"Николай Дмитриевич Телешов. Сухая беда (Из цикла "По Сибири")" - читать интересную книгу автора

- Ладно! - подмигивал ему Максимка. - Какой я тебе приятель? - и
пробегал мимо.
Благодаря наступившей ярмарке Максимка и теперь был в таком же почете
по соседним кабакам, а приезд Афанасия Львовича, ожидавшийся со дня на
день, его веселил и радовал, как праздник: опять у него будут и деньги в
кармане, и, главное, ненавистная Емельяниха, гроза и бич Максимки, будет
гнуться перед Кургановым, говорить тихим и сладким голосом; да и мало ли
удовольствий ожидалось от этих дней!
Емельяниха, у которой служил Максимка, была известна всему городу под
именем "ведьмы", и это прозвище не раз смущало суеверную душу Максимки.
Емельяниха была старая, злая и ворчливая женщина, с лицом желтым и
сморщенным, как печеное яблоко. Сначала она жила бедно, а потом выписала
откуда-то племянницу, Степаниду Егоровну, молодую вдову с черными глазами,
и жизнь потекла у них сытая, довольная; потом обзавелись они домиком,
который на ярмарку сдавали приезжим; затем на подмогу выписали Феню,
белокурую худенькую сиротку, кормили и растили ее четыре года, одевали,
как барышню, но только из Фени не вышло того, что вышло из Степаниды
Егоровны: вместо того чтобы петь под гитару, Феня читала библию; от гостей,
к которым ее выводили, она убегала; от их шуток, вместо того чтобы
покраснеть и опустить глаза, она бледнела и сверкала глазами так сердито,
что подгулявшему гостю не было никакого удовольствия.
Не предвидя от нее проку, на Феню безнадежно махнули рукой, прогнали на
кухню и взвалили на нее всю черную работу.
- Наплевать! - сказала Емельяниха. - Ежели дура настоящего счастия не
понимает, так пускай с своим лешим зубы точит. Туда и дорога!
"Лешим" был не кто иной, как Максимка, которого Феня всегда утешала, а
когда самой приходилось жутко, горевала с ним вместе. Раннее детство ее
прошло в ином кругу, она жила в губернском городе у своего дяди,
камердинера старого одинокого антиквария, собиравшего монеты, иконы,
медали. Уже четыре года прошло, как умерли в один день и дядя и антикварий
от какой-то заразы; уже третью ярмарку проводит здесь Феня, но примириться
с новою жизнью она не могла; здесь все для нее было чуждо и враждебно, все
не согласовалось с последним заветом дяди, который, умирая, говорил ей:
- Ни в горе, ни в радости загнанными людьми не гнушайся: в них много
сердца и правды много. Запомни мое последнее слово: береги себя. Не
надейся на свою красоту.
Вырастешь - тогда поймешь, о чем я говорю, а сейчас только запомни.
- Запомню, запомню! - шептала девочка, стоя перед ним на коленях.
- Честно живи, Фенюша, - говорил умирающий, - темных людей полюби,
утешай скорбящих...
С этим заветом и умер дядя, когда Феня была еще подростком. Долго
старалась она понять эти последние слова, она знала их наизусть, но многое
стало ей ясно только теперь, когда она выросла. Она с удовольствием
променяла роль хозяйской родственницы на роль прислуги, терпеливо работала
на Емельяниху, безропотно переносила попреки куском хлеба, но когда
становилось уже не под силу терпеть, приходила к Максимке и отводила с ним
душу.
- Что мне делать, Максим? - жаловалась иногда Феня. - С бабушкой просто
житья нет...
- У, йомзя! - сердито ворчал Максимка, браня посвоему ненавистную