"Владимир Тендряков. Суд" - читать интересную книгу автора

свалить, когда он лапу в железе увязил. Капкан-то цепью к бревну приклепан.
Поволочит бревно, умается, подходи вплотную и лупи в упор. Срамота, а не
охота..."
С лабазов охотиться труднее. Лабаз - дощатый настил, пристроенный на
дереве, растущем возле того места, куда повадился ходить медведь. Охотник
еще до захода солнца прячется на лабазе и ждет. Но нельзя никогда
рассчитывать, что первый же выстрел уложит зверя наповал. Дашь промах -
успеет уйти, ранишь - нужно догонять. А раненый хозяин опасен...
Семен Тетерин считал, что с собаками охотиться проще, чем с лабазов,
вернее и не в пример интереснее. При собаках никогда не потеряешь след, они
связывают медведя, отвлекают его. Хорошо натасканная собака у медвежатников
ценится дороже коровы, а Калинке и вовсе цены не было. Она пользовалась
славой едва ли не меньшей, чем сам Семен Тетерин.
Семен прикинул, что именно в эту ночь хозяин должен навестить свои
запасы. Он уверенно вел охотников, однако не спешил. Лучше прийти к месту
позже (собаки все равно наведут по следу), чем нагрянуть до времени,
спугнуть зверя. Ищи тогда вслепую по лесу, надейся на удачу.
Ночь в лесу, как всегда, ползла снизу, из-под корней деревьев. С
застывших облачков еще не слинял закатный румянец, а на дороге едва-едва
различишь собственные сапоги. Густеет тьма, из всех пор истекает земля
черноземным жирным мраком. Мертв лес в эти часы, ни птичьего свиста, ни шума
ветра - глухая пустыня. Здесь гуляет в одиночестве большой зверь, лохматое,
сильное, дикое существо. Он не сказка, не вымысел.
Митягин отставал, спотыкался о корневища, влезал лицом в колючие еловые
лапы, вполголоса чертыхался и уже жалел, что напросился на это хлопотливое
дело.
Дудырев считал себя бывалым охотником: не только бил зайцев и уток, эту
бесхитростную добычу всех, кто знает, с какого конца держать ружье, но в
степях участвовал в отстреле сайгаков, на уральских озерах снимал с лету
диких гусей, как-то по лицензии с компанией загнал матерого лося. Давно
мечтал выйти на медведя, но все не удавалось.
Сейчас он шел, ни на шаг не отступая от Семена, старался перенять
легкую и бесшумную поступь медвежатника, но молчаливый лес угнетал и его. Не
понять, куда идут, где зверь, как можно на него наткнуться среди этой
чащобы, в этой дегтярной тьме. Ничего не сообразишь, словно слепец за
поводырем, целиком зависишь от чужой воли.
Часто впереди можно было разглядеть собак. Они дожидались Семена и,
едва тот подходил к ним, снова растворялись в лесу.
Семен остановился. Дудырев тоже. Митягин налетел на него сзади, по
привычке выругался.
- Нишкни, Максимыч! - суровым шепотом приказал Семен.- Ни слова больше.
- Туда ли идем? - чуть слышно посомневался Дудырев.
- Пришли, считай. Теперь слушай собак. Как голос подадут, ну, тогда -
не отставать.
Семен тронулся вперед. Шагали с осторожностью, на каждый хруст ветки
под сапогом медвежатник грозно оглядывался.
Неожиданно мрачный лес раздвинулся, охотники вышли на поле. Светло,
тихо, покойно. Поле овса - матовое озеро средь вздыбленных черных берегов.
Здесь уже не дикое царство медведя, а свое, родное, человеческое. Невольно
Митягин и Дудырев ощутили бодрость.