"Ок-но" - читать интересную книгу автора (Дегтярев Максим)

20. Большое совещание на Терминале Хармаса

До Терминала Хармаса мы добрались без приключений. Первое потрясение поджидало меня после выхода из загрузочного тоннеля. Навстречу шел Дин Мартин. Он зарос, как брамин, и исхудал — по-моему, на нервной почве.

— Привет, Дин, — сказал я ему. — Почему ты не в бегах?

— Не понимаю, — ответил он, как отвечают иностранцу, и прошел мимо. Невозмутимости ему хватило шагов на пять. Обернувшись, я увидел, как физик, втянув голову в плечи, быстро смешался с толпой пассажиров.

Агент Бобер указал мне дорогу толчком в бок. После этого я понял, что ведут меня к железной двери, за которой окопался Зейдлиц. Я потребовал дать мне хотя бы умыться с дороги. Бобер пообещал, что дам там не будет. Препираясь, мы дошли до двери. Нас сразу же впустили. Второе потрясение подстерегло меня в каюте для допросов: там сидел Шеф — злой, но без наручников. Зейдлиц и Нибелинмус сидели напротив него. Единственная лампа не отдавала никому предпочтения, значит это был не допрос.

— Он хотел вас видеть, — сказал Бобер и вытолкнул меня на середину каюты.

— Похвально, — одобрил Зейдлиц и сказал Бобру, что тот может временно проваливать.

Шеф испепелил меня взглядом. Не спорю, он имел право на меня злиться. Но не сказать хотя бы «А, это ты!» или «Что так быстро вернулся?»… Обидно.

— Мы так будем долго спорить, — обращаясь к Зейдлицу, продолжил он прерванный моим появлением разговор. — Теперь вам известно о «Телемаке». Это был с моей стороны аванс за проект «ОК-НО». И ради бога, не подумайте, что я рассказал вам все, что знаю. Вернее — все, о чем догадываюсь. Я же от вас не узнал практически ничего нового, за исключением того, что в районе «Телемака» уже два года находится детектор алеф-излучения, и что он не уловил ни одного всплеска в интересующий нас период времени.

Как я понял, Шеф сказал это специально для меня. Осмыслить эту новость мне не позволил Зейдлиц. Кивнув в мою сторону, он спросил Шефа:

— А он правда здесь нужен?

Черт, думаю, кто тут кого приглашал?! Ответил за Шефа:

— Никакой предоплаты.

Шеф предпочел уступить. Наверное, у него были на то основания.

— Ладно, скажи только, Стахов или Кастен? Мне самому интересно.

— Кастен.

— А доказательства? — тут же насел Зейдлиц.

Тоже мне начальник! Я ждал, что скажет Шеф. Дождался:

— Будут, как только вы соизволите рассказать нам, кто те сапиенсы, которые вошли в окно вместо того, чтобы постучать в дверь.

До моего появления доктор Нибелинмус чувствовал себя третьим лишним. Положение четвертого лишнего его возмутило.

— Вы требуете информацию в обмен на догадки. Не слишком ли, господин шеф ?

Из себя Шеф выходит, только когда сам того захочет. Сейчас ему этого не хотелось. Напротив, он снова пошел на уступки:

— Догадка догадке рознь. Моя будет касаться событий на «Монблане» и их правильного истолкования. Ваше толкование — ошибочно, и это уже не догадка, а уверенность. Мое толкование грешит некоторой неполнотою: я знаю ответ на вопрос «как?» и частично я знаю ответ на вопрос «кто?», но мне не известно зачем этот «кто» сделал… впрочем, теперь ваше слово, господин полковник.

Зейдлиц отозвал Нибелинмуса в сторону, и они стали шепотом друг другу что-то доказывать. Пошептав минуты две, они вернулись к нам.

— Что конкретно вы хотите узнать? — спросил Зейдлиц.

— Я, господин Зейдлиц, пришел к выводу, что источник моих сомнения относительно ответа на вопрос «зачем?» кроется в том, что ответ на вопрос «кто?» мне известен лишь частично. Как это ни странно, но знание имен в этом деле абсолютно недостаточно. Необходимо воссоздать, так сказать, архетип, и поэтому…— Шеф с силой хлестнул проволочкой по столу, — давайте, черт побери, займемся наконец сапиенсами!

Зейдлиц потер переносицу, затем наклонился к Нибелинмусу и что-то прошептал. Тот кивнул.

— Хорошо, — сказал Зейдлиц, — но сразу договоримся, никаких сапиенсов. Забудьте это слово. Для субъектов, которых мы изучаем, есть специальный термин. Вы этот термин скоро узнаете, но произносить его вне стен этой каюты я настоятельно не рекомендую. Вообще, все, что сейчас будет сказано, представляет собой информацию высшей степени секретности. Во всей галактике не наберется и десяти человек, знакомых с проектом «ОК-НО» в полном объеме. И это отнюдь не моя прихоть. Я знаю, что о Дальней Галактической Разведке говорят, что мы сами придумываем себе работу, лишь бы нас не разогнали. Поэтому мой авторитет для вас ничто. Но авторитет…

Не договорив, Зейдлиц быстро шагнул к Шефу и шепнул ему на ухо одно слово.

— Он в курсе?! — изумился Шеф.

Подобное выражение лица я видел у Шефа в тот день, когда советник Генерального секретаря ООН по вопросам безопасности поздравил его с годовщиной назначения на пост начальника Отдела Оперативных Расследований. Не позволяя мне догадаться о его чувствах, Шеф скомкал проволочку.

— Да. — И Зейдлиц вернулся на место.

Я открыл рот, чтобы спросить, так ли страшна эта тайна, как тайна счетов, с которых шло финансирование предвыборной компании нынешнего губернатора Фаона.

— Отрежу язык и разучу писать, — пригрозил Шеф.

— Вижу, что вы отнеслись к моим словам всерьез, — передернув плечами, произнес Зейдлиц. — Об остальном вам расскажет господин доктор.

Нибелинмус со звоном отставил пустую бутылку «Перье».

— С чего бы нам удобнее начать, — пробормотал он, поглядывая то на экран своего комлога, то на Зейдлица. — Начнем, пожалуй, с ростков алеф-измерения. Я не стану углубляться в субквантовую космологию. Тех знаний, которыми вы располагаете, хватит вам в избытке. Но одно добавление я все же сделаю. Когда вы рассказывали о вирусе Пака и о его зеркальном близнеце Кап-вирусе, вы правильно описали геометрию алеф-измерения. Однако кроме геометрических свойств существуют еще и энергетические. Иначе говоря, росток излучает. Структура этого излучения до конца не выяснена. Но некоторые выводы мы уже в состоянии сделать. Выводы, как это ни странно, относятся не к космологии, а к генетике. Вам должно быть известно, что значительную часть ДНК занимают интроны — участки, не кодирующие белки. С какой целью природа создала в значительной степени избыточный геном — нам до сих пор не известно. Однако мы установили, что излучение, выходящее из ростка алеф-измерения, способно заставить интроны человека включиться в работу. Облученная клетка мозга начинает делиться и создает совершенно необычную клеточную структуру, как бы вросшую в мозг. Человек при этом внешне не меняется, но тем не менее он меняется… Новообразовавшаяся структура берет под контроль определенные поведенческие мотивы, осуществляет, так сказать, переоценку ценностей. Это заключение, конечно, в некотором смысле пост-фактум. Экспериментальный материал пока невелик, и мы мало что можем утверждать с полной уверенностью… В общем, давайте пока остановимся, — неожиданно предложил Нибелинмус. (Впрочем, едва он начал запинаться, я уже понял, что физик предложит что-то подобное.) — Возможно, у наших гостей возникли какие-то вопросы, — добавил он, тушуясь.

— Если бы возникли, я бы спросил, — схамил Шеф, хотя его никто не провоцировал. — Так как вы называете этих облученных?…

— Галеафы, — подал голос Зейдлиц.

— Как, простите? Голиафы?

— Нет, гА-лЕ-а-фы. Гамма-излучение плюс алеф-измерение.

— Какие сложности, — вздохнул я, — нет чтоб назвать просто альфами или на худой конец эльфами.

— Уже использовалось, — коротко возразил Зейдлиц.

— Для кого?

— Федр, — сказал Шеф, — помолчи минуту. Доктор, правильно ли я понял, что вы исследовали мозг фокусника Мак-Магга с целью найти ту самую новую клеточную структуру?

— Да, именно с этой целью.

— И не нашли?

— Нет.

— А искать вы стали, потому что в непосредственной близости от Мак-Магга возник мощный росток алеф-излучения.

Нибелинмус молча кивнул. Шеф откинулся на спинку стула, согнул проволочку буквой "G" и посмотрел сквозь нее на физика. Нибелинмус потупил глаза.

— Сколько галеафов вы уже поймали? — поинтересовался Шеф.

— Одного, почти… — робко ответил Нибелинмус, не отрывая глаз от стола.

— Хм, а я почти близок к разгадке. Останемся на прежних позициях или пойдем дальше?

— Спрашивайте, — разрешил Зейдлиц.

— Расскажите мне о том почти пойманном галеафе.

Наши партнеры взяли двухминутный тайм-аут.

— Вам это лучше увидеть, — с этими словами Зейдлиц включил свой комлог. — Ильинский, где у тебя камера?

— В глазу.

— В котором? — и он хрустнул костяшками пальцев.

— Я его дома оставил. На перефокусировке.

— Ну и отлично. Тогда будем смотреть.

Изображение металось от одной стены к другой, по дороге захватывая широкую больничную кровать со вздутой простыней и окно, забранное тонкими жалюзи. Камеру включили до того, как настроили штатив. Изображение вернулось к кровати и замерло. На кровати лежал человек — мужчина, не молодой и грузный. По грудь он был укрыт белой простыней, плечи голые, опутанные проводами с клеммами и присосками. Тесная белая шапочка была натянута по глаза — не то серые, не то голубые. Лицо человека было бледным с фиолетовым отливом ниже глаз, щеки плохо выбриты. Бесформенный нос. Обычное лицо. Подошла медсестра, человек застонал. Медсестра не понимала, что ему нужно. Наугад она поправила подушку, стараясь не смотреть пациенту в глаза. Теперь ей хотелось поскорее уйти. За состоянием пациента она могла следить по приборам — их было много в этой комнате. Человек наморщил лоб, разгладил и снова наморщил. Ему больно? Нет, лоб вспотел под тесной шапочкой и чесался — медсестра догадалась. Она отогнула край шапочки и промокнула лоб тампоном. Человек улыбнулся. Спасибо. Скоро сменим, сказала медсестра. Она говорила о шапочке. Кажется, человек ее понял.

Примерно две минуты в палате никого, кроме пациента, не было. Он не мигая смотрел в потолок. Закрыл глаза. В этот момент в палату вошел врач. Он встал спиной к камере, но больного не загородил. Спросил:

— Как вы себя чувствуете?

У пациента задвигались губы. Ничего не было слышно, потом звук стал усиливаться — кто-то настраивал направленный микрофон. Слова пациента стали слышны, но голос врача не усилился.

— …прошу вас, оставьте меня в покое.

«В покое» он прокричал. Невидимый оператор переборщил с громкостью. Дыхание стало тише: оператор убавил громкость.

— Не надо так волноваться, — сказал врач.

Пациент остался один. Синусоида на мониторе неожиданно ускорилась, словно пульс у него участился до двухсот ударов в минуту. Это Зейдлиц проматывал вперед. Кроме бешеной синусоиды — никакого движения.

Синусоида успокоилась. Около минуты ничего не происходило. Затем синусоида снова взбесилась, пошли рубцы, цифры на дисплее стали меняться. Где-то вдалеке послышался сигнал тревоги, хлопнула дверь, приглушив сигнал. Через несколько секунд в палату прибежали врач и медсестра со инъектором. Она сделала укол в руку, затем заменила ампулу в инъекторе и сделала еще один укол.

— Синусоидальный, — констатировал врач показания монитора. — Обошлось.

— Мне с ним остаться? — спросила медсестра.

— Иди, — тихо приказал врач, — я сам…

Он склонился над пациентом.

— Господин Гиффитс, вы меня слышите?

(Я заметил, как услышав имя пациента, Шеф наморщил лоб, припоминая, должно быть, всех известных ему Гриффитсов.)

У пациента дрогнули веки.

— Как тебе удалось сюда войти? — прошептал он.

Врач резко распрямил спину. Он понял, что Гиффитс принимает его за другого. Посмотрел в объектив камеры, словно спрашивая у нас совета, как ему поступить.

— Я под чужим именем, — повернувшись к пациенту, вымолвил он наконец. — Не волнуйся, меня не узнали.

— Видишь, я умираю, — проговорил пациент, как бы вводя посетителя в курс дела.

— Нет, вы… ты не умрешь! — сбиваясь, выспренне воскликнул врач.

Едва я подумал, что врач никудышно играет, как тот снова растерянно посмотрел в объектив, — мол, чего вы от меня хотите, как умею, так и играю.

— Я умираю, — повторил Гриффитс. — Вы остаетесь ввосьмером.

— Да, ввосьмером… — неуверенно подтвердил врач.

— Мы здесь одни? — насторожился пациент. — Какой-то ты странный сегодня.

Врач непроизвольно дернул головой в сторону камеры. Собравшись, нашел, что сказать:

— Мне больно видеть тебя…

— Не бойся, — скривил синие губы Гриффитс. — Вспомни о древнем напутствии: если хочешь, чтобы о тебе помнили после смерти, умри первым. Однажды мы уже умерли и воскресли, дабы в перерождении перенести через границу миров плоды благословенного урожая. Впервые не мы Его просим, а Он просит нас о помощи. Ты видишь, я уже не в силах служить ему так, как служил раньше. Ты готов заменить меня?

— Заменить… — врач, кажется, запаниковал. — Готов, конечно, готов. Но, если ты в силах, поясни свою мысль: о какой помощи Он нас просит?

— Мысль высказанная есть звук. Ко времени Передачи плоды созреют сами. Так готов ли ты?

Вторичное вопрошание по тому же поводу смахивало на ритуал. Гриффитс ждал какого-то специального ответа, вроде отзыва на пароль. Врач отзыва не знал.

— Я готов, — сумел он выдавить под пристальным взглядом полуживого пациента, — клянусь…

Робкий взгляд в направление камеры. Его не проинструктировали, чем ему клясться.

— Куда ты смотришь? Почему ты отводишь взгляд? Проклятье!

По телу пациента прошла судорога. Правая рука, обрывая трубку катетера, потянулась к врачу, едва не поймав его за край халата. Врач отскочил.

— Вы… вы… — с ненавистью выдавливал из себя Гриффитс, — вы и его убили? Скольких вы еще убили?

Он выгнулся дугою, вздыбив простыню. Побелевшие кисти вцепились в раму. Врач окликнул медсестру. Когда та взбежала, он коленом прижал руку Гриффитса к кровати. Медсестра со второго раза попала в вену. Пациент на несколько мгновений замер, затем тихо и плавно, как сдувающийся шар, опустился на кровать. Врач и медсестра, пятясь, сделали два шага и встали, не сводя глаз с пациента.

— Что ж мы наделали! — дурашливым голоском озвучил Шеф их мысли.

Зейдлиц погасил экран.

— Запись сделана за пять часов до смерти, — сказал он. — Патологоанатом произвел вскрытие и нашел нечто, что он не был в состоянии объяснить. Благодаря случайному стечению обстоятельств, отчет о вскрытии попал к нам раньше, чем до него успели добраться другие неврологи.

— Случайному? — переспросил Шеф. — На соседнем столе лежал ваш коллега, а патологоанатом перепутал отчеты?

— Почти что так, — кивнул Зейдлиц, чтобы отвязаться.

— Или, — продолжал Шеф, — Гриффитса подстрелили вы? Рассказывайте, откуда возник этот Гриффитс.

— Ллойд Гриффитс, финансист, разбогатевший на скупке и перепродаже патентов. Верил в науку и в ту прибыль, которую из нее можно извлечь. Один из соучредителей «Фонда фундаментальных исследований пространства». Лаборатория доктора… — Зейдлиц с осуждением посмотрел на Нибелинмуса, — …регулярно получала от них гранты на исследование гравитационных аномалий. На правах куратора имел доступ к документации.

— Мы не имели права ему отказывать, — вставил Нибелинмус, — выделение гранта предусматривало контроль со стороны фонда. Но Гриффитс выглядел настоящим энтузиастом…

— До такой степени, — перевал его Зейдлиц, — что лично участвовал в экспедициях по установке детекторов. Во время одной из экспедиций он попал под излучение алеф-измерения — мы восстановили это задним числом. Облучение произошло два года назад, в августе.

— За полгода до гибели «Телемака», — заметил я.

— Да, — пометив что-то в комлоге, согласился Зейдлиц. — А в октябре того же года фонд пересмотрел план финансирования исследований на следующий, то есть теперь уже прошлый, год.

— По настоянию Гриффитса, — снова вставил Нибелинмус, — он имел огромное влияние на учредителей. Потом все это началось… — он вздохнул и замолчал.

— Что началось? — спросил Шеф.

— Сначала кто-то запустил вирус в компьютер нашей лаборатории. Пострадали файлы со статистикой регистрации ростков алеф-измерения. Источник вируса так и не нашли. Затем пришли в негодность несколько дорогостоящих детекторов. Полиция не поверила, что детекторы были выведены из строя умышленно. Кто-то им намекнул, что мы таким способом будто бы добиваемся ассигнований на постройку новых детекторов. Только господин полковник всерьез заинтересовался теми случаями. Его сотрудники взяли под охрану доставку детекторов. Гриффитса заметили, когда он пытался заложить мину в контейнер с двумя детекторами, которые мы направляли в Сектор Улисса. Он подорвался на собственной мине…

— Да неужели! — Шеф не прочь был поймать их на лжи, дабы продать свои догадки подороже. — Вы что, при этом присутствовали?

— Все было так, как вам сказали, — отчеканил Зейдлиц. — Мой человек имел недвусмысленное указание брать Гриффитса, или кто б там ни был, живым. Честно говоря, мы не предполагали, что миллионер сам возьмется устанавливать взрывное устройство. Такие вещи обычно поручают специалисту. Когда Гриффитс понял, что его поймали с поличным, он взорвал мину не выставляя таймер.

— Похоже на действия сумасшедшего, — сказал Шеф.

— Или на действия человека, выполняющего чужое указание. Исполняющего миссию, которую он не имеет права перепоручить кому-то другому.

Последняя фраза поразила Шефа. Он вскочил и замахал руками.

— Что вы такое несете! Чужое указание! Вы… вы хотите сказать, что кто-то нарочно направляет ростки на людей?! Алеф-измерением движет чья-то воля?

— Сядьте и успокойтесь, — приказал Зейдлиц. — Доктор, будьте добры, изложите господам детективам вашу теорию.

Нибелинмус волновался. Он встал и прошелся из угла в угол, помахивая рукой и поглядывая на стену в поисках доски, на которой он мог бы написать необходимые формулы. Подошел к Шефу и оперся о стол.

— Представьте себе, — заговорил он, обращаясь к моему боссу, — что некий энтомолог желает изучить колонию муравьев, живущих между двух тонких, бесконечных пластин. В первом приближении, и муравьев и их колонию можно считать двумерными. Пластины, закрывающие от энтомолога колонию, неоднородны — где-то они тоньше — где-то толще, где-то они прозрачные, а где-то нет. Как в таком случае энтомологу подобраться к муравьям? На первом этапе, конечно, стоит ограничиться простым наблюдением. Для наблюдения открыта только та часть колонии, которая находится под прозрачным участком пластины. Надолго ли у энтомолога хватит терпения? Довольно утомительно сидеть и ждать, пока очередной муравей не подползет под прозрачный участок. Вдоволь насмотревшись, энтомолог переходит ко второму этапу. Он пытается пробить пластину и как-то воздействовать на муравья, например — излучением. Облученный муравей уползает, что с ним дальше происходит — энтомологу не известно. Такой метод изучение примитивен даже с обычной человеческой точки зрения. Изучая популяцию каких-либо животных, люди вживляют отдельной особи специальные приборы, способные собирать информацию не только об этой конкретной особи, но о все популяции в целом. Приборы стараются сделать такими, чтобы сами они не влияли на поведение особи. Но кто в состоянии определить точно — что влияет, а что — нет? Строго говоря, только само животное. Но оно нам об этом не расскажет. Теперь вернемся к энтомологу и колонии муравьев. Энтомолог, живущий в трех измерениях, не в состоянии создать прибор, который смог бы работать в двумерном пространстве. Аналогично, четырехмерный Энтомолог не располагает прибором для исследования трехмерного пространства. Поэтому единственный выход для него — научить кого-нибудь отдельного муравья собирать информацию. Муравей должен стать его наблюдателем. Ясно, что с первого раза у Энтомолога ничего не получится. Прежде всего ему надо научиться сверлить в пластине достаточно большие дырки. Как я уже сказал, пластина неоднородна, а муравьи чрезвычайно малы. Сколько дырок он насверлит впустую? Вероятно, много. Я это называю «пристрелкой». Некоторые выстрелы будут удачными, но их, в отличие от неудачных, будет немного — штук девять-десять, например… — и Нибелинмус многозначительно посмотрел на Шефа. Он ждал, что тот скажет.

— Что из вашего рассказа является фактом, а что — гипотезой? — спросил Шеф.

Зейдлиц вмешался:

— Теория доктора Нибелинмуса дает объяснение фактам. Я не исключаю, что кто-то сможет придумать иную теорию, объясняющую те же самые факты, и с точки зрения этой новой теории и я и доктор Нибелинмус окажемся мистиками и шарлатанами. Но по долгу службы, я обязан принять ту точку зрения, которая предсказывает или, лучше сказать, предвидит максимальную опасность для человечества. Называйте это перестраховкой, но только так я смогу выполнить свой долг. На другом полюсе находятся обыватели. Если, не дай бог, какой-нибудь обыватель услышит о «теории потустороннего Энтомолога», то пускай он считает нас паникерами, мое самолюбие от этого не пострадает. На свете есть вещи поважнее, чем…

Зейдлиц замолк, поскольку уже не только Шеф, но и Нибелинмус начал ерзать на стуле, давая понять полковнику, что с патетикой тот переборщил.

— Интересно, — сказал Шеф, — кем бы вас счел профессор Рассвел. Ведь это он был первым, кто высказал гипотезу о существовании макро-ростков.

— Рассвел основывался на ошибочных предпосылках, — недовольно произнес Нибелинмус. — Всегда кто-нибудь да угадает правильный ответ.

Имя профессора было упомянуто несколько отстраненно. Стало быть, Шеф не рассказал им о таблице к проекту «ОК-НО». Ведь если бы Зейдлиц знал, что таблицу мы получили от Рассвела, его имя упоминалось бы чаще.

— А Дин Мартин, настаивая на размещении детекторов в Секторе Фаона, основывался на правильных предпосылках?

— Полагаю, да. Сконструированный Мартином детектор зафиксировал мощный всплеск излучения, характерного для ростков алеф-измерения. По показаниям детектора мы вычислили диаметр ростка, и он совпал с размерами исчезнувшей шкатулки.

— Поэтому вы привлекли Мартина к проекту «ОК-НО»?

— Собираемся привлечь, скажем так. Я прекрасно помню, что вы просили пригласить Мартина на нашу беседу. Но Мартин в проект «ОК-НО» не посвящен, и в его присутствии мы бы не стали говорить о галеафах.

— Как отличить человека от галеафа? — спросил Шеф и уточнил: — Не вскрывая черепа.

— Сканированием мозга, — ответил Нибелинмус. — К сожалению, точное сканирование нельзя провести незаметно.

— Досадно, — ухмыльнулся Шеф. — Нескромный вопрос: а друг друга вы просканировали?

Зейдлиц отреагировал на этот нескромный вопрос совершенно спокойно:

— Конечно просканировали. И каждого, кто посвящен в проект. Вам обоим так же предстоит пройти сканирование. Мы планировали провести его позже, но раз вы сами об этом заговорили, то давайте прямо сейчас и проведем. Не бойтесь, вам не будет больно, — добавил он, очевидно, считая это добавление чрезвычайно остроумным.

— После вас, Шеф, — сказал я.

Он фыркнул.

— Какая, к галеафам, разница!

Вместе с Зейдлицем и Нибелинмусом он удалился в соседнюю каюту. Они отсутствовали ровно восемнадцать минут — я специально засек по часам. Меня в это время сторожили два ДАГАРца, вооруженные бластерами помощнее «Ижевска». У них были каменные лица, и они не умели говорить ни о чем, кроме покера.

Шеф вошел, потирая ухо.

— …а для чего, спрашивается, я сказал вам размер шляпы, — продолжал говорить он на ходу, — вы чем слушали?

— Мы не ожидали, что ваша голова настолько большая, — с поддельным раскаянием произнес Зейдлиц. — Теперь ты, — сказал он мне.

— А что с Шефом?

— Все нормально. Он оказался простым парафреником.

— Да?! — изумился я. — Слушайте, не надо сканирования. Я сам во всем признаюсь. Чистосердечное признание смягчает галеафу вину?

— Смягчает. Колесование заменяется экспресс-повешением. Давай, иди, не выпендривайся.

— Иди-иди, — поторопил Шеф.

В следующие восемнадцать минут ничего особенного со мной не произошло. На голову мне надели какую-то пластиковую кастрюлю, уши в нее поместились так же удобно, как и затылок. Зейдлиц, Нибелинмус и еще один тип (как я узнал после — тот самый патологоанатом) смотрели на экран компьютера, находившийся вне моего поля зрения. Во время всего процесса они хранили полное молчание. Потом патологоанатом подошел ко мне и снял кастрюлю.

— Поздравляю, ты чист, — сказал Зейдлиц.

— А ты — нет, — ответил я и пошмыгивая поводил носом.

Заработал тычок в спину.

— Ну-с, — сказал Зедлиц, когда мы вновь собрались за железным столом в каюте для допросов. — Мы готовы вас выслушать.

— Мне нужен список всех, кого вы просканировали, — заявил Шеф.

— Исключено, — отрезал Зейдлиц.

— По какому принципу вы выбираете людей для сканирования?

— Сканирование проходят только те, кого мы посвятили или собираемся посвятить в проект. У этих людей не будет желания болтать. После вашей идиотской публикации в Секторе Фаониссимо" нам пришлось действовать более осторожно.

— Перепечатка, — отмахнулся Шеф, — надо было чем-то заполнить колонку «Из жизни сапиенсов».

— Откуда перепечатали?

— Я что ли печатал! — нахально возразил мой босс. Зейдлиц хмуро потребовал:

— Установите первоисточник и сообщите мне. Слухи, думаю, появились после того, как один невролог из числа посвященных вздумал с помощью этого прибора проверять разных сумасшедших, выдающих себя за сапиенсов.

— Я вас понимаю, — сказал Шеф. — Дать мне список просканированных — это все равно, что дать мне список посвященных в проект «ОК-НО». А Сведенова вы просканировали без посвящения?

Физиономия у Зейдлица налилась кровью.

— Откуда, черт побери, вы…

— Не волнуйтесь, он ничего не помнит. Но из-за вас он упустил двух важных клиентов на Хармасе. Он вправе стребовать с вас компенсацию.

— Перебьется!

— Ладно, к Сведенову мы еще вернемся. Надеюсь, у вас хватило ума не проверять таким же образом остальных пассажиров «Монблана». Покойный галеаф, господин Гриффитс, перед смертью говорил о какой-то передаче. Если это не был предсмертный бред, то что он имел в виду? Какую передачу?

— Очевидно, какую! — разозлился Зейдлиц. — Передачу объектов из нашего пространства в четырехмерный росток.

— Странно, что они выбрали эту шкатулку. Ее хозяин, господин Сведенов, утверждает, что она не представляет никакой художественной ценности. Зачем она Энтомологу?

— Ясно, что не для коллекции! Вам же объяснили, росток алеф-измерения столь большого диаметра не может возникнуть где попало. Для его возникновения необходима подходящая пространственная неоднородность. Так получилось, что неоднородность пришлась на сейф в «Монблане». В сейфе лежала шкатулка, поэтому к Энтомологу отправилась она, а не шляпа профессора Рассвела. Не имею ни малейшего понятия, на что рассчитывал Энтомолог. Думаю, ему было все равно, какой объект заполучить. Лично мне по большому счету наплевать, какие предметы станут исчезать из нашего пространства. Главное, чтобы не появилось чего-то нового. Или кого-то нового. Одних галеафов хватает выше крыши!

— Ждете в гости самого Энтомолога?

— Упаси Господь, — тихо прошептал Нибелинмус.

— С полковником все понятно, — Шеф повернулся к физику. — Правильно ли я понимаю, что появление алеф-измерения подтверждено показаниями приборов, которые в настоящее время настолько точны, что способны определить и диаметр ростка и его местоположение?

— Да, вы правы. Но пока мы совершенствовали наши приборы, Энтомолог пристрелялся. Он, если мне будет позволено так выразиться, нащупал слабину в нашем пространстве. Теперь ясно, что в Секторе Фаона есть специфическая область, в которой возможно возникновение сверхкрупных ростков алеф-измерения.

— И поэтому, — подхватил Шеф, — вы отдали распоряжение перевезти часть детекторов из других Секторов в Сектор Фаона.

— Откуда это вам известно? — удивился Нибелинмус.

— Ему помогла случайность, — ответил за Шефа Зейдлиц.

— Случайности возникают не случайно, — возразил Шеф, но тут же поправился: — Я хотел сказать, они не попадают в случайные руки.

— Если бы это было так, — в свою очередь возразил Зейдлиц, — у нас было бы меньше работы. И кончайте с демагогией! Вы своего добились, мы рассказали вам о проекте. Не заставляйте меня об этом жалеть. Какой сюрприз вы нам приготовили, говорите!

Шеф, опустив голову, скручивал из проволоки какой-то очень сложный многогранник.

— Что это там у него? — спросил Зейдлиц Нибелинмуса, сидевшего немного сбоку и поэтому видевшего манипуляции с проволокой.

— Мастерит трехмерную проекцию четырехмерного куба… неправильно… — он уже обращался к Шефу.

— Хм, неправильно, — передразнивая, пробурчал Шеф. — А ваше объяснение, почему исчезла шкатулка, полагаете, правильно?

Зейдлиц скрипнул зубами. На его месте, я бы уже применил пытку.

Шеф продолжил:

— Доктор, вас не посещала мысль, что шкатулку из сейфа украли, так сказать, для отвода глаз? Ведь галеафы могли передать Энтомологу какой-то другой предмет, а шкатулку они украли, чтобы вы не узнали, какой предмет в действительности попал к Энтомологу. Мак-Магг видел вора, поэтому его убили. Иначе, я не вижу причины его убивать. Вирусов там не было, сквозь стены Мак-Магг не видит, и заметить, как шкатулка исчезла в алеф-измерении, он не мог. Или вы не согласны?

— Вы говорите так, — насупился Зейдлиц, — будто знаете имя вора.

— Да, я его знаю.

— Ну и кто? — спросил полковник сквозь зубы. — Кастен?

— Разумеется, нет, — равнодушно бросил Шеф. — Сейфы «Монблана» неприступны. Ни Кастену ни даже Мак-Маггу не под силу взломать их защиту.

— Я усматриваю некоторое противоречие в ваших словах, — осторожно произнес Нибелинмус.

— Никакого противоречия нет. Да, сейфы «Монблана» действительно неприступны. По части взломов у меня есть надежный консультант, некто Отто Гугенгейм. Господину полковнику он наверняка известен, поскольку Галактическая Полиция не один год его разыскивала..

Зейдлиц кивнул:

— Ну да, слышал о таком. Ну и что?

— А то, что, если Гуго говорит, что сейф вскрыть нельзя, то значит нельзя. И это дает нам имя похитителя… Вы капитана Харригана проверяли вашим прибором?

Зейдлиц и Нибелинмус посмотрели друг на друга так, словно каждый из них надеялся, что другой ответит «да».

— Так я и думал, — сказал Шеф. — Харриган открыл сейф своим ключом и забрал шкатулку. И не просто забрал, а для большего правдоподобия понизил давление воздуха в сейфе — например, нагрел воздух в открытом сейфе, затем закрыл сейф. Когда воздух остыл, давление упало. Вот вам и алеф-измерение. На его беду, он попался на глаза Мак-Маггу, и Мак-Магга пришлось устранить. Для устранения фокусника убийца воспользовался бластером, украденным у Сведенова. Кто мог знать, что у Сведенова есть подходящее оружие? Естественно, Харриган! Сведенов перевозил бластер с Хармаса к Терминалу на корабле Харригана. По словам стюардессы Анны, без ведома капитана на корабль и мышь не залезет. Бластер значительно крупнее мыши, к тому же, он из металла и его легче обнаружить сканерами. Галеафы попытались выдать Мак-Магга за своего, точнее, они хотели сделать так, чтобы нельзя было доказать, что Мак-Магг — не галеаф. Для чего это им? А для того, чтобы вы наконец получили в руки того галеафа, который был на «Монблане». Вы же убеждены, что по крайней мере один галеаф должен был находиться на корабле. Раз убеждены — нате вам, получите. Правда, мертвого. А репутация покорителя четвертого измерения лишний утвердила бы вас в мысли, что Мак-Магг — самый настоящий галеаф. Собственно, вы на это и попались, когда с такой спешкой вырывали у Фаонской Полиции дело Мак-Магга.

— Один из неврологов предполагает, что у галеафов хорошо развито гиперпространственное мышление, — как бы оправдываясь пробурчал Нибелинмус.

— Не тот ли, который сканировал сумасшедших?

— Он самый.

— Ну ясно… — вздохнул Шеф и продолжил: — Жорж Кастен промахнулся. Он разнес фокуснику затылочную часть черепа вместо лобной. Поэтому вы смогли убедиться, что Мак-Магг не галеаф, и отослали тело Мак-Магга обратно на Фаон. Затем, вы, полковник, передали фаонской полиции информацию о бластере и заодно сочинили письмо от Мак-Магга к Сведенову, в котором тот неявно признается в организации ограбления с целью получить страховку. Таким образом вы подсовываете всем непосвященным в проект «ОК-НО» вполне правдоподобную историю. Цена этому — свобода Сведенова. Так сказать, жертва во имя спокойствия человечества…

Зейдлиц Шефа уже не слушал. Он срочно вызвал кого-то из своих сотрудников.

— Узнай, где сейчас Харриган, — приказал он.

— Он не на «Монблане»? — удивился Шеф.

— Нет, неделю назад взял отпуск.

— Запланированный?

— Черт его знает! — в сердцах воскликнул полковник. — Дьявольщина!

— Полковник, — изумился Нибелинмус, — неужели вы поверили во все, что сказал вам господин детектив? По существу, он не предъявил никаких доказательств. Напротив: факты указывают на то, что не только вы, но и галеафы пытались выдать исчезновение шкатулки за ограбление. Если Кап-вирус действительно пришел на «Телемак» из алеф-измерения, то станцию уничтожили, дабы скрыть происхождение вируса. У убийства Мак-Магга точно те же мотивы. Галеафы хотели представить дело так, будто на «Монблане» поработала шайка грабителей — Мак-Магг, Сведенов и еще кто-нибудь. Господин детектив указал нам еще одного сообщника — Харригана. Не к этому ли стремились галеафы?

— Они стремились к тому, чтобы вы сейчас сказали то, что сказали, — упрямо произнес Шеф. — Разыщите Харригана и наденьте на него вашу кастрюлю. Как говорит один известный нам физик-экспериментатор, эксперимент покажет.

— Вы это сделаете? — И Нибелинмус уставился на Зейдлица.

— Да, галеаф вас побери! — полковник сорвался с места и забегал по каюте. — Да, я верю во все, что мне говорят. Я верю, когда мне говорят, что дерьмовую шкатулку похитили инопланетяне. Когда вы убеждаете меня, что ростки алеф-измерения вот-вот опутают всю галактику, я снова верю. А уж в то, что меня надули, я поверю не раздумывая. Ведь Энтомолог должен быть куда умнее нас! Почему бы ему не надуть простого полковника Дальней Галактической Разведки!

М-да, выглядел он жалко.

— Пока полковник приходит в себя, — сказал Шеф Нибелинмусу. — Не устроить ли нам перерыв.

— Никакого перерыва! — возроптал Зейдлиц. — Харригана надо найти и негласно проверить. Тогда и выяснится, кто из вас прав. А сейчас выкладывайте, какие у вас доказательства против Кастена.

— Излагай, — приказал мне Шеф.

Я вкратце пересказал беседу с Луизой Кастен, не забыв упомянуть про билет на галактический круиз.

— Что за круиз? — спросил Шеф. — Почему я ничего не знаю?

Я хотел поинтересоваться, на который из двух вопросов он желает получить ответ в первую очередь, но получил наводящий вопрос от Зедлица:

— Ты об этом? — и он швырнул на стол буклет «Галактик Трэвелинг».

— Угу, о нем. Луизу Кастен хотят выманить с Ундины для того, вероятно, чтобы во время путешествия она попала под излучение и стала галеафом. Сначала Кастен пытался помешать ей уехать из Ундина-Сити. Оно и понятно — в переполненном городе ему легче следить за женой и сыном — он как-никак все-таки отец, а галеафность, видимо, не влияет на отцовские чувства. А на ферме каждый посторонний на виду. К тому же добраться до Луизиной фермы не так то просто — это я проверил на собственном опыте.

Шеф засомневался:

— Это не могло быть просто совпадением? Мне тоже однажды прислали бесплатный билет до Земли. Я было собрался лететь, но оказалось, что гостиница и обратная дорога за свой счет. Пришлось отказаться.

Я еще раз изучил билет и заключил:

— Нет, здесь все без обмана.

— Ага, — сказал Зейдлиц, — не считая того, что ни «Галактик Трэвэлинг», ни одна другая туристическая фирма этот билет никакой Луизе Кастен не высылала!

Шеф попросил Зейдлица две минуты не орать. Ему нужно было подумать.

— Идите думать в каюту, — послал его Зейдлиц. Тем самым он возвестил долгожданный перерыв. Затем он вызвал по рации «всех-всех-всех».

Нам отвели две соседние каюты. Пятеро ДАГАРцев посменно несли караул на подступах к «Каютам для отдыха экипажей». Зейдлиц поклялся, что в каютах нет жучков. Моему сканеру не удалось уличить Зейдлица в клятвопреступлении. Когда я доложил об этом Шефу, он почесал в затылке и сказал, что надо бы узнать у Зейдлица, какой подслушивающей техникой пользуется ДАГАР. Закончив со сканированием, я принял душ и пошел в служебную столовую перекусить. Повар признал во мне детектива, месяц назад нашедшего робота Макса. Он сказал, что кто-то таскает пакеты с замороженными фруктами. Не могу ли я помочь? Я сказал, что безусловно, и в качестве аванса взял двойную порцию отбивных.

Взбодренный телятиной с грибами и соевым соусом, я принялся за десерт, когда в столовой появился Дин Мартин. Не взглянув на стойку с едой, он взял большую чашку черного кофе и занял дальний от меня столик.

Я бросил десерт, ибо несолидно детективу есть сладкое в присутствии подозреваемого, но грейпфрутовый сок, напротив, захватил, потому что мне нужны витамины.

— Вы бы поели, что ли, — сказал я Мартину, усаживаясь напротив.

— Вас не спросил.

Он не отрывал глаз от чашки. Сделал глоток. Чтобы не залить бороду, ему приходилось тянуть губы.

— Я давеча спросил вас, почему вы не в бегах, но ответа не расслышал.

— Зачем мне убегать?

— А зачем вы подделали таблицу к проекту «ОК-НО»?

— Идите и расскажите об этом Зейдлицу.

— Вы этого хотите?

— Пока нет. И вы так не поступите. Вы не станете бросать тень на Рассвела. Не в ваших интересах его выдавать.

— Мой босс может придерживаться иного мнения. Не исключено, что именно в этот момент он рассказывает Зейдлицу о кассете.

— Он не станет, — уверенно возразил Мартин. — Ему выгодней держать Нибелинмуса на крючке. Не забывайте, это он скопировал секретную информацию на кассету и оставил ее в кабинете. Зейдлиц всю вину возложит на Нибелинмуса. Я ведь чувствую, как Нибелинмусу противны все эти шпионские игры, но раз ввязавшись, он боится конфликтовать с полковником. Если ваш босс сообщит Зейдлицу о кассете, то Зейдлицу ничего не останется, как включить меня в проект. Доверие к Нибелинмусу, наоборот, сойдет на нет. Мой начальник уже совершил одну ошибку, заявив полгода назад, что в Секторе Фаона не должно наблюдаться никаких ростков алеф-измерения. Теперь Зейдлиц сомневается в его компетентности. Компетентность Трауберга, поддержавшего Нибелинмуса, так же под вопросом. Остаюсь только я. Вот так!

— Если все так хорошо, почему вы так нервничаете?

— Знание — тяжелая ноша, — сказал он и ушел, оставив недопитый кофе.

Галеаф или не галеаф, раздумывал я по дороге из столовой. Для галеафа он чересчур самоуверен. Вон, Харриган, — чуть что, так дал деру.

Не знает, что его ждет сканирование?

Скорее всего так — он же не читает «Сектор Фаониссимо».

Я проследовал к Шефу, готовясь сказать ему, что если он все еще на меня дуется, то я займусь поиском мороженных пакетов. За них хоть кормят.

У Шефа в гостях сидел доктор Нибелинмус. Они беседовали на очень доверительных тонах. Кивком головы Шеф позволил мне остаться.

— Вы абсолютно правы, — понуро говорил Нибелинмус, — зря я не сказал Зейдлицу о кассете. Он бы смог установить виновного. А я лишь напрасно обвинил мисс Чэпмэн. Да еще попросил последить за ней…

— Под каким предлогом? — поинтересовался Шеф.

— Включение в проект «ОК-НО». Сказал, что, возможно, ее придется посвятить, но предварительно необходимо установить за ней наблюдение. Надо будет извиниться перед ней, когда все это закончится…

— Закончится ли?

Нибелинмус пожал плечами.

— Знаете, — сказал он, — я должен вам признаться. Я только сейчас понял, что по-настоящему никогда не верил ни в Энтомолога, ни в галеафов… Я был как врач, который прописывает пациенту одно лекарство за другим, а сам в глубине души верит, что болезнь пройдет сама собой. Так и я — верил, что рано или поздно всему найдется какое-нибудь не-сапиенское объяснение. Вселенная подкидывает нам загадки и какая разница, как их назвать — Энтомологи, галеафы, алеф-измерение… Главное — двигаться вперед. А когда истина будет найдена, про названия никто не вспомнит.

— Излишне спрашивать, — сказал Шеф, — проверял ли ДАГАР Мартина на принадлежность к галеафам. А доктор Трауберг знает о проекте «ОК-НО»?

— Да, он полностью в курсе проекта. Его, разумеется, проверяли.

— Это обнадеживает. Итак, Харриган, Кастен и ныне покойный господин Гриффитс. Возможно, и Мартин из их компании. Но я бы его пока не трогал. Он очень интересный субъект и нельзя позволить ему догадаться, в чем мы его подозреваем.

Нибелинмус его не слушал.

— Муравей, ставший галеафом, — размышлял он, — должен каким-то образом передать информацию Энтомологу. Он должен принести ее к определенному месту. И в определенное время. Алеф-измерение поражает без предупреждения. Муравей становиться галеафом против свое воли, но он обязан знать, куда потом принести собранную информацию. Способ передачи, очевидно, похож на способ внедрения галеафа. Но он и сложнее, потому что Энтомологу необходимо попасть в определенного муравья, а не в любого — как в момент внедрения. А вы как думаете? — он почему-то обратился ко мне.

— Шпионов, как правило, ловят не за сбором информации, а в момент передачи ее заказчику.

Я сказал «шпионов», но довод основывался на моем личном опыте.

Шеф встрепенулся.

— Вы хотите сказать, что под «Передачей» галеаф Гриффитс подразумевал не передачу материального объекта, а передачу информации?

— До того как исчезла шкатулка, я бы ответил утвердительно.

Обдумав этот ответ, Шеф осторожно поинтересовался:

— Доктор, вы уверены, что показания детекторов абсолютно надежны? Существует ли вероятность ошибки в определении мощности ростка, его координат, времени, наконец…

У Нибелинмуса дернулся подбородок.

— Вы всё ищите, за что бы уцепиться…

— А вы всё уходите от ответа. О чем бы они стали передавать информацию? — сменил Шеф тему. — О людях?

— Возможно, и о вас лично, — усмехнувшись, подтвердил физик.

И после этих слов галеафы не стали личными врагами Шефа. Он заметил:

— Со мной лично они не сталкивались.

— Значит о вас, — и Нибелинмус посмотрел на меня.

— Может, пусть идут с миром, — осторожно предположил я. — Меня с детства учили, что сапиенсы обязаны быть добрыми.

— Не забывайте, они убили по меньшей мере трех человек: Милна, Мак-Магга и Стахова.

— Интересно, — задумчиво произнес Шеф. — Они убивали, потому что они галеафы или потому что они — люди.

В ответ Нибелинмус заметил:

— Ну это не первый случай в истории человечества, когда посвященные защищают свои тайны с оружием в руках. По их мнению, тайны того стоят.

— Стало быть, они действительно посвященные. Они знают друг друга, они знают кто и зачем их послал. Опасные субъекты.

Я потеребил пластырь на УНИКУМе. Прострелянный скафандр я надел в укор Шефу, — мол, смотри, каким опасностям я себя подвергал, выполняя служебный долг.

— Зачем ты купил дырявый скафандр? — спросил Шеф, заметив мое движение.

— Была распродажа, а я предчувствовал, что его все равно прострелят.

— Федор, — произнес Шеф официально, — я почти уверен в ответе, но на всякий случай я тебя спрашиваю: тот билет на круиз случайно не ты купил?

— Он что, тоже дырявый?

— Отвечай, черт подери!

— Я бы купил на две персоны. Нет, я его не покупал.

Шеф хмыкнул.

— Это был бы гениальный ход.

— Куда?

— Не куда, а откуда. Все, закрыли тему.

Остальные темы они с Нибелинмусом закрывали без меня. Я пошел к Зейдлицу узнать, что он успел предпринять. Как я и предполагал, Зейдлиц бросил людей на поиски Кастена и Харригана. До начала трансгалактического круиза оставалась неделя — даже, пожалуй, полторы, поскольку во время перелета туристов с Ундины к Терминалу Ундины вряд ли что-нибудь произойдет. За эти десять дней Зейдлиц планировал отобрать три детектора, которые без ущерба для дела можно было бы снять с дежурства, и перетащить их на три корабля «Галактик Трэвэлинг», обслуживавших круиз. Посылать на корабли своих людей Зейдлиц не решился.

— Если все сорвется, то обратно ко мне вернутся не офицеры, а галеафы, — объяснил он.

— Летите сами, — посоветовал я. — Думаю, быть галеафом не так-то плохо.

Он ответил, что у него есть идея покруче: привязать ко мне бомбу и детектор и с билетом Луизы Кастен послать в круиз.

— Про отпуск Харригана выяснили? — спросил я после того, как наотрез отказался от прогулки с бомбой.

— Извини, что не доложил. У него срочно заболел кто-то из родственников. Почуял, гад, что земля под ногами горит и сбежал.

— А по графику когда у него отпуск?

— Зачем тебе?

— А ТЫ узнай, тогда скажу. Сдается мне, что в ближайшее время.

Я думал, Зейдлиц меня пошлет. Однако, пока я беседовал с Шефом и Нибелинмусом, он дал себе слово ничему не удивляться и все проверять.

— С завтрашнего дня, — сообщил Зейдлиц, озадаченный моей прозорливостью. — Ну и?

— Наверное, тоже собирался в круиз.

— Ему-то зачем, — удивился полковник. — Он и так уже галеаф.

— Возможно, поднабраться галеафности.

Вот теперь он меня послал.

Я вернулся в свою каюту. С полчаса провалялся на кровати, раздумывая о преимуществах галеафов перед людьми. Я обнаружил одно несомненное преимущество — они знают, чего хотят. Мне же не хотелось ничего — что в общем-то для меня нормально.

«Зайди» — буркнул Шеф по интеркому и отключился.

Выждав пять минут (пятую минуту — под шефовой дверью) я без стука вошел в каюту. Зейдлиц был уже там.

— Я же сказал тебе, куда идти.

— Ну был там. Ничего интересного.

— Он мне понадобится, — выслушав нас, изрек Шеф. — Кроме него, мне понадобятся записи за шестнадцатое апреля со всех видеокамер, работавших в тот день на Терминале.

— А мои домашние записи вам не нужны? — полюбопытствовал Зейдлиц.

— Они у меня есть. Дома. Вы, кстати, не дослушали. Дайте мне список всех пассажиров, которые могли находиться на Терминале шестнадцатого апреля. Теперь всё.

Зейдлиц вспомнил о данном себе слове и проглотил и эту пилюлю. Сам он, конечно, никуда не побежал, а передал распоряжение Шефа своим подчиненным.

— Что ты там ищешь? — Шеф заметил, что я полез в комлог.

— Календарь. Так, значит… шестнадцатое апреля… черт знает какая годовщина со дня рождения Чарли Чаплина… Затем… на празднование дня рождения Джона Галлея прибудет его комета, покупайте бинокли фирмы «Цельс»… Вот, нашел! Скорпионам (вы ведь Скорпион?) советуют быть поласковей с подчиненными… О галеафах ни слова, что, впрочем, и неудивительно…

Зейдлиц заржал — браво так, по уставу.

— Ищи о роботе Максе, — посоветовал Шеф. — Если так не помнишь.

А ведь мог бы и вспомнить. Память дырявая.

— Его позвать? — спросил Зейдлиц. — Где-то рядом бродит.

— А память ему починили?

Зейдлицу пришлось заняться выяснением состояния здоровья робота Макса. Макс был в порядке, но память потерял до первого мая включительно — в этот день ему заново заполнили мозги.

— Пусть катится, — через Зейдлица послал Шеф Макса, приехавшего на допрос.

Доставили записи и список пассажиров. Пятнадцать камер, триста шестьдесят часов, сотни и сотни людей. После этого просмотра Шеф полгода не включал телевизор.

— Кого ищем? — спросил я.

— Того, с кем встречался Харриган.

— А конкретней?

— Неужели не ясно: робот видел кого-то, с кем Харрган встречался в каютах для отдыха экипажей. Роботы запоминают все, что видят. Харригана это не устраивало, и он стер роботу память.

— Гениально! Садитесь, господин полковник, где вам удобней. Будем смотреть.

Зейдлиц, сославшись на дела, отказался.

— Я доверяю ваше наблюдательности, — сказал он и ушел.

Оставшись с боссом наедине, я спросил:

— Шеф, можно вопрос?

— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?

— Он касается вас лично.

— Ну?

— Шеф, вы так упорно стояли на том, что сейфы «Монблана» непреступны, что мне вдруг взбрело в голову, будто виной тому не авторитет Отто Гугенгейма. Для вас ведь никогда не существовало авторитетов. Но вы до определенных пор сохраняете лояльность по отношению к тем, кто оплачивает расследование. Я говорю сейчас не о ФСО, а о производителях сейфов, к которым вы отказались обратиться в начале расследования…

Шеф позеленел, потом выдавил:

— Поскольку вопроса я так и не услышал, то и отвечать не намерен. Дели записи и иди смотреть.

Мы поделили записи пополам и стали смотреть — каждый в своей каюте. Начали, естественно, с тех камер, что находились ближе к каютам отдыха.

Через три часа ко мне зашел Зейдлиц и сказал, чтобы я прекратил валять дурака. Программа распознавания образов уже просмотрела все записи, и оставила от каждого человека по одному снимку — наиболее удачному. Мне же остается только просмотреть снимки. Оставив кристаллозапись со снимками, Зейдлиц ушел. Я убедился, что иногда программа выдавала по два снимка на одного человека — анфас и со спины, например, — но зато никого не пропускала. Это была очень умная и предусмотрительная программа.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Перед глазами мерцал экран с изображением важного господина с попугаем в клетке. Рядом находился укрупненный снимок попугая.

— Зейдлиц отдал тебе снимки? — спросил Шеф.

— Угу.

— Хорошо. Я боялся, что он забыл.

«Я боялся, что ты уснул», — подразумевал он на самом деле.

В полпятого утра, перебирая снимки по второму разу, я не отличил попугая от его престарелого хозяина. В целом просмотр не дал ровным счетом ничего. Все, кого я узнал, являлись либо служащими Терминала, либо пилотами, либо сотрудниками фирм, имевших на Терминале свои офисы. Вряд ли Харриган амнезировал робота Макса за то, что тот застукал его с кем-то из местных. Макс видел Харригана с каким-то пассажиром, который не должен был находиться на третьей палубе Терминала. Но никого из пассажиров, посетивших Терминал Хармаса 16-ого апреля, я не узнал.