"Виктор Петрович Тельпугов. Все по местам! " - читать интересную книгу автора

ладонями, иссеченными железом, изъеденными наждаком и тавотом.
- И ре'зьбу! - Он именно так и ответил: "ре'зьбу" - по всем правилам
заводской грамматики, которую тоже, как и дело свое, надо знать назубок,
иначе какой же из тебя рабочий?
- А шестеренки подберете?
- Шестеренки?.. Если придется... Председатель постучал карандашом по
столу, косо покрытому заляпанной чернильными кляксами скатертью, закурил.
- У кого есть какие вопросы? Члены комиссии молчали.
Председатель смахнул табачные крошки с папки, в которой были подшиты
бумаги Слободкина, и сказал:
- Так вот, Слободкин, на фронт мы вас еще пошлем. Но сперва надо
поработать в тылу. Потом сами вызовем - И тут же добавил: - Не мы, так
другие вызовут. Слышите, как долбит?
Из-за деревянной стенки донесся далекий, прерывистый гул бомбежки.
Оправившийся от смущения Слободкин пришел в себя, стал доказывать
комиссии, что он уже сейчас совершенно здоров, зачем его в тыл списывать,
ему давно пора "туда". Но медики остались непреклонными: к строевой не
годен, и точка.
Председатель поднял папку, словно взвешивая ее на ладонях. Разговор был
окончен.
Левый берег Волга, до которого Слободкин наконец-то дотащился, сурово
встретил одинокого путника. Ветер усиливался с каждой минутой, шинель
надувалась, как парус, и Слободкин все больше жалел, что выбрал именно
кавалерийскую. Тогда, в каптерке госпиталя, шинель показалась ему самой
подходящей - длинная, добротная, она обещала тепло, надежную защиту от дождя
и стужи, а сейчас, путаясь в ногах, мешала идти. Глубокий, до самого
хлястика, разрез, казалось, подымался все выше, и стужа уже во всю
хозяйничала на спине Слободкина.
Вот бы повстречать ему теперь человека, расспросить, как добраться до
комбината. Да где там! Волжская степь пустынна, безлюдна. Особенно зимой, да
еще под вечер. Слободкин шагал, окоченевший, голодный, злой, в сотый раз
проклиная тот день и час, когда выпала ему нестроевая доля.
Сумерки все сгущались. Те "полчасика", которые Слободкину посулили на
станции, давно кончились. Он мерил и мерил сугробы, но никаких признаков
комбината не было. Не набрел он и ни на одну деревню, хотя кто-то ни
станционных сказал, будто деревни здесь кругом, "в крайнем случае впустят, в
каждой избе поселились эвакуированные - народ сознательный, сами прошли
через лихо".
Когда стало совсем темно и последние силы уже покидали Слободкина, он
ударился грудью о что-то невидимое, Пошарил рукой - больно укололся, но
обрадовался: перед ним была туго натянутая колючая проволока. Комбинат!
Через несколько минут оказался у проходной и был препровожден в
заводоуправление. Там было не намного теплей, чем на улице, но Слободкин,
переступая с одной окоченевшей ноги на другую, остановившись у двери с
надписью "Отдел кадров", почувствовал, что еще не совсем Богу душу отдал.
Когда вошел в кабинет к начальнику, даже одна озорная мысль пришла в голову.
- Как добрался? - изучая документы Слободкина спросил начальник.
- На троллейбусе, - не мигнув глазом, ответил Слободкин.
- А ты шутник.
- Вот, смотрите. - Слободкин показал начальнику исцарапанную о колючую