"Надежда Тэффи. 224 Избранные страницы" - читать интересную книгу автора

Еще по дороге почувствовал он приятное возбуждение, неосознанное
предчувствие чего-то яркого и захватывающего. А когда вошел в светлую
столовую и окинул глазами собравшееся за чаем общество, он уже понял, чего
хотел и чего ждал. Викулина была здесь, и одна, без мужа.
Под громкие возгласы общего разговора Енский шептал Викулиной:
- Знаете, как странно, у меня было предчувствие, что я встречу вас.
- Да? И давно?
- Давно. Час тому назад. А может быть, и всю жизнь.
Это Викулиной понравилось. Она покраснела и сказала томно:
- Я боюсь, что вы просто донжуан.
Енский посмотрел на ее смущенные глаза, на все ее ждущее, взволнованное
лицо и ответил искренне и вдумчиво:
- Знаете, мне сейчас кажется, что я никого никогда еще не любил.
Она полузакрыла глаза, пригнулась к нему немножко и подождала, что он
скажет еще.
И он сказал:
- Я люблю тебя!
Тут кто-то окликнул его, подцепил какой-то фразой, потянул в общий
разговор. И Викулина отвернулась и тоже заговорила, спрашивала, смеялась.
Оба стали такими же, как все здесь за столом, веселые, простые - все как на
ладони.
Герман Енский говорил умно, красиво и оживленно, но внутренне весь
затих и думал:
"Что же это было? Что же это было? Отчего звезды поют в душе моей?"
И, обернувшись к Викулиной, вдруг увидел, что она снова пригнулась и
ждет. Тогда он захотел сказать ей что-нибудь яркое и глубокое, прислушался к
ее ожиданию, прислушался к своей душе и шепнул вдохновенно и страстно:
- Это как сон...
Она снова полузакрыла глаза и чуть-чуть улыбалась, вся теплая и
счастливая, но он вдруг встревожился. Что-то странно знакомое и неприятное,
нечто позорное зазвучало для него в сказанных им словах.
"Что это такое? В чем дело? - замучился он. - Или, может быть, я
прежде, давно когда-нибудь, уже говорил эту фразу, и говорил не любя,
неискренне, и вот теперь мне стыдно. Ничего не понимаю".
Он снова посмотрел на Викулину, но она вдруг отодвинулась и шепнула
торопливо:
- Осторожно! Мы, кажется, обращаем на себя внимание...
Он отодвинулся тоже и, стараясь придать своему лицу спокойное
выражение, тихо сказал:
- Простите! Я так полон вами, что все остальное потеряло для меня
всякое значение.
И опять какая-то мутная досада наползла на его настроение, и опять он
не понял, откуда она, зачем.
"Я люблю, я люблю и говорю о любви своей так искренне и просто, что это
не может быть ни пошло, ни некрасиво. Отчего же я так мучаюсь?"
И он сказал Викулиной:
- Я не знаю, может быть, вы смеетесь надо мной... Но я не хочу ничего
говорить. Я не могу. Я хочу прильнуть...
Спазма перехватила ему горло, и он замолчал.
Он провожал ее домой, и все было решено. Завтра она придет к нему. У