"Николай Дмитриевич Телешов. Тень счастья" - читать интересную книгу автора

улыбку, он слышал ее голос, смех, ее дыхание. Она вся была в нем, точно
была частью его души, частью его самого.
Напрасно молил он ее о свидании. Она отвечала почти одно и тоже;
"Милый, я не могу сейчас..." Или: "Пойми, что я не могу пока..." Или
так: "Милый мой, дорогой мой... прости, что мучу тебя... и себя мучу. Не
могу пока... Не обижай подозрением свою Невидимку: ей и самой не легко..."
Или:
"Скоро, скоро теперь я увижу тебя, мой милый. Скоро буду обнимать и
целовать тебя, дорогой...", "Подожди немного. Не спрашивай. Все скажу. Все
узнаешь. Потерпи. Не мучь ни себя, ни меня..."
Рыбаков терялся в догадках. "Не с ума ли я сошел?" - думал он иногда.
Но получаемые письма были действительностью, а написанные там слова дышали
такой любовью, такой нежностью, что перед ним возникал пленительный образ,
и воображаемая Невидимка становилась живой, родной и любимой, без которой
не мыслилась дальнейшая жизнь. И Рыбаков примирялся с таинственной
невозможностью встречи и жадно ожидал дня, когда кончатся эти злые чары,
спадут эти цепи и откроется лицо счастья. И час этот близок - твердо верил
он и ждал его с благоговением. Он весь был переполнен ожиданием счастья.
Но счастье, как гость дорогой и желанный, приходит редко и ненадолго.
Он не забывал этого. Пусть ненадолго; хоть на минуту, но пусть придет! -
мечтал он о близком будущем, в которое верил, а перед глазами, перед душою
возникал тот же пленительный образ, что был с ним теперь почти неразлучен.
Все мысли бросались навстречу этому образу, восторгом переполнялось
сердце, и в душе его и вокруг него все точно пело и восклицало:
"Анна!.. Анна!.."
Случилось, что служащие конторы устраивали опять небольшой концерт и на
этот раз позвали Рыбакова уже как испытанного музыканта аккомпанировать
тому же певцу, с которым он выступал впервые случайно, Рыбаков согласился.
За два дня до концерта он был у певца, и они прорепетировали несколько
романсов.
- А это вы знаете? - спросил певец, раскрывая перед Рыбаковым ноты. - Я
на эту вещь очень надеюсь: Шуберта "Смерть и молодая девушка". Давайте
попробуем.
Рыбаков начал. С первых же слов певца он почувствовал, что душой его
овладевает тревога. Ему почему-то представилось, что молодая девушка,
отгоняющая от себя смерть, и есть не кто иная, как его Невидимка.
"Исчезни, призрак мрачный... - красиво звучал голос певца. - Я молода,
мне рано умирать..."
С возрастающей тревогой продолжал он ударять по клавишам и слышал, как
за спиной у него вступает спокойный голос Смерти, почти ласковый, но
полный неотразимого решения:
"Дай руку мне, прелестное дитя. Я друг твой, ты меня не бойся. Прижмись
ко мне..."
Даже пальцы его холодели от волнения. Никогда до сих пор он не мог ясно
представить себе Невидимку, а теперь он видел ее перед собой как живую.
Видел, как закрывает она, точно в дремоте, свои прекрасные утомленные
глаза, как доверчиво склоняет русую головку на плечо другой - черноволосой
женщины, тоже молодой и тоже прекрасной, но невыразимо печальной и та
заботливо и с любовью принимает ее в объятия, но не руками, а серыми
высокими крыльями вместо рук...