"Николай Дмитриевич Телешов. Крамола (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

пломбы из черного липкого вара и расходились по домам.


III


На Спасской башне пробило полдень. Зычные тяжелые удары один за одним
монотонно прорезывали воздух, точно падали куда-то с высоты, расплываясь и
тая над окрестными улицами и дворами, полными суеты.
К этому времени на подворья стремятся всякие разносчики; скорым шагом
проходят они по линиям с ящиком на ремне через плечо или с лотком на
голове; все выкрикивают нараспев свои товары и, дорожа временем,
останавливаются лишь на минуту, чтобы отпустить кому-нибудь горячих,
пирогов, или рыбы, или мяса, и спешат дальше - к другим, громко предлагая
каждый свое и на свой особый голос и лад:
- Горячая вет-чина!
- Белужка малосольная!
- Кишки бараньи: с кашей, с огнем!
Главным вниманием пользуется пирожник, молодой веселый парень с
вздернутым, коротким носом; он громче и звонче всех кричит о своих пирогах
еще издали, стараясь придать окрику непонятное балагурство.
- Спи... рогами! - слышится его удалой голос, соответствующий
плутоватому, дерзкому и веселому его лицу.
- Ну-ка, цыкни пирожника, - говорит торговец, заслышав его приход, и
магазинный мальчик бросается со всех ног за дверь.
- Цс! цс!.. Рогач!.. Рогач!., С чем нынче пироги?
- С луком-говядиной, с селедочными башками, с кашей с яйцами, с
клубничным вареньем, - отчетливо и торопливо перечисляет пирожник,
приподнимая над ящиком угол теплого одеяла, из-под которого клубится
пахучий пар.
Пробило полдень, и в лавку Синицына вошел священник о. Федор. Как
всегда, он потянул носом воздух, пахнущий маслом и кипарисом, и похвалил:
- Благоухание-то какое!
Затем поздоровался.
- В полночь враг человеческий приходит, а в полдень - друг
человеческий, - пошутил он, взглядывая на стенные часы.
- Где пропадал-то? - спросил дедушка, накрывая газетой только что
принесенные пироги.
- Не пропал - отыскался! - ответил Федор. - Это кому живется весело,
тот пропадает, а нашего брата и могила не берет... В больнице лежал: думал
в последний заштат выйти, - нет! выздоровел!
- Все ропщешь? - упрекнул дедушка.
- Возропщешь, Семен Никитич, когда пять дочерей и ни одной копейки!
Впрочем, я это шучу. Я после болезни что-то веселым сделался, давно таким
и не бывал. Хорошо похворать. Правда, хорошо: и в тепле полежал, и
кормился как следует, и чаем поили - чего еще!
- А табачку небось не давали понюхать?
- Да. Этого не давали. Скучно тому без табаку, кто привык.
Дедушка вынул из кармана серебряную табакерку, похлопал ее по стенкам,
открыл и поднес Федору.