"Елена Ткач. Золотая рыбка " - читать интересную книгу автора

продолжить.
- Это как символ веры. Во что?
- В Красоту с большой буквы. Это знак мировой гармонии, пути к
совершенству.
- А как у тебя с совершенством? Достиг?
- Смеешься? Я еще в самом начале пути.
- Ха-ха, сколько же тебе лет?
- Тридцать шесть. Давай-ка за красоту выпьем.
- За совершенство? - не без ехидства уточнила Вера.
- Да нет, за такую, которая нам доступна.
- Вот за такую? - продолжала ехидничать Вера, указывая на
девушку-раковину на мольберте.
- За... твою красоту! Глупая... - Он встал и направился к ней, держа в
руках рюмки с качавшейся в них темно-коричневой жидкостью.
- Ага, значит, моя красота доступна, - рассмеялась Вера, не скрывая,
однако, удовольствия: разродился-таки! И тут же приложила палец к его губам,
едва Алеша собрался что-то ответить... Боялась - вдруг скажет банальность и
разрушит ту искренность и теплоту, которая, кажется, начала возникать между
ними...
Они выпили. Откуда-то возник на столе наивный, по-детски нежный салат,
умиротворенный оливковым маслом и ранними помидорами.
- Да ты волшебник, оказывается! У тебя же ничего не было... Да и
отлучался на кухню на секунду какую-то. Ты что, ждал кого-то? Заранее к
встрече готовился? - Ей все это страшно нравилось: и музыка, и нежданное
угощение, и вся атмосфера праздника - непринужденная, легкая, идущая,
кажется, от самих стен, картин.
"Господи, глупость какая! - подумала Вера. - При чем тут стены? Просто
он рядом, и сердце поет..."
- Волшебники никогда не раскрывают своих секретов, - сообщил он ей
"страшным" шепотом и состроил рожицу.
Вера рассмеялась. И наступил вечер.
Легонько капали минуты. В мастерской качался сиреневый сигаретный
призрак. И Верино лицо, склоненное над изломом тонкой кисти, теплело,
разгоралось, становилось по-домашнему задумчивым. Ей было покойно и хорошо.
- Ты знаешь, Алеш, не могу смотреть на эти дома. У меня от них чувство
удушья, голова какой-то чугунной становится. И дело даже не в архитектуре...
И я говорю не только о новостройках, когда, как в "Иронии судьбы", можно
Ленинград перепутать с Москвой... Любые дома... Что сталинский ампир, что
хрущобы, что высотки - они все, как бы это сказать... неживые, что ли. И
люди - бедные, у всех лица такие опрокинутые, такие подавленные.
Испуганные... Так жаль людей, разве они не заслуживают хоть капли радости!
- А себя тебе не жаль? Разве ты - с твоей грацией, с этакими глазами -
живешь не в том же времени? Разве ты сама не заслуживаешь иной жизни?
- Как и все! Разве я чем-то отличаюсь от всех?
- Еще как отличаешься!
Вера, довольная, покраснела и потерла лоб, чтобы скрыть смущение.
- Ну, не знаю... Так я про дома... Как представлю, сколько в них
боли... Сколько горя там, за стенами.
- Слушай, ты, по-моему, преувеличиваешь... Зачем так мрачно? Там ведь и
счастье есть...