Глава 4 ВОЙНА

Византия почти постоянно находилась в состоянии войны. В течение многих столетий война оказывала глубокое влияние на особенности социальной психологии населения империи. Крайнее напряжение сил в борьбе с внешними врагами отражалось на жизни всех провинций Византии. Почти непрерывно в IX–XII вв. империя подвергалась нападениям на всем протяжении ее сухопутных и морских границ. В IX в. главными врагами византийцев были арабы, затем — болгары и венгры. С каждым следующим столетием число неприятелей и их силы возрастали. В Х в. это были уже, помимо арабов, болгар и венгров, также русские; в XI в. турки-сельджуки, болгары, норманны, печенеги, половцы, сербы; в XII в. итальянцы, снова венгры, крестоносцы, болгары, не говоря уже о половцах и турках. Проще перечислить не годы войны, а годы мира. В среднем едва можно насчитать на столетие 20–25 лет, когда бы империя не вела тяжелой войны.

В IX-Х вв. византийское войско не уступало западноевропейскому: оно было хорошо организовано и вооружено. Превосходно было развито в Византии военное строительство, опиравшееся на богатую инженерную традицию. Возведение цепи крепостей вдоль границ считалось важнейшей оборонительной задачей, и даже императоры порой во время походов таскали камни для ремонта крепостных сооружений. Остатки мощных укреплений Константинополя, Фессалоники, Трапезунда и Никеи доныне поражают воображение путешественника своими размерами. Византийские инженеры — строители крепостей славились далеко за пределами страны, даже в далекой Хазарии.

Приморские крупные города, кроме стен, защищались подводными молами и массивными цепями, преграждавшими вход вражескому флоту в городские бухты. Такими цепями замыкался Золотой Рог в Константинополе и залив Фессалоники.

Для обороны и осады крепостей византийцы использовали различные инженерные сооружения (рвы и частоколы, подкопы и насыпи) и всевозможные орудия: в византийских памятниках постоянно упоминаются тараны, подвижные башни с перекидными мостками, камнеметные баллисты, крюки для захвата и разрушения осадных приспособлений врага, котлы, из которых кипящая смола и расплавленный свинец выливались на головы осаждающих. До XI в. византийцы в этой области опередили большинство своих врагов и тщательно берегли военные строительные секреты. Михаил II, осадив в Аркадиополе Фому Славянина, не применял сложных осадных орудий, так как боялся показать их союзным болгарам. Тяжелые механизмы ромеи изготовляли на месте, во время осады или обороны, из подручного материала, легкие же, а также лестницы, ломы, заступы, свинец, веревки и ремни возили в обозе войска. Мы уже упоминали о столь грозном оружии, как «жидкий», или «греческий», огонь. В Х в. его делали только в столице. За разглашение технологии производства грозила казнь. Однако уже тогда "греческий огонь" имели и арабы и болгары, хотя применяли его редко. "Жидкий огонь" предназначался главным образом для морского боя, но использовался и при обороне крепостей (им жгли осадные орудия врага), и при их осаде (забрасывали в крепость, чтобы вызвать пожары).

Существовали в византийском войске и саперные части, умевшие наводить и быстро разрушать мосты и переправы.

*

Войско делилось на отряды по видам вооружения: тяжелая конница катафракты (кольчуги на воинах, палицы, длинные пики, щиты, мечи), легкая конница (копья, щиты, луки), тяжелая пехота (кольчуги, щиты, мечи), легкая пехота (луки, дротики, пращи) и т. д. Многие воины были обучены владению несколькими видами оружия. С ослаблением стратиотского ополчения в Х в. воины все чаще снабжались оружием за счет казны (луками, стрелами, копьями), которая стремилась иметь его запасы в своих арсеналах. Основной ударной силой войска с последней трети этого века стали катафракты.

Но к середине XI в. византийское вооружение уже уступало по качеству вооружению воинов из развитых европейских стран. Алексей I был вынужден, например, учитывать, что турецкие стрелы легко пробивают доспехи ромеев, и маневрировал в бою так, чтобы вражеские лучники всегда оказывались с левой стороны, с которой ромейских воинов защищали щиты. Однако все чаще не хватало и таких доспехов. Тот же император перед одним из сражений прибегнул к маскараду, дабы обмануть врага: он одел воинов в однокрасочные ткани под цвет металла.

Лишь легкая кавалерия могла обойтись без обоза. Обычно же он, под охраной арьергарда, сопровождал войско во всех его походах. Там везли воинское снаряжение, продовольствие, трофеи, имущество воинов, а также раненых. Там ехали и слуги состоятельных воинов с походным скарбом господ. Особенно громоздким было снаряжение василевса: палатку Алексея I загромождали сундуки с парадными и иными одеяниями, кровати, утварь. Искусные полководцы стремились найти такое место обозу, чтобы он находился вне опасности и не мешал в сражении, особенно при отступлении: беспорядок и паника в войске, смешавшемся с обозом, возрастали вдесятеро.

С упадком хозяйства страны и уменьшением доходов казны все более тяжелой проблемой становилось снабжение войска продовольствием. Страдали от недостатка провианта и фуража не только полевые войска, но и городские гарнизоны, особенно тех крепостей и городов, которые были расположены в часто опустошаемых врагом районах.

*

Византийцы гордились тем, что они в отличие от иноземцев обладают "искусством войны". Действительно, в империи бережно хранили, переписывали и изучали древние стратегиконы — военные трактаты о воинском искусстве. На их основе составлялись и новые стратегиконы, в которые вносились поправки и дополнения в соответствии с требованиями времени. Однако войсками зачастую руководили не те, кто имел воинский опыт и необходимые знания: василевсы ставленники гражданской знати сознательно и упорно стремились отстранить от командования войском представителей военной аристократии. В XI в. крупными военачальниками становились сплошь и рядом евнухи и прочие дворцовые вельможи, никогда не державшие в руках оружия, но доказавшие личную преданность государю. Огромные затраты, усилия множества людей шли прахом из-за трусости и невежества таких полководцев. После каждого серьезного разгрома армию приходилось формировать почти заново. Императоры редко карали своих провинившихся любимцев, зато бдительно следили за искусными и популярными военачальниками, боясь мятежа, до которого порой и, доводили их своими подозрениями.

Лишь некоторые василевсы сами обладали качествами, необходимыми полководцу, как, например, Никифор II Фока, Иоанн I Цимисхий, Василий II Болгаробойца.

Но нередко и их усилия сводились на нет глухим сопротивлением столичных вельмож. Императоры-полководцы, знатоки стратегии и тактики, делившие с воинами невзгоды и тяготы походной жизни, а порою личным примером увлекавшие их в бой, были исключением. Приказы таких василевсов, как Роман III и Исаак II, когда они участвовали в походе, приносили больше вреда, чем пользу в сражении. Само спасение такого бесталанного венценосного полководца стоило иной раз б?льших жертв, чем проигранная битва. Например, попавшего в ловушку в балканском ущелье Исаака II во время похода против болгар телохранители вывели оттуда, прорубив коридор в толпе объятых паникой собственных воинов.

И все-таки воинское искусство византийцев в целом было, видимо, высоким. Его общие принципы, как и принципы византийской дипломатии, предусматривали постоянное и тщательное изучение врага: его численности, вооружения, материальных средств, воинской тактики, нравов и особенностей психологии.

Византийцы знали, в какое время лучше предпринимать походы против тех или иных стран и народов, как в каждом отдельном случае готовиться к военной кампании. Например, летние походы против арабов Сирии были заранее обречены на неудачу из-за невыносимого зноя и безводья, в условиях которого любой арабский воин сильнее ромейского. Бесперспективными представлялись и экспедиции в Сирию в декабре, когда от дождей на дорогах непролазная грязь. Василий II вторгался в Болгарию, когда враг был занят сбором урожая. Алексей I выступал против печенегов и половцев в конце осени, когда они готовились к перекочевке на зимние пастбища и были отягощены грузом и стадами. Никифор II учитывал, что походы в болгарские земли требуют особенно больших запасов провианта для войска, так как, на его взгляд, это бедная страна.

Осведомлены были византийцы и о том, в какое время наиболее вероятно нападение того или иного врага. Любопытно, что Никифор II в своей «Тактике» предлагает устраивать сборы воинов не весной, а в другое время, так как арабы обычно вторгаются из более южных районов тогда, когда ромейские воины еще не созваны; поэтому пограничные заслоны не могут удержать врага, и мобилизация проходит в условиях отступления.

Если стратиг не искушен и не находчив, пишет Анна, никакое войско, как бы велико и хорошо вооружено оно ни было, не избежит разгрома. При этом, вопреки ромейской надменности, пронизывающей дипломатические руководства, в сочинениях византийских военачальников утверждалась здравая идея о необходимости помнить, что враг всегда искусен и коварен.

*

Существенные перемены с середины XI в. произошли в характере пограничных конфликтов. До этой поры серьезную роль в отражении первого удара врага играли пограничные войска, в которых временно или постоянно служили воины-стратиоты. Границу по Дунаю, например, в феме Далмация охраняли с весны до весны (попеременно) собираемые в Салоне и отправляемые отсюда к реке крестьяне-воины. В Малой Азии такую же роль, по постоянно, выполняли акриты пограничные поселенцы, пользовавшиеся значительными льготами, имевшие крепкие хозяйства и кровно заинтересованные в обороне рубежей от врага. В их распоряжении была цепь крепостей с запасами продовольствия и оружия.

С вторжением в Византию турок-сельджуков в Азии и печенегов на Балканах пограничные столкновения с врагом утратили былое ожесточение. Изменился и характер комплектования и порядок службы войска на границе. Границу на Дунае, согласно Атталиату, теперь охраняли войска, требовавшие казенного жалованья и набранные из этнически пестрых элементов. Вряд ли это были крестьяне — военные поселенцы или стратиоты, сами обеспечивающие себя вооружением и продовольствием. Часто византийские крепости оставались глубоко в тылу наступавших полчищ кочевников. Целые провинции постоянно переходили из рук в руки. Границы теряли четкость. В меньшей степени, чем в Азии, проявилось это на Балканах, где до завоевания Болгарии Балканский хребет, а потом Дунай составляли естественную преграду, укрепленную цепью крепостей. Но и отсюда печенеги и половцы нередко прорывались почти до самых стен византийской столицы.

Огромное значение в новых условиях приобрели разведка и военный шпионаж. Обычно во время войны с норманнами, по словам Анны, император к утру знал все, что Боэмунд замыслил с вечера. Никифор II давал совет: если закралось подозрение, что в лагерь проник разведчик противника, нужно поставить охрану у выходов и построить войска по отрядам, чтобы обнаружить чужака.

*

В византийском войске соблюдались правила санитарии и гигиены: лагерь не оставался долго на одном месте, в болотистых низинах или вблизи поля недавнего сражения. Воины имели личные запасы бальзама, мазей и перевязочных средств.

Никифор II, прославившийся своими войнами с арабами и получивший прозвище "бледной смерти сарацин", еще до восшествия на престол, при осаде столицы критских арабов Хандака приказал вкладывать в баллисты камнеметных орудий отрубленные головы павших во время вылазок врагов, их тела и трупы ослов и забрасывать в город, чтобы повлиять на психику осажденных и ухудшить санитарное состояние города.

*

Перед походом или перед битвой созывался военный совет, на котором определялись сроки кампании, тактика, дислокация в бою, распределялись задания. Перед началом осады тщательно изучались укрепления врага; на расстоянии, с помощью несложных приспособлений, высчитывалась высота стен (знание этого было необходимо при конструировании осадных машин).

Особое внимание полководец должен был уделять боевым коням. Утомленные или исхудалые кони могли сорвать кампанию. Недаром за кражу коня в лагере жестоко карали — отсекали руку, тогда как за кражу оружия лишь пороли. Перед битвой Алексей I давал на несколько дней отдых людям и коням, запрещал седлать коней вообще и выезжать на охоту или прогулку.

Перед сражением нередко устраивалось общее молебствие: каждый воин, укрепив на воткнутом в землю копье светильники или свечи, молился на коленях о ниспослании победы, о спасении в бою, о прощении грехов или о благополучии семьи и пел псалмы. Тут же воины причащались у войскового священника.

Византийские полководцы заботились о том, чтобы воины во время боя соблюдали воинский строй. Стратегические руководства предлагали много видов построения войска в зависимости от строя врага и от задач битвы. Василий II карал немедля даже отличившихся в схватке воинов, если они нарушали строй. Алексей I отлично знал виды воинского строя, рекомендуемые древней «Тактикой» Элиана, он изобретал также новые способы построения войска в бою, подолгу сидя с листом бумаги и чертя на нем расположение боевых колонн. Алексей выступал и как флотоводец: он мог по памяти нарисовать карту побережий Италии и Иллирика, чтобы указать возможные пункты встречи с флотом врага и удобные бухты для морских засад.

Мануил I во время похода носил за пазухой свиток с перечнем боевых соединений и, сверяясь с ним, давал указания отрядам. При разбивке лагеря, особенно в условиях крайней тесноты (при отступлении воины в таком лагере порой проводили ночь в седле, ибо некуда было спешиться), он лично определял место каждому отряду.

Издавна в Византии утвердилась оправдавшая себя традиция соединять или сохранять в одном отряде воинов-единоплеменников или земляков, так как им в таких случаях было в большей мере свойственно чувство взаимной выручки.

Успех приносило умение быстро перестраивать войско в ходе битвы, маневрировать резервами, особенно скрытыми, находившимися в засаде и появлявшимися неожиданно для врага в нужное время.

С Х в. получает все большее распространение тактика ночного боя, к которой охотно прибегали полководцы, не имевшие крупных сил. Ночная разведка, ночной рейд с целью угона коней противника, перенесение ночью лагеря с одного места на другое позволяли увеличить шансы на победу.

Нелегко было полководцу собрать разбежавшееся после поражения или беспорядочного отступления войско. В условленных местах жгли ночами факелы или костры, посланцы военачальников рыскали окрест, но нередко безрезультатно: спасшиеся расходились по домам или укрывались в безопасном месте.

*

До недавнего времени в специальной литературе нередко утверждалось, что внешняя политика империи была агрессивной.[1] Вряд ли это верно. Применительно к IX–XII вв. об агрессивности Византии можно говорить, лишь оценивая политику Иоанна I, Василия II и Мануила I. Но время правления этих василевсов не занимает и четверти рассматриваемого периода. К тому же ни один из них в своих завоевательных кампаниях не вышел за пределы древних границ империи. Несомненным актом агрессии был захват Иоанном I и Василием II Болгарии, которая хотя и возникла на территории Византии, но насчитывала к моменту ее поглощения более трех веков самостоятельного существования; она консолидировалась как экономически, политически и этнически независимое от внешних сил единство территории, языка, управления и форм жизни. Аннексией было и подчинение Василием II армянских и грузинских земель на Востоке, и утверждение суверенитета империи на сербских территориях. Завоевательные планы лелеял Мануил I, но ему не хватило сил для их реализации. Никита Хониат пишет, что ромеи роптали, недовольные экспедициями этого императора в Италию, приведшими к растрате огромных средств. Что касается прочих войн империи, то подавляющее их большинство велось в IX–XII вв. с целью возвращения ближайших и недавно потерянных областей или имело исключительно оборонительный характер.

В связи с этим менялось и значение военной добычи, которая в средние века была немаловажным стимулом наступательных операций. Едва ли мы ошибемся, если сделаем вывод, что последний раз действительно крупные трофеи ромеи взяли при завоевании Болгарии (северовосточной в 971 г. и юго-западной в 1018 г.). Существовавшее некогда правило, согласно которому в казну шла лишь 1/6 добычи, а остальное делилось между участниками похода, плохо соблюдалось даже в Х в., не говоря уж об XI и XII вв. Василий II забрал в пользу казны 1/3 трофеев, захваченных в 1016 г. в Болгарии, а болгарскую царскую сокровищницу в Преспе целиком. Богатые трофеи во время триумфов (торжественных церемоний по случаю побед) столичные жители в XII в. видели все реже и реже. Мануил I еще раздавал деньги горожанам после похода и делал дары церкви (по две номисмы на дом горожанина, а св. Софии сразу два кентинария, т. е. 14400 монет), называя дар "второй номисмой" (он был, видимо, половиной всей доли казны). Во время похода в Италию его воины взяли так много скота, что за один статир (номисму?) продавались десять быков или 130 овец. Но победы в XII столетии вообще были редкостью. Чаще не ромеи, а враги брали добычу, вторгаясь в земли империи.

Одним из главных видов добычи были пленные (как воины, так и мирные жители). Византийцы специально захватывали с собой в поход веревки и ремни, чтобы вязать пленных. Никифор Уран, разбив войско Самуила на Сперхее в Греции, пригнал в столицу 12 тыс. пленных. Анна Комнин высказывает убеждение, что не покупной или родившийся в неволе, а раб-пленник лучше других рабов умеет повиноваться. Видимо, такой раб, не зная языка, обычаев и нравов господ, имел больше оснований бояться за свою жизнь. Он был новичок в своем рабском состоянии и жил в сплошном враждебном окружении.

Византийцы нередко уже в Х в. сохраняли жизнь пленным не только для того чтобы превратить их в рабов, но и для того чтобы обменять их на ромеев, попавших в плен. В Малой Азии обмен происходил обычно на реке Ламусе.

Участь пленных порой зависела от характера василевса. Константин V в 764 г. передал взятых им болгарских пленников для уничтожения в руки членов димов — цирковых партий. Василий II проявлял к пленным в ходе военной кампании необычайную жестокость, стремясь воздействовать на врагов устрашением. Отправив одного пленного араба к его эмиру с вестью о поражении, Василий II приказал отрубить ему руки, уши и нос. Во время завоевательных походов в Болгарию Василий Болгаробойца не брал пленных (за исключением знатных лиц) он предпочитал уничтожать или ослеплять их. После битвы у горы Беласица в 1014 г. он ослепил 14 тыс. воинов Самуила и отправил их обратно, оставив на каждую сотню ослепленных по одному одноглазому поводырю. Во время походов против арабов этот василевс сжигал заживо или душил дымом искавших спасение в пещерах разбитых арабских воинов и мирных жителей.

Анна Комнин рассказывает о страшном и странном ритуале: византийские воины варили в котлах новорожденных турецких младенцев, отобранных у взятых в плен матерей, и окропляли этой водой правую руку.

В 1091 г. в конце апреля ромеи с помощью половцев наголову разгромили орду печенегов близ Эноса. Было взято множество пленных — не только воинов, но и женщин и детей. Почти по 30 связанных пленников приходилось на каждого ромея-воина. Ночью византийцы перебили всех пленных, поразив жестокостью своих союзников-половцев, которые в ужасе, не ожидая полагающихся им наград за помощь, бежали на север, к своим кочевьям.

Жестоко расправлялись ромеи не только с язычниками и мусульманами. Василий II, как сказано выше, избивал и ослеплял христиан-болгар. Константин IX Мономах повелел ослепить 800 русских, захваченных в плен после сражения у Варны в 1043 г. Исаак II после победы над норманнами уморил пленных голодом.

Расправа с мирным населением вражеской страны была обычным явлением. Алексей I во время похода против иконийского султана сравнял с землей все селения на пути в Иконию. Иногда византийцы переселяли жителей захваченных ими городов и деревень во внутренние районы империи, а на их место водворяли ромейских поселенцев. Часто пленные оказывались далеко от родной земли. Василий II, например, перевел армян во Фракию, под Филиппополь (Пловдив), а болгар — в Армению.

Враги Византии обращались с ромеями не менее жестоко. Они берегли жизнь и здоровье, как правило, только знатных ромейских пленников, надеясь получить за них высокий выкуп. Обнаружив на поле боя тяжело раненного, но еще живого полководца, печенег старался вылечить пленного. Василевс Феофил будто бы уплатил за нескольких знатных ромеев до 200 кентинариев, т. е. около полутора миллиона номисм. Один из полководцев Алексея I был выкуплен у печенегов за 40 тыс. золотых. Критские арабы, владевшие островом с 20-х годов IX в. до 963 г., считали выгодным не только брать в плен, но и покупать рабов-ромеев для последующего их обмена на своих соотечественников, попавших в плен (из расчета один ромеи за двух пленных арабов).

В июле 904 г. арабы взяли в плен в разгромленной Фессалонике около 22 тыс. человек. Часть из них они сразу отобрали для обмена и передачи ромеям за выкуп, остальных загнали в трюмы кораблей, отправлявшихся на Крит. Много пленных, особенно детей, умерло в пути. На Крите победители разбили пленных на возрастные группы, поделили и увезли в Сирию на рынки. Отсюда фессалоникийцы в качестве невольников попали даже в Эфиопию.

Иногда государство само выкупало у врага воинов-пленников, иногда помогало родственникам, но чаще эта забота целиком ложилась на плечи семьи, попадавшей в тяжкую кабалу к ростовщикам. В поэме "Дигенис Акрит" рассказывается о старике, отправившемся в далекую страну пешком, чтобы выкупить сына.

Довольно часты сообщения источников о случаях беспощадной расправы врагов с пленными ромеями. Девушек, не уступавших врагу, иной раз уничтожали, но обычно даже пираты, боясь, чтобы на рабынь не упала после насилия цена на рынке, щадили их. Некоторые арабские эмиры, не сумев принудить пленных знатных ромеев к переходу в мусульманство, убивали их. (Узнав об этом, ромеи избивали пленных арабов.) Никита Хониат говорит, что «скифы» приводили на свои попойки пленных воинов-ромеев и рубили их на части. Византийский стратиг Михаил Докиан, взятый в плен печенегами, поняв, что у него нет надежды остаться в живых, бросился на хана и убил его случайно подвернувшимся оружием. Печенеги вспороли ему живот. Роберт Гвискар оставлял для выкупа лишь часть пленных ромеев и венецианцев (их союзников), а остальным выкалывал глаза, обрубал носы, руки или ноги.

Содержали пленных в темницах в невыносимых условиях: в оковах, без света, в сырости, на грубой пище. Иногда даже знатных ромейских воинов арабы долго томили в тюрьме, а потом вооружали и посылали в бой против врагов эмира (но не против Романии).

Стратиг Иоанн Халд, взятый в плен Самуилом, сохранил верность своему василевсу, просидев в темнице 22 года, до завоевания Болгарии Византией.

Пленников, принадлежавших к правящим домам, использовали подчас в качестве орудия шантажа. Бывали случаи, когда в плен попадало лицо, неугодное василевсу: тогда враг легко превращал пленника — недавнего врага — в своего горячего и преданного союзника.

Иногда в литературе встречается утверждение, что благодаря веротерпимости арабов и турок и малым налогам, которые ими устанавливались, бывшие ромеи якобы благоденствовали под властью новых господ. Действительно, арабы и турки нередко предоставляли населению захваченных областей налоговые льготы: в течение нескольких лет они не требовали ничего. Но так обстояло дело до тех пор, пока власть завоевателей не утверждалась достаточно прочно: их меры были рассчитаны на то, чтобы ромеи сохраняли по крайней мере нейтралитет при столкновениях с Византией.

Причиной относительного благополучия в завоеванных арабами и турками районах правильнее считать прекращение войн, приводившее к нормализации быта.

Гораздо больше свидетельств иного рода — о массовом разорении подвергшихся нашествиям врагов земель. Города и села Малой Азии приходили в запустение; в покинутых церквах и монастырях бродили дикие звери; зарастали дороги и оросительные каналы.

Когда Алексей I сознавал, что не сможет отразить очередной набег турок, он предупреждал жителей об их приближении, и потоки беженцев со скарбом устремлялись на запад, стараясь не отстать от отступающего войска, которое порой брало их под защиту — помещало в середину каре, отбивая атаки вражеской конницы.

Жители-христиане занятых арабами и турками областей оказывались (так же как и евреи) в положении униженных: они должны были носить даже внешние знаки принадлежности к гонимой религии (пояс, черный тюрбан). Церкви и монастыри арабы перестраивали в крепости: монахов и священников при этом нередко уничтожали. Терпимы к иноверцам были отнюдь не все эмиры: время от времени устраивались погромы, когда христиан вырезали целыми семьями.

Не лучше обстояло дело и в европейских владениях империи, подвергавшихся нападениям иных врагов. Спасаясь от них, сельское население уходило в города и крепости, бросая имущество на произвол судьбы. Вторгшихся в империю норманнов Роберта Гвискара и Боэмунда Анна сравнивает с саранчой и гусеницами, ничего не оставлявшими после себя. Аркадиополь, по словам Никиты Хониата, после войны с «латинянами» "был населен только ветрами". Изредка среди пожарищ тайком пробирался уцелевший местный житель, разыскивая остатки движимого имущества или зарытый клад семейных ценностей. Поредело население и прибрежных районов, подвергавшихся нападениям пиратов и флота врага, многие острова обезлюдели, пришло в упадок рыболовство.

Источники говорят не только об уничтожении материальных ценностей в пожарах войн, но и о массовом истреблении мирных жителей. При взятии Фессалоники норманнами в 1185 г. у ворот и на улицах лежали груды трупов горожан, перебитых врагом или задавленных в панике.

Но местное население страдало не только от нашествия неприятелей. Порой огромный ущерб причиняли ему недисциплинированные или оголодавшие воины-соотечественники и наемники. В качестве доказательства редких добродетелей, свойственных ее отцу, Алексею I, Анна приводит приказ василевса вернуть окрестным жителям их имущество, отобранное византийским войском у половцев. Обычно же продвижение в провинциях собственного, ромейского войска мало отличалось от нашествия врага. Воины того же Алексея во время похода против печенегов в Паристрион пасли коней в крестьянских посевах, а фуражиры реквизировали в селах продовольствие. В предвидении длительной осады или даже в ходе нее военачальники изгоняли из крепости всех небоеспособных, а также боеспособных, но не имевших запасов продуктов.

Весьма редко мирное население добровольно оказывало помощь своей армии. Об одном таком случае рассказывает Анна: крестьяне, видя, что в сражении с ордой печенегов в 1091 г. побеждают ромеи, подвозили им воду. Чаще местные крестьяне предпочитали держаться от воинов подальше. Тяжкие повинности в пользу войска, снабжение его продовольствием и тягловой силой, участие в строительстве оборонительных сооружений, бесконечные неудачи василевсов, обиды, причиняемые воинами, озлобляли жителей. Иногда они помогали врагам, а не ромеям, как, например, горожане Атталии, греки-христиане, давно общавшиеся с турками. Если враг не принимался немедленно за грабеж, население вступало с ним в торговые отношения: жители приморских районов Далмации торговали с воинами Боэмунда.

В состав империи входили провинции с иноплеменным населением, некогда имевшим свою государственную традицию (болгары, сербы, армяне, грузины и др.), и эти иноплеменники, ненавидя власть византийских завоевателей, особенно часто проявляли сочувствие к их врагам.

*

Хоронить трупы павших воинов обязано было мирное население, однако оно оставляло без погребения тела врагов, даже единоверцев, вопреки предписаниям христианской религии.

Убитых в бою соратников воины-ромеи хоронили чаще всего сами. По приказу Константина V сетями вылавливали трупы утонувших после роковой бури, настигшей флот ромеев у Варны и Анхиала. Над братскими могилами насыпали курганы. Но не всегда ромеи, особенно после поражения и бегства, могли похоронить своих мертвецов, а враги поступали с ними, видимо, так же, как ромеи с погибшими врагами. Примечательно, что византийцы, даже имея возможность похоронить перебитое турками воинство Петра Пустынника близ берега Мраморного моря, не сделали этого ни вскоре, ни впоследствии, и множество человеческих костей лежало здесь долгие годы.

*

Поскольку с середины XI в. Византия вела преимущественно оборонительные войны, ее земли были главным театром военных действий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Систематические нашествия врагов, передвижения войск, осады, переход поселений из рук в руки исключали в ряде провинций вообще ведение правильного хозяйства: сжигались посевы и деревни, вырубались сады, вытаптывались виноградники и огороды, расхищалось имущество, угонялся скот, попадало в плен, гибло или разбегалось население. Пограничные территории, как и области, до которых доходил враг, порой оказывались не в состоянии не только платить налоги, но и кормить свое поредевшее население. Силы страны постепенно истощались. Массы беженцев, нищих и бездомных, наводняли соседние районы, где быстро росли цены.

Война оказывала влияние на все стороны жизни Византии. Империя, как и Русь, принимала на себя удары бесчисленных полчищ кочевников и иных народов, обитавших в глубинах Азии. И хотя хищения государственных средств чиновной бюрократией в империи были огромны и хотя создаваемые народом богатства расточались без пользы аристократической частью общества, все-таки основные материальные ресурсы Византийского государства уходили в Х-XII вв. на военные нужды.

Стратегические концепции, трактовавшие военные действия против врага как крайнюю стратегическую меру, рождала сама действительность. Кекавмен писал, что если сравнить ущерб, причиняемый стране войной, и убытки, которые она терпит, уплачивая дань врагу по мирному договору, то не останется сомнений в том, что военные расходы и убытки в результате военных действий во много раз превышают контрибуции.[2] Но и самый мир в международной обстановке того времени стоил империи дороже, чем многим иным странам Европы.

Вопреки официальной концепции превосходства Византии над другими странами, наиболее дальновидные византийцы с Х в. все чаще выдвигали идею равенства народов как основу добрососедских отношений. Аноним Х в. говорил, что нельзя называть болгар «скифами», или «варварами», что все христианские народы "чада божьи", а мир — непременное условие благополучия и процветания. Он ссылался на пример могущественных некогда персов и мидян, которые «сгинули» именно потому, что "возлюбили войны".

Правда, в народных эпических произведениях попытки василевсов заключать мир на условиях выплаты врагам высокой дани расцениваются иногда как непростительная слабость. Действительно, вряд ли можно одобрить подобную политику тех императоров, которые прибегали к ней, почти полностью пренебрегая организацией военной обороны. Но в целом, однако, оборонительная позиция империи с середины XI до середины XII в. представляется наиболее реалистичной.

Анна Комнин, несмотря на то, что ее отец почти все свое долгое царствование провел в походах, стремится всюду как акт политической мудрости подчеркнуть его миролюбие. Она называет безумием предпочтение войны миру. Расхваливает царственная дочь Алексея I и его искусство ведения переговоров, отмечая и хитрость, и выдержку, и вежливость, которые содействовали успеху: василевс не оскорблял склонного к миру врага надменностью. Скилица с возмущением замечает, что многие василевсы сами повинны в тяжких войнах с арабами: разозлив их, они лишили Романию покоя; они не соблюдали условия договора о выплате арабам невысокой дани (11 тыс. номисм) и наживались на бедствиях арабов в голодные годы, нещадно спекулируя продовольствием.

*

Редко византийские авторы осуждают василевсов и полководцев за корыстное вероломство в ходе переговоров (оно расценивалось как дипломатическая и военная хитрость), чаще хвалят за это. Скилица одобряет поступок Константина Диогена: он дал болгарскому военачальнику Сермону клятву, что гарантирует ему безопасность, и вероломно во время встречи заколол Сермона, ликвидировав таким образом последний очаг сопротивления в Болгарии. Одобряет этот автор и действия Георгия Маниака, который, пообещав арабам сдать утром крепость Телух и угостив их вином, ночью перебил спящих и отправил носы и уши доверчивых врагов своему василевсу. Анна с восторгом рассказывает, как ее отец ловко переманивал на свою сторону, прельщая дарами, приближенных Роберта Гвискара и Боэмунда. Она пишет и об искусной «победе» отца над половцами: пригласив половецких вождей на переговоры, обласкав их, одарив, устроив им баню и напоив их вином, василевс велел ночью убить всех. Впрочем далеко не справедливы встречающиеся иногда в литературе утверждения, что такого рода приемы борьбы использовались именно византийскими политиками, дипломатами и полководцами: вероломны и коварны были в то время и враги империи.

Иначе смотрели на дело немногие современники. Никита Хониат считал, что, прибегая к названным методам, василевсы только разжигают у соседей Романии ненависть к ней, и последствия этой ненависти сводят на нет временные успехи, достигнутые с помощью коварства. Этот автор сурово осуждает Алексея III, приказавшего разграбить имущество турецких купцов в Византии в ответ на то, что турки Кай-Хосроя I захватили коней, посланных василевсу в подарок из Антиохии. Кай-Хосрой извинился и готов был возместить ущерб. Необдуманные же действия императора привели к тяжелой войне. Ложные клятвы Алексея III, арест парламентеров врага в ходе переговоров, организация тайных убийств правителей соседних стран — все это, по мнению Хониата недостойное дело ни для человека вообще, ни тем более для василевса. В заключение подчеркнем еще раз, что в историографии, как правило, говорится об огромной роли византийской цивилизации, о ее широком и плодотворном культурном влиянии, но редко отмечается одно не менее важное обстоятельство: Византия на юге, а Древняя Русь на севере стояли как форпосты Европы в борьбе с кочевниками.[3] Защищенные с запада океаном а с востока Византией и Русью, страны Западной и Центральной Европы имели, несомненно, лучшие условия для развития. Их войны друг с другом и внутренние феодальные раздоры требовали несравненно меньшей затраты сил, чем отражение непрерывного натиска восточных племен и народов.