"Владимир Тендряков. Пара гнедых" - читать интересную книгу автора

Владимир Тендряков

Пара гнедых

Лето 1929 года...
Я подымаю его почти со дна моей памяти. Есть воспоминания, лежащие и
глубже, даже в глухих слоях младенчества. Но это случайные следы в незрелом
мозгу, капризы неопределившегося бытия.
Например, я отчетливо помню: мать ведет меня за руку, я, наверное,
только-только учусь ходить, и земля не держит меня, она коварно неровна - в
ямах, буграх, предательских уклонах. Но вот я оторвал от нее взгляд и поднял
вверх голову, открыл близкое серенькое небо и недоступный скворечник мир,
существующий помимо меня. Отчетливо помню... Но эта ранняя картина ни с чем
не связана. Я не знаю, что было до нее, что после нее, - кратковременная
вспышка во мраке.
К 1929 году мне исполнилось пять лет, тут я уже помню все, не клочками,
не вспыхивающими звездами, а сплошным потоком... Незабвенный первый пескарь,
вытащенный на удочку у моста, сразу же раздвигает мир: вижу сбегающий к реке
бурьянистый косогор, черные баньки, покоящиеся в крапиве, избы, сладко
пахнущие по утрам свежеиспеченным хлебом, мужиков, тревожно рассуждающих о
коммунии...
Подымаю с самого дна моей памяти... Но памяти надежной, за которую я
готов нести прямую ответственность. По детским следам иду сейчас, сорок с
лишним лет спустя, иду зрелым и весьма искушенным человеком. А потому пусть
не удивляет вас трезвая рассудочность моего изложения.
Итак, лето 1929 года.
В воздухе висит нагретая пыль, скрип несмазанных колес, выкрики:
"Шевелись, дохлая!" По единственной улице села тащатся груженые возы -
навстречу друг другу. В ту и другую сторону везется житейский скарб:
полосатые, вожделенно пухлые перины и залежанные, негнущиеся холстинные
матрацы, громоздкие сочленения ткацких станин и неумытые самовары, окованные
сумрачные сундуки и нехитро расписанные шкафцы, хлопающие на ходу дверками,
вылинявшие, затхлые подушки, штабеля подшитых валенок, нагромождения овчины
и тряпья, "робячьи" люльки, опростанные и с младенцами, венские стулья -
зажиточный шик, сломанные салазки, прялки, голики, бочки, пестери, горшки,
лохани... Из темных чердаков, из подпольных голбцев, из забытых камор и
памятных потайных мест - все, что копилось поколениями, что лежало без нужды
многие десятилетия, даже века, вытащено сейчас наружу, везется навстречу
друг другу.
Иногда над горшками и лоханями возвышаются усохший старик или старуха,
покорные судьбе, глядящие вперед замороженным взглядом...
Скрипят несмазанные колеса. Село поднято, село переезжает!
Переезжают не все. У дороги, чуть в стороне - разомлевшая на солнце
кучка мужиков: топчут пыльную травку дегтярными сапогами, берестовыми
ступнями, босыми пятками, потеют, благоухают луком, жадно ощупывают глазами
каждый воз и обсуждают:
- Мирошка-то, гляньте, цинково корыто везет.
- А еще в бедняках ходит.
- Цинково корыто - вещь!
- А вон и Пыхтунов едет!