"Уильям Мейкпис Теккерей. Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)" - читать интересную книгу автора

когда заразились близнецы (само собой разумеется, благополучно
выздоровевшие); а тут еще Томми, принимая ее в бреду за няню Сару, называл
ее "милой толстушкой Салли" (между тем как любой столб для порки, к которому
когда-либо мечтала привязать его миссис Ньюком, и тот был толще нее);
вдобавок, уверенный, что говорит с Сарой, он называл мачеху в глаза
"чертовой методисткой" и "драной кошкой", а потом, позабыв прежнюю фантазию,
вскакивал с постели и грозился одеться и убежать к няне. Салли к тому
времени уже вернулась на север, в родную деревню, и жила на щедрую пенсию,
которую назначил ей мистер Ньюком и которую его сын, а позднее внук,
умудрялись выплачивать ей в любых, самых затруднительных обстоятельствах.
Нет сомнения, что желания, высказанные мальчиком в бреду, не раз
приходили ему в голову и тогда, когда он в полном здравии проводил дома свои
безрадостные каникулы. Через год он все-таки убежал, не из школы, а из дому,
и в одно прекрасное утро, изможденный и голодный, отмахав двести миль,
явился к своей няне, которая с радостью приняла этого блудного сына, заклала
для него тельца, искупала и, омыв ручьями слез и осыпав поцелуями, уложила в
постель. Разбудило его появление отца - безошибочный инстинкт мистера
Ньюкома, подкрепленный догадками его проницательной супруги, привел его
прямо туда, где искал приюта юный беглец. Бедный родитель ворвался в комнату
с хлыстом в руке; он не ведал другого закона и других средств утвердить свою
власть: ведь его-то отец, старый ткач, чью память он хранил и почитал, бил
его смертным боем. Сладкий сон и упоительные грезы об игре в крикет мигом
покинули Томми, когда он увидел в отцовской руке это орудие, и, прежде чем
мистер Ньюком вытолкал из комнаты дрожащую и всхлипывающую Сару и запер за
ней дверь, мальчик уже понял, что его ждет, и, встав с постели, безропотно
принял заслуженное наказание. Вероятно, отец страдал не меньше сына, ибо,
когда экзекуция закончилась и мальчуган, все еще вздрагивая от боли,
протянул к нему свою окровавленную руку и сказал: "От вас... от вас, сэр, я
могу это вытерпеть", - лицо его залила краска, а глаза впервые увлажнились;
отец вдруг разрыдался, обнял мальчика, поцеловал и стал молить и упрашивать
не бунтовать больше; отшвырнув хлыст, он поклялся, что впредь ни при каких
обстоятельствах не тронет сына. Ссора закончилась полным и счастливым
примирением, и все трое уселись за обеденный стол в домике Сары. Быть может,
Ньюком-старший охотно пошел бы в тот вечер бродить по полям и лугам, где
гулял юношей и где впервые обнял и поцеловал любимую девушку, ту бедняжку,
что так верно и преданно ждала его и за все свое долготерпение и смиренные
упования обрела лишь скупое, недолгое утешение.
Когда Томми водворили домой, миссис Ньюком ни словом не попрекнула его
за побег, была с ним добра и ласкова и в первый же вечер тихим и
проникновенным голосом прочитала вслух притчу о блудном сыне.
Однако это было только перемирие, и скоро между пылким юношей и его
непреклонной и деспотичной мачехой снова открылись военные действия. И не
потому, что он был таким уж скверным или она, допустим, взыскательней
других, - просто они не могли ужиться друг с другом. Мальчик ходил хмурый и
чувствовал себя дома несчастным. Он начал попивать с конюхами на конюшне и,
кажется, съездил разок в Эпсом на скачки, в чем и был немедленно разоблачен.
Возвращаясь в своей парадной карете, запряженной гнедыми, с интересного
завтрака в Роухэмптоне, на котором выступал с вдохновенной речью один
очаровательный крещеный еврей, миссис Ньюком повстречала своего пасынка Тома
сильно "под мухой", катившего в наемной карете с компанией друзей - мужчин и