"Максим Теплый. Казнить Шарпея (роман, написанный в автомобиле) " - читать интересную книгу автора

трюк: ему, вставшему на мостик, положили поперек живота доску, на концы
которой уселись по два далеко не худеньких сослуживца Игнатова. Конструкция,
весом превышавшая четыре центнера, раскачивалась на животе подростка более
минуты. После этого Саша стал героем многочисленных баек о своих
феноменальных физических способностях...
Тот факт, что к сорока трем годам Игнатов получил генеральское звание,
не вызвал у сослуживцев удивления. Тем более что в том же году скончавшегося
Леонида Брежнева сменил на посту Генерального секретаря ЦК КПСС Юлий
Андропов. Всем казалось, что теперь уж точно Игнатова ждут новые карьерные
взлеты. Но, как это часто бывает, в книге судеб что-то "не срослось".
Сначала умер Андропов, о чем искренне сожалело большинство советских
граждан. Несмотря на всякие перегибы в борьбе за трудовую дисциплину, люди
уважали ушедшего Генсека за борьбу с мздоимцами и дешевую водку.
А зимой 1984 года в Афганистане пропал без вести Саша, который давно
уже был Игнатову за сына, хотя и сохранил фамилию родного отца - Фомин.
Взвод десантников, которым он командовал, был почти полностью уничтожен.
Труп лейтенанта Фомина найден не был. Оставшиеся в живых бойцы видели, как
командира накрыло взрывом. Но поскольку тело не обнаружили, Фомина объявили
пропавшим без вести.
Постепенно новое руководство партии и КГБ стало медленно, но неуклонно
вытеснять всех андроповских выдвиженцев на кадровую периферию. Игнатов попал
в пятое, так называемое идеологическое, управление, которое занималось
разработкой диссидентов и контролировало умонастроения граждан.
Это подразделение КГБ пользовалось самой дурной славой в народе.
Советских граждан мало волновали лихие операции спецслужб за рубежом, аресты
матерых шпионов, выведывавших наше сокровенное, а также аресты безумцев,
замышлявших покушения на генсеков. А вот задушевная неформальная беседа с
поэтом Евгением Евтушенко какого-либо высокого чина с Лубянки, о чем со
ссылкой на мятежного поэта сообщал "Голос Америки", превращалась с подачи
"Голоса" в глазах советских граждан в зверские гонения на свободу слова,
обрастала затем зловещими подробностями и существенно усиливала копившееся
раздражение и недовольство режимом.
Новое место службы Игнатова тяготило еще и потому, что новое начальство
ему не доверяло и сбрасывало его подразделению всякую "мелочевку". Он считал
новую работу "жандармской", хотя при этом глубоко и искренне презирал
диссидентствующих интеллектуалов, называя их "болтунами и импотентами".
- У них духу не хватит даже лампочку в подъезде разбить в знак
протеста, - говорил он. - Сначала заболтают процесс, а потом струсят! Да и
живут они почти все на американские подачки. Родиной торгуют...
При этом об академике Сахарове Игнатов всегда отзывался с уважением,
причем делал это даже в присутствии коллег. Свое особое мнение в отношении
опального физика объяснял так:
- Он имеет право быть несогласным с руководством. Оно ему за бомбу
задолжало и никогда сполна не расплатится. Значит, пусть терпит его фронду!
Да к тому же прав он кое в чем, Оппенгеймер наш!
Начальство с глухим раздражением воспринимало вольности Игнатова,
считавшего, что душами людей должна заниматься партия, а не спецслужбы. Ему
неоднократно указывали на то, что он избегает личного участия в
профилактической работе с разрабатываемым контингентом.
Однажды Игнатов сам попросил о встрече с попавшим в поле зрения КГБ