"Виктор Петрович Тельпугов. Парашютисты " - читать интересную книгу автора

следующее. Оно опять начиналось словами: "Добрый день, Иночка". Только о
прыжках в нем уже ни слова. Нельзя же, в самом деле, рассекречивать часть,
сто раз об этом говорено. Ну, а раз нельзя о прыжках, так и о трусости и о
храбрости ни к чему. Слободкин писал: "Я жив, здоров, чего и тебе желаю". А
потом с ожесточением уничтожал и это письмо. Принимался за новое: "Милая,
милая Иночка! Мне дают увольнительную, я приеду в Клинок и опять скажу все
те слова, которые тебе так понравились: дорогая, хорошая моя, я люблю тебя!
Понимаешь? Люб-лю!"
Ни одного письма Слободкин в это воскресенье так и не отправил. Просто
он стал действительно считать дни и часы, оставшиеся до встречи. Считал и
потом - на марше, на стрельбах и, да простит его замполит Коровушкин, на
политзанятиях...
Это были самые длинные дни и часы Слободкина. Если бы не служба, не
железная необходимость выполнять свой солдатский долг, эти дни и часы,
наверное, вообще никогда б не кончились.
Но служба есть служба, она из земли подымает солдат и кидает в бой, а с
живыми и подавно не церемонится. Началась новая неделя, а с нею новые
тревоги, новые учения.
Уже в понедельник, во время очередных занятий по укладке парашютов, по
роте прошел слух - завтра прыжки.
Спокойно, с достоинством встретил эту весть Слободкин: ни один человек
в роте больше не смотрел на него сочувственно, ни один! Он и сам теперь мог
бы кого-нибудь пожалеть, только вот кого? Новеньких не было, и ожидались не
раньше осени. Правда, осень уже не за горами. Это особенно чувствовалось во
время полета - с высоты хлеба выглядели совершенно желтыми, спелыми, почти
совсем готовыми к жатве.
Бомбардировщики с десантам на борту шли над полями. Гудели моторы,
гудела земля под широко распростертыми крыльями.
Парашютисты поглядывали на землю, и в эту торжественную минуту она
казалась им как никогда могучей и необъятной - так беспределен был ее
богатырский размах, так вольно [18] колосилась она на десятки, сотни
километров окрест. Такой хотелось навсегда запомнить ее ребятам, которым не
раз приходилось принимать ее на свои бока, пересчитывать ее колдобины
ребрами.
"Приготовиться! Сейчас начнем!" - поднял флажок штурман. Ребята еще
тесней сгрудились возле люка. А земля все бежит и бежит, сливаясь в эти
последние перед прыжком секунды в сплошную желтую массу. И совсем недалеко,
по ту сторону границы, пылят и пылят дороги...
Много дорог, и над ними "только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог". От
солдатских сапог, от танков, от орудий на конной и мототяге - с высоты это
видно отлично. Только вот непонятно: зачем, откуда и, главное, куда все это
движется, спешит, обгоняя друг друга? К границе? К нашей? Но ведь с немцами
договор. Совсем недавно подписан. Какого же лешего? Завтра на занятиях надо
спросить замполита Коровушкин а, а сейчас - пошел!
Штурман подал новый сигнал, и один за другим срываются вниз ребята. Тут
только и гляди, чтоб не расшибить лоб в тесном проеме люка, мало
приспособленном для прыжков. А зазевался, не рассчитал движений - обливайся
кровавыми слезами до самой земли. Так бывало уже. Но десантники не горюют,
не сетуют. Коли надо, так надо. Прыгай с самолетов, какие есть, бог увидит -
хорошие пошлет. Это по секрету от Коровушкина. Он считает, что лучше наших