"Тициано Терцани. Еще один круг на карусели " - читать интересную книгу автора

хорошенько, - сказал Анджело. - Зачем же, чтобы вы мне потом подожгли
парикмахерскую?
На следующий день он все-таки выполнил мою просьбу; правда, усы
отказался сбривать наотрез, и мне пришлось сделать это самому. Усы я носил с
1968 года, когда Ричард Никсон победил на президентских выборах, а я, тогда
студент Колумбийского университета, проиграл пари. За эти почти тридцать лет
усы стали частью меня - того, каким я себя видел. Потом меня самого удивило,
как быстро я от них отвык.
Однажды я услышал от своего старого школьного товарища Альберто Барони,
ныне известного во Флоренции геронтолога, такую фразу: "Старики, которые всю
жизнь трясутся над своей внешностью, особенно страдают, когда инфаркт,
паралич или любая другая болезнь разрушают их имидж". Я хотел одолеть
болезнь, поэтому от прежнего меня - усатого и косматого - следовало
избавиться.
Последний день оказался во всех отношениях примечательным. Еще не
расставшись со своим прежним лицом (чтобы банковские клерки меня узнали и
оплатили чек), я отправился в Итальянский коммерческий банк на Уолл-стрит -
снять со счета солидную сумму денег и располагать наличностью. Светило
солнышко, дул ветер, и я - еще прежний я - весь в белом, еще полный сил,
усатый, с развевающейся шевелюрой шел вдоль Пятой авеню, разглядывая себя в
витринах. Пройдет несколько часов - и мне больше не быть таким, как это
отражение. Мысль о том, что скоро я стану другим человеком, почти забавляла
меня. В жизни мне не раз доводилось встречать людей, которые, насколько я
знал, жили параллельно двойной, а то и тройной жизнью. И я бы так хотел, да
не умел. Зато теперь я мог рассчитывать, что проживу две жизни - ну не
одновременно, а одну за другой... Вернее, возможно проживу.
- Эй, Тициано, а ты что делаешь в Нью-Йорке?
Возле магазина Уолта Диснея, приветственно раскинув руки, передо мной
стоял давний коллега из "Либерасьон" вместе с женой.
- Ну и ну, не ожидал тебя здесь увидеть. Ты, как всегда, в белом, мы
тебя издалека узнали. Не поужинать ли нам сегодня вместе?
В последний раз мы встречались с ним в Улан-Баторе; и он сказал, что
пишет исторический роман, действие которого происходит там же, в Монголии.
- Ну как, дописал роман? - спросил я.
- Да какое там! Написал уже больше тысячи страниц, но он все
распухает... Хуже, чем рак! Растет, растет... но я не сдаюсь.
Я расхохотался, но ни он, ни его жена - маленькая, изящная лаоска - не
поняли отчего. Не я ли подсознательно внушил ему это сравнение? Я
пробормотал извинения за то, что не могу поужинать с ними, и сбежал.
До встречи с парикмахером Анджело мне нужно было обновить свой
гардероб, точнее, решить, во что одеть этого "нового меня". Сомнений не
было: если я действительно хочу справиться со своим недугом, не нужно ни о
чем жалеть, нельзя ностальгировать по прошлому и, главное, не следует
обольщаться надеждой, что я когда-нибудь стану прежним - даже если и
выкарабкаюсь. Поэтому нужно было покончить с этим субъектом, прежним мною -
открытым, стремящимся нравиться, слегка самоуверенным, общительным, всегда
одетым в белое - с тем Тициано, у которого в организме вдруг взбесились
клетки. А почему они взбесились? Может, именно потому, что я прежде был
именно таким! И теперь мне нужно было изменить себя, не цепляться за прежний
образ жизни, за привычки и любимые цвета прежнего Тициано. Не то чтоб я