"Владимир Тендряков. Хлеб для собаки" - читать интересную книгу автора

трижды на день устраивала мне пытку:
- Опять уставился в тарелку? Опять не угодила? Ешь! Ешь! На молоке
сварена, масла положила, посмей только отвернуться!
Из муки, хранившейся к праздникам, она пекла мне пироги с капустой и
рубленым яйцом. Я очень любил эти пироги. Я их ел. Ел и страдал.
Теперь я всегда просыпался перед рассветом, никогда не пропускал стука
телеги, которую гнал конюх Абрам к привокзальному скверику.
Гремела утренняя телега...

Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня...

Гремела телега - знамение времени! Телега, спешившая собрать трупы
врагов революционного отечества.
Я слушал ее и сознавал: я дурной, неисправимый мальчишка, ничего не
могу с собой поделать - жалею своих врагов!

Как-то вечером мы сидели с отцом дома на крылечке.
У отца в последнее время было какое-то темное лицо, красные веки,
чем-то он напоминал мне начальника станции, гулявшего вдоль вокзального
сквера в красной шапке.
Неожиданно внизу, под крыльцом, словно из-под земли выросла собака. У
нее были пустынно-тусклые, какие-то непромыто желтые глаза и ненормально
взлохмаченная на боках, на спине, серыми клоками шерсть. Она минуту-другую
пристально глядела на нас своим пустующим взором и исчезла столь же
мгновенно, как и появилась.
- Что это у нее шерсть так растет? - спросил я.
Отец помолчал, нехотя пояснил:
- Выпадает... От голода. Хозяин ее сам, наверное, с голодухи плешивеет.
И меня словно обдало банным паром. Я, кажется, нашел самое, самое
несчастное существо в поселке. Слонов и шкилетников нет-нет да кто-то и
пожалеет, пусть даже тайком, стыдясь, про себя, нет-нет да и найдется
дурачок вроде меня, который сунет им хлебца. А собака... Даже отец сейчас
пожалел не собаку, а ее неизвестного хозяина - "с голодухи плешивеет".
Сдохнет собака, и не найдется даже Абрама, который бы ее прибрал.
На следующий день я с утра сидел на крыльце с карманами, набитыми
кусками хлеба. Сидел и терпеливо ждал - не появится ли та самая...
Она появилась, как и вчера, внезапно, бесшумно, уставилась на меня
пустыми, немытыми глазами. Я пошевелился, чтоб вынуть хлеб, и она
шарахнулась... Но краем глаза успела увидеть вынутый хлеб, застыла,
уставилась издалека на мои руки - пусто, без выражения.
- Иди... Да иди же. Не бойся.
Она смотрела и не шевелилась, готовая в любую секунду исчезнуть. Она не
верила ни ласковому голосу, ни заискивающим улыбкам, ни хлебу в руке.
Сколько я ни упрашивал - не подошла, но и не исчезла.
После получасовой борьбы я наконец бросил хлеб. Не сводя с меня пустых,
не пускающих в себя глаз, она боком, боком приблизилась к куску. Прыжок -
и... ни куска, ни собаки.
На следующее утро - новая встреча, с теми же пустынными переглядками, с
той же несгибаемой недоверчивостью к ласке в голосе, к доброжелательно