"Николай Дмитриевич Телешов. Крамола (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

страдание их, мы молимся им, заступникам нашим в бедах и в горе, павшим за
истинное Христово учение, а господь наш заповедал людям душу свою положить
за други своя и возлюбить ближнего, как себя самого.
Федор повернулся вдруг к Воронову и, вытянув во всю длину свою руку с
широким отвисшим рукавом, указывал прямо в его лицо.
- Смутитесь же, разбойники, перед новыми жертвами!..
А вот и сам Спаситель наш, призывающий к себе всех труждающихся и
обремененных...
Федор стремительно шагнул к распятию и высоко поднял обе руки над
грудью Христа.
У подножия высокого креста тощая и длинная фигура Федора, в холодной
заштопанной и полинявшей рясе, с открытой головой и жидкими поднявшимися
волосами, казалась точно возникшей откуда-то из глубины веков. Говоря о
святых, Федор и сам был похож сейчас на какого-то мученика, навлекающего
на свою голову страдания и казнь:
видно было, что он уже не владеет собой и кидается в бездну, а Воронов
сторожит его, как паук с раскинутой сетью, выжидает и томит свою жертву.
Дедушка сидел молча, шевеля губами, точно пережевывая что-то, моргая и
тяжело дыша, а руки его тряслись н хватались за газету, за счеты, за
бороду и за дрожавшие колена.
Яша, взволнованный и побледневший, как в первое знакомство с Вороновым,
с раздувшимися ноздрями и стиснутыми зубами, стоял и глядел на Федора и
переносил взоры туда, куда тот указывал: на иконы, на Воронова и на
распятие. Он глядел сейчас на бледное чело Христа в терновом венце, на
печально опущенную голову с закрытыми глазами, на распятые руки и ноги, на
пробитое ребро и на кровь, струившуюся из раны.
- "Сия есть кровь моя"! - взывал восторженно и исступленно Федор,
протягивая ладонь и указывая ею на рану. - "Кровь моя, за вас и за многие
изливаемая..." Изливаемая за людей, обманутых и обворованных сильными мира
сего, и даже за вас, верные царские слуги, за вас, враги темного,
несчастного народа... И за тебя! - крикнул он на Воронова, обжигая его
взором, полным гнева и презрения. - И за тебя, обманщик и палач! И за
тебя, христопродавец!..
Воронов попятился и сжался.
- Вот как? - прошипел он в ответ. - Так вот ты какой? - сказал он,
выпрямляясь и меряя Федора взглядом с головы до ног. - Ну и поп! -
обратился он к дедушке и опять перенес взгляд на Федора. - По таким
молодцам давно тюрьма плачет. Ну и поп! - повторил Воронов, взглядывая на
Яшу и словно в удивлении разводя руками. - Вот так поп!
И вдруг закричал и затопал ногами:
- В тюрьму тебя, Гришка Отрепьев! В тюрьму тебя, расстрига!
Он вытащил вдруг откуда-то из кармана полицейский свисток и, быстро
всунув его в рот, надул щеки, краснея от напряжения и злобы. Резкий,
переливающийся, тревожный свист загремел неожиданно на всю лавку.
В этот же миг Яша, схватив себя за волосы, ринулся из-за конторки
вперед, не помня себя, не рассуждая и отшвыривая ногами стул и табуретку,
с грохотом покатившиеся по полу. Как это случилось, никто не успел
заметить.
- Вот ты какой! - задыхаясь, крикнул Яша и, схватив первый попавшийся
на глаза киот, поднял его обеими руками над головой и со всего размаху