"Борис Терехов. Помойник " - читать интересную книгу автора

замахнулся битой - и я инстинктивно отступил к лестнице, а следовало бы -
подальше в центр зала. Поэтому удар битой меня все же достал, придясь
немного выше моего левого уха. Ощущение было ужасное. Я подумал, что голова
у меня треснула, мозги то ли разболтались, то ли спрессовались. Шея же
свернута на бок под острым углом.
Охнув от боли, я упал и, считая каменные ступени, покатился по
лестнице, пока не распластался на площадке внизу. Распластался, словно
баран, готовый к разделке или подстриганию шерсти. Сознание у меня спуталось
и смешалось, потемнело в глазах. Действительность воспринималась какими-то
вспышками и обрывками. Но я отлично чувствовал холод мраморных плит,
которыми был выложен пол вестибюля.
Казалось, что все части моего тела, пронизываемого болью, существуют
как бы независимо и отдельно друг от друга. Само собой, напрашивалось
сравнение с манекеном-негритянкой, расчлененным на составляющие и со
съехавшими до колен кружевными трусами. Еще мне было жаль, что помялся мой
английский костюм, белоснежная рубашка и шикарный галстук в полоску, не
говоря уж о носовом платке в заднем кармане брюк. Что поцарапались
итальянские ботинки. Неизвестно, когда теперь выдадут новые. Чем,
спрашивается, мне было до тех пор довольствоваться?
Сверху же, из зала бутика, слышался громкий, раздражающий уши шум.
В один из моментов прояснения моего сознания, через туманную пелену, я
увидел, как мимо с топотом, проносится парень, стукнувший меня бейсбольной
битой. К груди он прижимал свою спортивную сумку.
Я протянул руку и схватил убегавшего парня за голень. "Танцор"
споткнулся, замедлил движение, протащил несколько шагов меня за собой и
рухнул во весь рост на пол. Тут же встал на четвереньки и попытался
освободить свою ногу. Но я держал парня крепко. Тогда он, извернувшись,
сильно ударил подошвой ботинка по моему лицу - и сознание окончательно меня
покинуло.

- Как твое самочувствие, Володя? - озабоченно спросила моя старшая
сестра Шура, приехавшая навестить меня в больницу. Сейчас это была
располневшая сорокалетняя женщина с продолговатым и добродушным лицом,
одетая почему-то сразу в нескольких шерстяных кофточек. Но в моем восприятии
она навсегда останется другой. Тонкой стройной девушкой в нескладном
ситцевом платье, часто провожавшей меня за руку в школу. Над этим еще
потешались мои одноклассники. Подобное было совсем не принято в нашем
небольшом подмосковном городке.
- Так, скажи, как ты себя чувствуешь? - спросила она еще раз.
- Ничего, Шура, сносно, - ответил я. Шумно затянулся сигаретой и,
поперхнувшись, ощутил резкую боль в груди - в трех сломанных ребрах. Я
задержал дыхание. Тем более что дышать здешним воздухом было не слишком
приятно - ароматы его наполняли еще те.
Больница имеет один общий специфический запах. Но каждое отделение в
ней, обладая своей собственной изюминкой, пахнет по-особому. Нашему
травматологическому отделению был присущ запах гнойных бинтов, мази
Вишневского и ампутированных конечностей. (Отрадно хоть, что не моих
конечностей!) Правда, в курилке, где мы сидели на кушетке, он почти не
ощущался. В курилке витал стойкий дух табака, от которого Шура то и дело
морщила нос. Но где еще можно было уединиться зимой в больнице для разговора