"Владимир Тендряков. Ухабы" - читать интересную книгу автора

руки скупо, расчетливо, лишь более порывисто, чем всегда, крутили баранку.
Княжев, до сих пор равнодушно клевавший носом, встряхивавшийся только
на сильных толчках, теперь подался вперед, наморщил страдальчески лоб,
собрал в тугой узелок губы, всем своим видом выражал такое напряжение,
словно сам помогал машине взбираться на тяжелый подъем, вчуже изнемогая от
усилий.
Машина, басовито, на одной ноте завывая мотором, с боязливой
осторожностью ползла вверх.
С краю у дороги торчат невысокие темные столбики. Они поставлены
оберегать машины от несчастья. Впрочем, пролеты между этими спасительными
столбиками достаточно широки, чтоб пропустить, не задев, любой грузовик, да
и стоят они давно, изрядно подгнили, многие сбиты неосторожными водителями,
торчат скорей для очистки совести, на всякий случай.
Василий изредка бросал взгляды в сторону и видел, как внизу ширится
простор. Мелкий, мокрый березнячок оседает, своими верхушками уже не
закрывает тускло поблескивающую воду узенькой речки, бегущей внизу, под
склоном. Сразу за речкой - ядовито-зеленое поле льна, еще дальше - матовые
овсы, средь них деревенька - горсточка серых избушек, а совсем далеко, в
сырой мгле, мутным темным разливом раскинулся большой хвойный лес.
Как всегда в такие минуты особо трудного пути, Василий чувствовал
спиной сидящих в кузове пассажиров. Чувствовал, как они все до единого
тянутся со своих мест вперед, каждый душевным усилием, помимо желания,
пытается помочь машине; также с необъяснимым беспокойством следят они, как
открывается внизу простор: тусклая речка в зеленых берегах, поля,
деревенька, мутный лес.
У всякой дороги, поднимающейся в гору, есть хорошо знакомая шоферам
критическая полоса. Обычно она расположена недалеко от вершины, там, где
основная крутизна кончается и подъем становится положе. На подходе к этой
полосе машина должна выжать из себя все, на что способна, здесь она сдает
трудный экзамен на силу.
Выщипанные кустики, которые были видны на вершине при подъезде к
Тыркиной горе, теперь, вблизи, оказались средней высоты ольховыми деревьями.
Среди них белел километровый столб - двадцать первый километр, проклятый
шоферами.
До него оставалось метров сто семьдесят. Из них добрая половина была
исковеркана страшными колдобинами, вкось и вкривь иссечена рваными колеями,
как поле битвы костями, усеяна жердями, толстыми слегами, измочаленными
стволами недавно срубленных березок. Это и есть критическая полоса Тыркиной
горы, тяжелый перевал. Редкая машина не сидела здесь по целым суткам, во
всей округе нет такого шофера, который бы не обложил это место крепкими
словами, вкладывая в них всю свою душевную ярость и отчаяние.
Меньше всего был разбит кусок дороги, тянувшийся возле самого ската.
Есть слабая надежда, что только здесь, и нигде больше, можно проползти, не
застряв.
Василий стал прижимать машину к самому краю, повел, едва не задевая
колесами темные столбики на обочине.
Сверху от ольховых деревьев, почтительно обступивших километровый
столб, прямо на радиатор медленно, с натугой надвигалась дорога - широкая
река густо замешанной, скользкой глины. Княжев также тянулся с сиденья
вперед, еще туже сводил свои оборчатые губы в узелок. Василий по-прежнему,