, подлец, ты вздумал соваться не в свое дело… То был Шаппаро.

Полит, понятно, предполагал, что он узнал про посещение подвала.

— Я докажу что ты убил свою жену, — проговорил он чуть слышным голосом.

Шаппаро закричал от злости и отпустил немного Полита.

— Я донесу про англичанку, брошенную тобой в цистерну.

— А, ты и это знаешь, — проговорил Шаппаро и снова бросился на него.

Завязалась рукопашная схватка.

Полит несколько раз звал на помощь, но напрасно, потому что улица была пустынна.

Вдруг угольщик повалил его на землю и придавил ему ногой грудь.

— А! Молокосос! Ты слишком много знаешь, — и он нанес ему удар складным ножом.

Полит испустил крик и вытянулся.

Перед Шаппаро лежало безжизненное тело Полита.

Он был уверен, что убил его.

Затем он пустился бежать, как будто боясь посмотреть на свою жертву.

Подбежав к бульвару принца Евгения, он начал бродить около канала, держась за забор, как пьяный.

— Я делаю успехи, — проворчал он, — две женщины и один мужчина.

Шаппаро боялся гильотины.

— Чего же я трушу? — проворчал он. — Ведь меня никто не видал. Кто знает, что я убил его?

И Шаппаро направился в тот кабак, где он всегда ужинал, но так как он был в возбужденном состоянии в этот день, то и напился пьян.

Только в десять часов он отправился домой.

Подойдя к воротам, он увидал в своей комнате свет.

Пораженный этим, он бросился бежать назад, думая, что правосудие открыло его преступление и делает обыск…

Кто же в самом деле был у Шаппаро в лавке?

Между тем Паулина, которая назначила свидание Политу, вышла из прачечной и пошла домой к матери.

Она шла быстро, но вдруг споткнулась о какое-то тело.

Она вскрикнула, ибо узнала Полита.

Приложив ухо к сердцу, она прошептала:

— Он еще не умер: сердце его бьется.

Затем она начала тереть ему виски апельсином, который был при ней.

Через некоторое время молодой человек открыл глаза и проговорил:

— Где я?

— Не бойтесь, господин Полит, это я… ваш друг.

Шаппаро, который целился ему в живот, попал в медный портмоне, набитый мелкими монетами, нож соскользнул и слегка задел за жилу, отчего Полит и лишился чувств.

— О Боже, и я причина всему этому, — проговорила дрожавшая Паулина.

— Вы? — спросил изумленно Полит.

— Ведь вас Шаппаро ранил?

— Да.

— Негодяй! Он из-за меня придрался к вам. Он влюблен в меня и видел, что я разговаривала с вами.

Полит понял, что Шаппаро из ревности хотел его убить.

— Если вам не больно, то пойдемте ко мне, здесь недалеко.

— Хорошо.

И он, облокотившись на ее руку, пошел. Она привела его в небольшую квартирку и зажгла свечку.

— Мать моя ушла, — проговорила она.

Когда свечка была зажжена, Полит направился в другую комнату и осмотрел свою рану.

Она была незначительна.

Полит сделал себе маленькую перевязку и затем, вспомнив об оставленной им Ирландке и ее сыне, сказал Паулине:

— Вы настолько же добры, насколько хороши, и, вероятно, настолько же храбры?

— Когда нужно, — ответила покрасневшая Паулина.

— Пойдемте со мной в дом Шаппаро, мне нужно еще спасти ребенка, осужденного, может быть, на голодную смерть.

Она посмотрела на него с ужасом. Тогда он рассказал ей всю историю, которая произошла с Ирландкой и ее сыном. Она обняла его и сказала:

— О, как вы добры! Я непременно пойду вместе с вами, хотя это немного и опасно.

Так как Полит знал, где находятся ключи, то они без всяких препятствий вошли во двор.

Шаппаро еще не приходил.

Погреб был отворен, они вошли в него, затем Полит вынул из досок ключ от второго подземелья и открыл его.

Ребенок все еще стонал.

Полит развязал его, и Паулина взяла его на руки.

— Бедняжка! — прошептала она.

При звуке нежного голоса ребенок как будто понял, что его освобождают, и крепко прижался к молодой прачке.

Четверть часа спустя Ральф был уже в объятиях своей матери.

Но силы Полита тут изменили ему, и он упал без чувств перед растерявшеюся матерью.

Вернемся теперь к Шаппаро.

Где он провел всю ночь — неизвестно.

Только на рассвете мы могли бы его встретить в Лионской улице.

Он, будучи уверен, что его разыскивает полиция, хотел уехать из Парижа, но опоздал на поезд.

Он вернулся обратно и начал бродить по кабакам с целью, не услышит ли чего-нибудь про убийство?

Пройдя таким образом порядочное количество кабаков, он везде выпивал и в конце концов совершенно напился.

Хмель придал ему храбрости, и он даже решился идти на то место, где было совершено преступление, посмотреть, нет ли следов.

Но так как в эту ночь шел дождь, то поэтому не осталось и следов крови.

Затем угольщик решился идти домой.

Проходя мимо прачечной, он посмотрел в окно.

Паулина стояла за работой, как будто ни в чем не бывало.

Он отворил калитку и подумал про себя:

— Уж не удалось ли им освободить ребенка? — подумал он. — А может быть, сэру Джеймсу понадобился ребенок и он проник в дом, не дождавшись меня, да, впрочем, может быть, ребенок еще и там.

Но каково же было его удивление, когда он спустился в подвал: дверь подземелья была отперта, а ребенок исчез.

Он зарычал от бешенства.

Шаппаро понял, что сэр Джеймс приходил за ребенком и увез его.

Но, кроме верной потери денег, его еще беспокоила другая мысль: умер ли Полит или он жив, потому что про него не было никаких слухов.

Но, наконец, и эта мысль перестала его беспокоить; он провел этот день так, как и всегда, и заснул спокойным сном.

Вдруг ночью, в три часа, к нему кто-то постучался.

— Ну, теперь я уже попался, — проговорил Шаппаро.

— Кто там? — спросил он взволнованным голосом.

— Жан-мясник.

Шаппаро вздохнул свободнее.

— Я пришел за Ирландкой с сыном, — проговорил он, когда угольщик отворил ему дверь.

— Какую… Ирландку… я… ничего не знаю. Жан был не один, за ним шел Мармузэ.

— Слушай, — проговорил последний, — если ты мне не покажешь, где мать с сыном, то я тебе одним выстрелом размозжу голову, а если отдашь, то все эти деньги, которые ты видишь, — твои, — и он высыпал на стол несколько тысяч франков.

Страсть к деньгам взяла верх, и Шаппаро сказал:

— Ребенка сэр Джеймс у меня украл, не заплатив денег, которые должен был мне дать за него… Мать же я убил.

— Куда же ты ее дел? — спросил Мармузэ хладнокровно.

— Я утопил ее здесь, в цистерне, — и он приподнял доску.

— Здесь никого и ничего нет, кроме лестницы, — сказал Мармузэ.

— Лестницы?

— Да.

Шаппаро подошел и вытащил лестницу, на ней был вырезан знак колесника.

— А! — проговорил он. — Теперь я понимаю все, это мой сосед Полит, которого я ранил в эту ночь, должно быть, освободил их.

И он начал рассказывать им все свои происшествия с того времени, как к нему сэр Джеймс принес ребенка, и до того, как он ранил Полита, и под конец сказал:

— Теперь я совершенно убежден, что это Полит спас их.

Только он успел закончить рассказ, как послышался стук в дверь.

— Именем закона, отворите, — проговорил чей-то голос.

Шаппаро вскрикнул, и волосы поднялись дыбом на его голове.

Кто же это приказывал отворить дверь именем закона?

Конечно, не кто иной, как полицейский комиссар, и мы сейчас же увидим, каким образом до него дошло известие о преступлении.

«Виновником» этого был Полит, явившийся к нему с таким ясным и точным изложением дела, что комиссар ни на минуту не задумался в справедливости его показаний.

Вследствие этого он и отдал необходимые распоряжения.

С этой минуты Шаппаро находился под наблюдением полиции.

Полит просил произвести его арест ночью, чтобы не компрометировать огласкою Паулину, на которой он хотел жениться.

Таким образом полиция накрыла Шаппаро в то время, когда он наивно рассказывал Мармузэ свои похождения.

Шаппаро весь задрожал и поднял умоляющий взгляд на двух людей, которых он уже считал своими сообщниками.

Но Мармузэ мгновенно переменил тон.

— Ну, надеюсь, — сказал он, — что ты не станешь ждать, пока они выломают дверь, а пойдешь и сам отворишь.

— Но, — проговорил Шаппаро, — меня арестуют.

— Вероятно.

— Спасите меня! Мармузэ засмеялся.

— Не мы известили полицию, милый мой, — сказал он, — так как мы имеем обыкновение обделывать свои дела без ее помощи, но раз уже другой тебя выдал и жандармы пришли за тобой, то уж мы, конечно, не станем сопротивляться им.

В это время стук в дверь опять повторился, тогда Жан-мясник отворил дверь.

Вошел комиссар в сопровождении двух полицейских агентов и Полита.

Он арестовал Шаппаро и спросил Мармузэ и Жана, кто они такие.

— Меня зовут Жан… я мясник с Телеграфной улицы.

— А я, — добавил Мармузэ, подавая свою визитную карточку, — помещик Пейтавен, живу в улице Обер, № 1.

— А! Но зачем же вы, господа, теперь здесь?

— Мы пришли вытребовать от него женщину, на жизнь которой он покушался, и ребенка, которого он содержал в подвале.

— Успокойтесь, сударь, — ответил ему Полит, — мать и ребенок совершенно здоровы и находятся в безопасном месте.

Угольщик чувствовал свою верную гибель и потерял всю свою дикую энергию.

Его геркулесовская сила должна была уступить.

Тогда он посмотрел на Полита с выражением дикой ненависти и проворчал:

— Мы еще встретимся с тобой, если только моя голова останется на плечах.

Час спустя Мармузэ, Милон, Шокинг и Жан-мясник собрались на чердаке, служившем приютом Ирландке и ее сыну.

Дженни окончательно успокоилась при виде Шокинга.

— Теперь, моя дорогая, — говорил бывший лондонский нищий, — мы находимся под покровительством друзей Серого человека, и нам нечего больше бояться.

— Да, — ответил Мармузэ, — но Серый человек теперь нуждается в нас.

— О, — возразил Шокинг, — это ведь говорит мисс Элен, а ведь она враг Серого человека.

— Была, но только не теперь.

— И теперь тоже.

— Кто знает?

— Послушай, — продолжал Мармузэ, обращаясь к Политу, — ты честный, расторопный и добрый малый.

Полит поклонился.

Тогда Мармузэ взял его к себе в секретари и дал ему, в виде подарка на свадьбу, шесть тысяч франков. Паулина бросилась на шею Политу.

— О! — сказала она. — Как я рада, что заговорила с тобой, мой милый мальчик, я уже так давно люблю тебя.

Мисс Элен находилась в Сен-Лазаре, где ее навестила Ванда под видом монахини и возвратила ей свободу. Как? Это мы узнаем ниже.

Возвратимся несколько назад, а именно к тому моменту, когда Джеймс Уд и Смит-слесарь почувствовали, что их опускают в подвал.

Впрочем, слесарь был тотчас же выпущен, а Джеймс просидел в подвале без пищи и питья ровно тридцать шесть часов и тогда только был накормлен и напоен, когда написал под диктовку Мармузэ следующее письмо к начальнику безопасности:

Несмотря на голод, сэр Джеймс не мог сдержать сильного гнева.

— О! — заметил, улыбаясь, Мармузэ, понявший смысл этого движения. — Вы думаете, что совесть вашего товарища Эдуарда более эластична, нежели ваша, он служит тому, кто ему платит, а поверьте, что мы платим хорошо.

Сэр Джеймс даже и не поморщился, затем его снова опустили в подвал.

Мисс Элен была освобождена в тот же день, и первый ее визит был к Лимузену, лечившемуся в больнице Сент-Луи.

Мисс Элен трогательно поблагодарила и дала ему двадцать тысяч франков.

В то время, как мисс Элен прощалась с Лимузеном, Мармузэ и Милон делали необходимые приготовления для отъезда в Лондон.

С помощью подъемной машины они вытащили Джеймса из подвала.

— Джентльмен, — сказал ему Мармузэ, — фениане приговорили вас за измену к смертной казни, а следовательно, я могу располагать вами, как мне вздумается. Но не бойтесь ничего, от вас самих зависит ваша жизнь.

Сэр Джеймс удивленно посмотрел на него.

— Иногда прощают и изменников, если они согласны искупить свою вину. Сэр Джеймс, — добавил Мармузэ, — сегодня вы выедете из Парижа, а завтра утром будете в Лондоне.

Затем он указал ему на ящик в два метра длиной и в один метр вышиной.

— Видите вы это? — спросил он.

— Да, — ответил сэр Джеймс.

— Этот ящик предназначается для вашего путешествия.

Сэр Джеймс невольно подался назад.

— Вы понимаете, конечно, — продолжал между тем совершенно хладнокровно Мармузэ, — я вовсе не желаю, чтобы вы убежали от нас прежде, нежели мы высадимся на берег Англии.

С этими словами он сделал знак Милону, который отворил шкаф и вынул из него бутылку и стакан.

Мармузэ откупорил бутылку и налил в стакан около четверти зеленоватой жидкости, похожей цветом на полыновку, разбавленную водой.

— Выпейте это, — сказал он.

— Но…— возразил сэр Джеймс.

— Пейте!

— А кто поручится мне, что вы не даете мне яд?

— Это простое наркотическое средство.

— Чем вы мне это докажете?

— Вот чем? — крикнул сердито Мармузэ и прицелился из револьвера в сэра Джеймса.

— Если вы не выпьете этого, — добавил он, — то я размозжу вам попросту голову.

Сэр Джеймс понял, что теперь шутить нельзя.

Он взял стакан и залпом опорожнил его.

Вдруг его охватило смертельным холодом, глаза невольно закрылись и в голове зашумело.

Обессиленный, он упал на стул и несколько минут спустя спал глубоким сном.

— Теперь, — сказал Мармузэ, — нам надо позаботиться о спасении самого Рокамболя.