"Коридор" - читать интересную книгу автора (Плотников Александр Анатольевич)

Глава 2

На следующий день.

Первое, что Он увидел, открыв глаза, это белоснежный потолок. — «Мой потолок»

Раньше Он никогда бы не подумал, что такая пустяковая вещь, как потолок, может так сильно поднимать настроение. И эта мягкая подушка с одеялом, от которой приятное чувство полудремы мягко разливается по всему телу. — «Значит, это был всего лишь сон» — «Ничего себе „всего лишь“. Лучше бы мне всю ночь Надежда Чепрага пела — стресс был бы и то меньше»…

— «А хотя… Все-таки жаль, что я тогда не прыгнул», — память быстро перенесла в годы отрочества, когда ему было лет шестнадцать, и Он был влюблен в девочку, имя которой, к сожалению, уже не помнил.

Жила она в соседнем дворе и не обращала на него никакого внимания. И тогда, чтобы произвести на нее впечатление, а заодно и узнать, что такое настоящий «адреналин», Он решил прыгнуть с парашютом. Всего один раз. Больше не требовалось. Придя в парашютный клуб и записавшись в секцию, Он прошел короткую программу двухнедельного инструктажа. Но вот, когда ДЕЛО ДОШЛО ДО ДЕЛА… Таким же солнечным утром, как и сейчас, Он решил что это не для него…

Потом, конечно же, долго корил себя за собственное слабодушие. Но время, как говорится, лечит. Кроме него и не находившим себе места родителям, о его идее «фикс» никому известно не было. Поэтому, к радости последних, обо всем этом Он очень скоро позабыл. «Последние» же в свою очередь деликатно никогда ему об этом не напоминали, стараясь лишний раз не смутить, за что Он им был искренне благодарен.

Ну, а потом было поступление в институт, где жизнь покатила совершенно в другом русле, и об этом инциденте Он уже вспоминал с иронией, рассказывая приятелям за пивом, что он, дурак, однажды чуть было не прыгнул, но мозгов хватило этого не делать.

— «И кто знает, как бы сложилась судьба, если бы я тогда поступил иначе? А так моя нынешняя жизнь меня вполне устраивает. У меня своя квартира. Пусть коммуна, но зато в центре Питера. Старенький „Бумер“ — но мой. Любимая девушка, хорошая работа, что еще надо для счастья. Нет, все-таки хорошо, что я тогда не прыгнул».

Пробежавшись глазами по потолку, он остановил взгляд на открытом окне, за которым росла акация. На ее массивной ветке сидел воробей и, возмущенно чирикая, разглядывал его то одним, то другим глазом.

— А тебе чего надо? — воробей на тональность его голоса еще громче защебетал.

— Благодать-то какая, тишина. И почему же я этого раньше не замечал? — «Может быть, потому, что возле моего дома никогда не росла акация, а окна выходили в колодец двора. Черт побери, где я?»

— Господин оберлейтенант, вы уже проснулись? — этот неожиданно прозвучавший нежный женский голос возымел действие кастрюли кипятка, вылитой за пазуху. Резко дернувшись в сторону, противоположную голосу, Он тут же упал с кровати.

Сильная, острая боль пронзила все левое плечо и обе ноги, но на этом неприятности не закончились. При падении Он умудрился «поздороваться» головой с тумбочкой, от чего она на пару секунд превратилась в «индейский бубен».

Приземлившись на пол, Он не знал, за что хвататься. К счастью, вовремя подоспела виновница этого позорного приземления, которая оказалась блондинкой с большими карими глазами и слегка приспущенными веками, что характерно для немцев. На вид ей было не больше восемнадцати лет, что делало ее больше похожей на ученицу выпускного класса, нежели на медсестру, хотя и весьма привлекательную.

— Что с вами такое? Вы не ушиблись?

С помощью медсестры Он взгромоздился обратно на кровать, которую недавно так спешно покинул.

— Лежите смирно, я сейчас позову доктора.

Поправив одеяло, она быстро исчезла за дверью. Теперь, оставшись один, Он смог осмотреться. Правда, осматривать, как оказалось, было нечего. Больничная палата по площади не превышала двенадцати квадратных метров. Вся мебель состояла из кровати, на которой он лежал, до боли знакомой тумбочки да маленького стола со стулом в противоположном углу. Кроме него, здесь никого не было. — «Прямо номер люкс».

Очень скоро дверь отворилась. В комнату вошел невысокий пожилой мужчина в белом халате со стетоскопом на шее. Судя по улыбке и доверительным чертам лица, можно было сказать, что этот человек относился к плеяде неисправимых оптимистов. Чуть поодаль за его спиной стояла та самая медсестра, с которой Он уже успел заочно познакомиться.

— И как чувствует себя наш герой? Вас, говорят, еще раз сбили?

— «Ха-ха-ха. Как смешно. Я смотрю, новости здесь быстро распространяются», — тут же про себя парировал Он. Девушка, как будто прочитав его мысли, быстро шмыгнула за спину доктора, постыдно опустив глаза.

— Ну ладно вам. Не обижайтесь. Нам не следует начинать так знакомство. Меня зовут доктор Клаус Хубер. А эту очаровательную особу, которая сразила вас наповал, зовут Хильда. Прошу любить и жаловать, — после слов доктора Хильда густо покраснела.

— Итак, как ваше самочувствие после восемнадцатичасового сна?

— Восемнадцать часов?

— Да, плюс-минус двадцать минут, — артистично сказал доктор, посмотрев на часы. — Ну, так как же мы себя чувствуем?

— Можно сказать, что я себя почти не чувствую.

— Для начала уже неплохо. Так, смотрим на кончик карандаша, — доктор Хубер стал плавно водить им в воздухе, изображая дворник. — Теперь посмотрите вверх, — доктор Хубер оттянул нижнее веко левого глаза. — У вас все еще продолжается тошнота?

— Да, — почему-то не задумываясь соврал Он.

— Голова кружится?

— Ну, так, не сильно. Но имеется, — Он опять лукавил, решив потянуть время, пока не разберется, что с ним происходит. Единственная проблема с головой заключалась сейчас в том, что у него на лбу рос «РОГ». И если в ближайшее время к нему не приложить что-нибудь холодное, то в скором времени его профиль грозил принять схожесть с носорогом.

— Я так и думал, у вас контузия, и, судя по тому, как вы активны, в весьма легкой форме. С предплечьем тоже ничего серьезного, осколки мы вытащили, так что оно скоро заживет.

Пока доктор занимался осмотром, Хильда принесла маленькую, эмалированную миску в форме полумесяца, которая без промедления пошла по столь необходимому сейчас назначению. Когда же Он крепко прижал ее к шишке, пульсация тут же передалась этой самой посудине, став методично содрогаться вместе с его рукой.

— Что же касается ног, то тут, — доктор остановился на полуслове, с взглядом, устремленным на «кастрюльку», которая скакала сейчас как угорелая, — все гораздо проще, чем могло показаться. Вы, наверное, очень везучий человек, раз умудрились так легко выпутаться из такой передряги. У вас всего лишь вывих обеих лодыжек и больше ничего. Так что можете считать себя счастливчиком, — по выражению лица доктора можно было сделать вывод, что он еле сдерживал улыбку, глядя на последнее «ранение» своего пациента. — У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы?

Пора было испортить настроение этому неисправимому оптимисту. И Он решил действовать.

— Да. Где я нахожусь?

— А вы, что, еще не догадались? — доктор Хубер еще раз улыбнулся.

— Представьте себе, нет, — его серьезный тон стал потихоньку сбивать веселое настроение доктора.

— Ну как же!!! Вы находитесь в госпитале 56/358, недалеко от города Сен-Ло. Это ближайший госпиталь от вашего аэродрома.

«Сен-Ло? Где это, черт побери?»

Глядя, как пациент усиленно шевелит извилинами, доктор с каждой секундой становился все серьезнее.

— Вы себя хорошо чувствуете? Вы помните, какое сегодня число? — Доктор с Хильдой так низко склонились, словно пытались что-то разглядеть в его глазах.

В этот момент Ему даже не пришлось подыгрывать. Он действительно не имел ни малейшего представления о том, какое сегодня число, и где он находится. Так что теперь пришла очередь доктора «шевелить извилинами».

— Наверное, нет, — после продолжительной паузы неуверенно ответил Он.

Ему удивительно было слышать от себя такие фразы, напоминавшие сцену из дешевого кинофильма, из-за чего с каждой минутой все больше и больше росла мысль о том, что все это не настоящее и кем-то подстроено.

— А имя свое вы помните? Как вас зовут?

— Какое?

— Что какое?

— Какое сегодня число?

— Сегодня? — доктор почему-то переглянулся с Хильдой. — 30 мая 1943 года.

После этих слов состояние «больного» достигло критической отметки, потому как этой чудесной новостью доктор Хубер, как дубиной, огрел его по голове.

— Что за чушь вы несете? Какой на хрен 43-й год. Меня зовут Андрей. Андрей Коваленко, — в этот момент он себя почти не контролировал и был готов в любую минуту броситься на доктора с кулаками. — Что, пытаетесь из меня придурка сделать? Ага, дудки вам… Шоу мне тут устроили. Камерами небось все понапичкали. Ну, ничего, сейчас я вам устрою Фестиваль Народного Творчества.

Резко дернувшись, Он попытался встать. Но как только ноги соприкоснулись с полом, острая, режущая боль пронзила их почти до колен. Тело тут же конвульсивно согнулось пополам, и голова вновь соприкоснулась с поверхностью. К счастью, это была не тумбочка, а та самая эмалированная миска, которая незамедлительно полетела в окно. Через секунду послышался какой-то «колокольный звон», словно она встретила сородича.

— Какого черта? Кому там делать нечего? — раздался с улицы чей-то гневный вопль.

Хильда, быстро подбежав к окну, стала сбивчиво извиняться перед пострадавшим, который после недолгого диалога и вежливой просьбы согласился вернуть мединвентарь обратно на территорию госпиталя.

На этот раз все обошлось без жертв. Хильда с кошачьей ловкостью поймала ее на подлете к окну, предотвратив тем самым еще одну катастрофу. На тыльной стороне, в треснувшей паутине эмали, виднелась внушительная вмятина.

— Хорошо еще, что я в каске, а то бы вообще… — делился с кем-то своими бедами «потерпевший».

— Да пошли отсюда, пока они кровать не выкинули, — весело ответил его собеседник, которого эта выходка здорово развеселила.

— Давайте, давайте, проваливайте. Скажите еще спасибо, что она вместо этого корыта судно не принесла… Вот цирк, а?

Подняв глаза, Он увидел ошарашенных доктора и Хильду. — «Да, такого они еще, кажется, ни разу не слышали», — последняя вертела в руках злосчастную миску, не зная куда теперь ее деть. Однозначно можно было сказать одно — это не телевизионный розыгрыш, о чем красноречиво свидетельствовали раны на теле, которые, судя по непрекращающейся боли, были настоящими.

— «Значит, я действительно в больнице. И говорю на немецком, как на родном, а родной вспомнить не могу. Нет, я вообще ничего не понимаю…»

Гнев на все вокруг сменился каким-то нервным спокойствием, которое могло разрушить любое неосторожное слово. И оно тут же последовало.

— Вы вообще помните, что война идет? — непонятно к чему сказал доктор. Подбодрить, наверное, хотел.

От услышанного пациент доктора Хубера тут же залился громким смехом. И это его настроение «радостной истерии» тут же стало передаваться окружающим, особенно сильно отразившись непосредственно на самом докторе, судя по растерянному лицу которого, можно было прийти к выводу, что теперь уже ему самому нужна была медицинская помощь. Причем даже в большей степени, нежели его пациенту.

— Все будет хорошо, вы, главное, не волнуйтесь. Мне надо посоветоваться с коллегами. Хильда, займитесь пациентом, — доктор попятился к двери и очень скоро пропал из поля зрения.

— Да, — протянул Он, немного придя в себя.

Их взгляды неожиданно встретились.

— Он, что, ветеринар?

— Нет, — сдерживая улыбку, произнесла Хильда. — Гинеколог.

— О, нет… Я схожу с ума, а меня лечит какой-то акушер.

Хильда опять улыбнулась — «А она ничего, и не глупа. Хотя молчание не всегда признак ума», — как-то плавно и незаметно Он стал удаляться от нависших проблем.

— «Не все так уж и плохо. Надо на все смотреть с оптимистической точки зрения этого доктора Хубера. Ведь я после всего этого дурдома остался жив и почти невредим».

— «Хотя какой, к черту, оптимизм доктора», — способность здраво мыслить понемногу стала возвращаться к нему. — «Судя по истеричности, он не тот, за кого себя выдает»

— «А вот это-то как раз и необязательно. Одно другому совершенно не мешает, и эти качества спокойно могут уживаться в одном человеке.»

— «О??? Что это со мной? Я, кажется, разговариваю сам с собой… Приехали»

Подняв голову, Он опять натолкнулся взглядом на Хильду. Она по-прежнему стояла возле кровати, словно горничная, ожидающая указаний постояльца.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Сколько? — недоверчиво переспросил Он.

— Тринадцатого июня будет восемнадцать, — девушка сильно смутилась, но беседа определенно доставляла ей удовольствие.

— Так это совсем скоро.

— Да через три с половиной недели, если быть точной.

— «Бедняжка, она так торопится повзрослеть, что считает часы до совершеннолетия. Глупая, после двадцати так все поскачет, что только и будешь успевать весны считать. А потом осени.»

— «Что-то я захандрил, мне ведь самому только двадцать девять. Хотя это мне там двадцать девять, а здесь сколько? Надеюсь, не пятьдесят два?»

— Хильда, а сколько мне лет?

Этот неожиданный вопрос явно поставил ее в тупик.

— Я хотел спросить, сколько вы мне дадите?

— Ну, я не знаю, лет двадцать пять, — примериваясь, ответила она.

— «Да, с ней все понятно. У нее все взрослые дяди, у кого пушок под носом превратился в щетину».

Хильда протянула небольшое круглое зеркальце, извлеченное из кармашка белоснежного фартука.

— Вы, что, даже не помните, сколько вам лет? — с сочувствием произнесла она.

— Да нет, что вы, конечно помню. Просто… — в следующий момент Он как ужаленный дернулся в сторону. На него из зеркала смотрел совершенно другой человек, нежели тот, кого Он там привык постоянно видеть.

Вся правая сторона его «нового» лица представляла собой один сплошной синяк. Глаз заплыл, а зачесанные назад русые волосы почти полностью скрывала повязка. При более внимательном рассмотрении стало заметно, что лицо было немного вытянутым, губы казались слегка тонковатыми, хотя в целом черты были правильными. На вид смотревшему из отражения зеркала было не больше двадцати двух лет. — «Да, прямо настоящий ариец, которого, правда, переехали трактором»

— Ну и рожа. Неужели это чудовище — Я?

— Вы не волнуйтесь, синяки потом сойдут.

— «Вот это да», — до сих пор не веря в происходящее, Он тупо пялился в зеркало, продолжая щипать себя за щеку.

— Так это правда. Вы действительно не помните, — сейчас она на него смотрела с такой жалостью, с которой обычно смотрят на инвалида, которому на войне оторвало обе ноги вместе с мужским достоинством. От этого ее взгляда ему снова стало не по себе, отчего Он тут же решил переменить тему.

— И много у вас таких симпатичных фройлян в госпитале?

Похоже, это был не самый удачный вопрос, потому что моментально в глазах Хильды Он превратился из несчастного инвалида в блудливого кобеля. И из заботливого ее взгляд вдруг превратился в надменный. — «А она, я смотрю, с характером».

— Со временем вы сами обо всем узнаете, — холодно ответила Хильда и, повернувшись, собралась уходить.

— Постойте. Я не это имел в виду.

— Неужели? — Теперь сарказм звучал из ее уст.

— Скажите, а этот доктор, как его там?

— Хубер, доктор Хубер.

— Да, этот ваш Хубер он, что, единственное медицинское светило на всю округу?

— Нет, всего их четверо, но доктора Штроссмаера неделю назад отозвали на Восточный фронт. Доктор Штанцль на выезде в Алансоне, а у доктора Коха обострение язвы. Он, кстати, и есть начальник госпиталя. Поэтому доктору Хуберу приходится во всем самому разбираться, — скороговоркой докладывала Хильда. — Он к нам прибыл полгода назад из Франкфурта-на-Одере. Там у него была своя частная практика. Стране сейчас очень не хватает врачей, и он попал под мобилизацию. А вы бывали когда-нибудь во Франкфурте?

— Не помню.

Хильда едва заметно улыбнулась.

— Вообще-то он человек хороший. Только уж слишком становится ранимым, когда не может помочь людям.

— Это я уже успел заметить. Скажите, Хильда, а эти двое, которые вроде как потом должны появиться в госпитале, они тоже врачи по этой части?

— Нет, они очень хорошие военные хирурги. Вообще-то мы не совсем госпиталь, так, небольшая медчасть. Сами себя в шутку мы называем ППП — передвижной перевязочный пункт. Здесь боевых действий никогда не было. И, скорее всего, не будет. Так что я вообще не понимаю, зачем мы здесь.

— «Знала бы ты, как ошибаешься», — почему-то с сожалением констатировал Он.

— Ну как зачем? Меня вон от верной гибели спасли. Оказали, так сказать, гинекологическую помощь.

— Вы все шутите.

В приоткрытую дверь просунулось конопатое лицо со взъерошенными, огненно-рыжими волосами, в котором, благодаря больничному халату, легко было узнать постояльца местного заведения.

— Хильда, где ты ходишь? Тебя фрау Майлендер везде ищет.

— А кто такая эта фрау Майлендер?

— Это наша сестра-хозяйка.

И судя по тому, как быстро она попыталась удалиться, весьма строгая.

— Если вам что-то будет нужно… — произнесла она уже в дверях.

— Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке, — напоследок заверил ее Он.

Хильда, еще раз улыбнувшись, скрылась за дверью.

Оставшись, наконец, один, Он смог поразмыслить над той ситуацией, в которую непонятно по чьей воле вляпался. В голове был один сплошной сумбур:

— «Итак, я сидел за компьютером и набирал эту чертову статью. Потом вспышка… самолет»,— после упоминания о самолете по спине пробежал холодок — «Да, до сих пор не верится, что я посадил эту штуку и остался жив. И как у меня это получилось, ума не приложу», — в памяти быстрым калейдоскопом пробежали вчерашние события. — «На следующий день я очнулся в госпитале. У меня оказались вывихнуты лодыжки обеих ног, из плеча вытащены осколки, а под правым глазом синяк размером в пол-лица».

— Он еще раз посмотрел на свою новую физиономию в зеркальце, заботливо оставленном Хильдой. — «Так, дальше. Что я узнал? На дворе 43-й год. Я где-то во Франции или Бельгии. Меня зовут Карл, как его там, а, Маер. Мне где-то от двадцати до двадцати пяти. И я офицер Люфтваффе. Полный бред. Хорошо еще, что не солдат наполеоновской армии где-то на реке Березина» — «Ну ладно. То, что со мной происходит, это абсурд. А в абсурд никто не верит. Поэтому в госпитале я буду в безопасности. Дальше меня вылечат и отправят обратно туда, откуда я пришел. Ха-ха. Обидно будет очутиться среди тех десяти миллионов немцев, которые пали в борьбе с „Красной заразой“. Стоп, стоп, стоп! Если сейчас лето 43-го, то выходит, что первый союзнический солдат появится здесь не раньше, чем через год. Так что время подумать у меня есть. Летать мне больше все равно не дадут. Кто пустит сумасшедшего психа без прошлого за штурвал самолета? А я им еще и помогу. Тогда меня по идее спишут из летного состава куда-нибудь на землю, и дело в шляпе.»

— «Постойте, постойте. А если это „куда-нибудь“ будет на Восточном фронте? Не-е-ет, меня такая перспектива не устраивает. Я ведь даже по-человечески сдаться в плен и то не смогу. По-русски сейчас я говорю так же, как два дня назад по-немецки. Кто ж мне поверит, что я русский, который родится через тридцать лет… Да и пленных, насколько я помню, наши брали с большой неохотой. Лишь только в самых исключительных случаях — когда патроны заканчивались их расстреливать».

— «Что же мне делать? Надо что-то решать…».

— «Думай, Андрюха, думай. Так, во Франции была сеть народного Сопротивления. Можно было бы со временем выйти на кого-то, а там и… Стоп, о каком Сопротивлении я говорю? Это же не кино. Здесь где зайдешь, там и выйдешь. Мигом запишут в жертвы антифашизма. Мне надо проваливать поскорее отсюда, а не заниматься ерундой. Но вот куда?».

— «Стойте… А это ведь неплохая идея насчет Сопротивления. Они же имели связь с англичанами и работали под их руководством. Вот они-то и могли бы мне помочь перебраться на ту сторону Ла-Манша или в Швейцарию. Та вообще не воевала и всю войну была нейтральной. Но проблема заключается в другом: кто мне поверит?» — в голове всплыли воспоминания о его прошлой жизни, до этого дурдома. От них повеяло каким-то нежным теплом, которого Он раньше почему-то не замечал. — «Валерка. Дом. Работа. Неужели я этого всего больше никогда не увижу и останусь здесь навсегда???»

— «Что же послужило источником всего этого? Не могло же все „вырасти“ на ровном месте. Может быть, этот Маер кому-то дорогу перешел не там где надо. Хотя о чем это я? Ведь проблемы сейчас у меня, а не у него. Он сейчас, наверное, где-то… Да, кстати, где он сейчас??? Надеюсь, что в аду. Но если он туда не попал, то где же он??? И что со мной случилось в моем времени??? А работа??? Мне же двадцать девятого статью в набор сдавать!».

— «А может быть, я просто умер? Тогда в ад попал не он, а я».

— «Нет, судя по последствиям, определенно, это я кому-то дорогу перешел… Но кто это мог быть или что? Всю свою сознательную жизнь я ни в кого не верил, в том числе — в бога. С ясновидящими, экстрасенсами и прочими шарлатанами никогда не встречался. Правда, нет. Один раз все-таки было», — в его памяти всплыл тот забавный случай, когда на первом курсе института Он попал в колхоз, где на ферме дояркой работала одна цыганка. Не понятно, как она умудрилась «опозорить» свой род такой профессией, но, тем не менее, все было именно так. Тут следует заметить, что, несмотря на благочестивый образ новой профессии, время от времени в ней просыпались родные корни, и она по очереди веселила всю их студенческую братию своими предсказаниями. Ни одно, кстати сказать, так и не сбылось, а ему она сказала, что жизнь у него скоро изменится. — «В погонах тебя вижу».

— «Чего ж ты мне, дура старая, не сказала, что они будут немецкими?» — его тогда это жутко развеселило. Он ведь вовсю «косил» от службы в доблестных вооруженных силах. Уже давно был готов белый билет, из-за метрики которого его не то что в армию, а даже в колхоз с трудом взяли. — «Хотя что бы это тогда изменило? Да и времени сколько прошло. Уже лет десять, наверное. В любом случае это не она. Разгадка находится здесь, я это чувствую. Надо будет поковыряться в биографии этого фрица. В нем дело…».

Его дальнейшие размышления прервали нежданные посетители. Ими оказались доктор Хубер и, как Он чуть позже узнал, доктор Кох. На вид ему было примерно столько же лет, сколько и его коллеге, но на этом все сходства заканчивались. Сухопарая фигура, впалые глазницы и асфальтный цвет лица делали его похожим на египетскую мумию. Взгляд был, что называется, рентгеновским. При общении с людьми такого склада создается чувство, словно, когда они смотрят вам в глаза, то заглядывают прямо в душу, от чего становится немного не по себе.

После недолгого, но более компетентного осмотра доктор вынес свой диагноз.

— Судя по симптомам, у вас ретроградная амнезия.

— Спасибо, я уже догадался.

— И откуда же, позвольте узнать? — Сейчас доктор стал чем-то напоминать скульптуру того «инопланетянина», которую изваял Церетели в Петропавловской крепости, назвав Петром Первым. Хотя портретного сходства между ней и Петром было ровно столько же, сколько между средним жителем Демократической Республики Конго и таким же средним какого-нибудь там Монако или Люксембурга.

— Откуда, откуда. Из телеви…

— Извините, я не совсем понял, что вы сказали? — доктор «Франкенштейн» продолжал буравить его своим взглядом, из-за чего легкий дискомфорт стал принимать более тяжелую форму. Врать становилось все сложнее. — Теле — что?

— Доктор, а к чему вы мне эти дурацкие вопросы задаете? Вы что не видите, что я…

— Эти дурацкие вопросы я задаю для вашей же пользы! — резко прервал его доктор Кох. — Доктору Хуберу вы сказали, что вас зовут Андрей Коваленко. Почему? Это ведь русское имя, не так ли???

— «Вот и все. Это конец. Меня сейчас доведут до ближайшего оврага и там шлепнут…» — Он снова начал впадать в оцепенение, как тогда в самолете, предчувствуя катастрофу.

— Не молчите, вы слышали вопрос?

— Я не знаю… — единственное, что из себя смог выдавить Он.

— Может быть, вы встречались с этим человеком, когда были на Восточном фронте? Откуда-то ведь вы должны были его знать, раз это имя первым пришло вам в голову.

— «У-у-у-ф». — С плеч моментально рухнула та глыба, что так крепко прижимала его под натиском вопросов доктора Коха.

— «Голова моя садовая, я же Карл Маер. Какой, к черту, овраг? У меня же ретроградная амнезия. Как я мог об этом забыть?». — К нему стало возвращаться былое чувство уверенности, и Он тут же стал импровизировать.

— Вы знаете, у меня в голове вертится много лиц. Но кто они, я никак не могу вспомнить. Другие определяются как-то сами. Много сюжетов из детства. Все это так перемешано, что трудно во всем разобраться.

— То есть? Какие факты вы не помните? — доктор едва заметно улыбнулся, поняв, что сказал глупость.

— «Видимо, в его врачебной практике такие случаи, как у меня, встречаются нечасто. Хотя какие, к черту, случаи, как у меня? Если бы он знал хотя бы пятьдесят процентов того, что знаю я, то наверняка бы занял палату напротив».

— Я хотел спросить, что вы вообще помните. Может быть, отдельные события вашей жизни, какие-то переживания, — поведение доктора заметно изменилось, в голосе стало чувствоваться сильное желание помочь.

— Сегодняшний день хорошо помню, — не зная с чего начать, сказал Он.

— Это уже хорошо, — произнес доктор Кох. — Но сейчас меня больше интересует вчерашний день. Что вы о нем помните?

— Вы знаете, честно говоря, немного. Помню, как пришел в себя в кабине самолета. Потом я с кем-то говорил по рации. Мне помогали с управлением. Затем пошел на посадку, а дальше я отключился. Я ведь его посадил? Да? Никто больше не пострадал?

— У него стало возникать такое чувство, что говорит сейчас не он. Все слышалось как будто бы от третьего лица.

— Ну, не волнуйтесь так. Вы здесь — значит, его, я так думаю, вы посадили. А что касается пострадавших, то вы единственный. В противном случае, их тоже должны были бы доставить к нам, — доктор сделал небольшую паузу, что-то обдумывая. — Вам надо набираться сил. Мне все понятно.

Встав со стула, он отодвинул его обратно к тумбочке.

— К сожалению, в этих условиях мы не сможем вылечить ваш искалеченный разум. Только тело. При амнезии память может вернуться через день, а может и через месяц, поэтому еще рано отчаиваться. В любом случае, я вам точно гарантирую, что как только пойдете на поправку, вас тут же переведут в гарнизонный госпиталь в Кане, где смогут оказать более квалифицированную помощь.

Пожелав ему напоследок приятных сновидений, они тихо удалились. Доктор Хубер, не проронивший за весь осмотр ни единого слова, выглядел как-то виновато и все время отводил глаза в сторону, видимо, стыдясь инцидента, произошедшего накануне.

За окном уже давно вступила в свои права ночь. Еще раз посмотрев в кромешную темноту, Он вдруг понял, как сильно устал.

— «Да, денек был трудный, пора спать»

31 мая 1943 г.

госп. № 56/358.

Утром его разбудила Хильда.

— Доброе утро, Карл. Время принимать лекарства.

Открыв глаза, Он почувствовал все прелести раннего подъема. Но вместе с тем на душе стало как-то легче, словно ночь забрала с собой часть тех потрясений, которые пережил за последние три дня. И это странное имя Карл уже не звучало, словно карканье вороны, став чем-то неотъемлемым и само собой разумеющимся.

— «Да, дружище, теперь ты Карл. И с этим ничего не поделаешь».

— Доброе оно тогда, когда ты встаешь в половине двенадцатого, а не в восемь,— вслух пробурчал он, посмотрев на будильник.

Хильда, как будто не замечая хамства, продолжала добросовестно выполнять свои обязанности, выкладывая на поднос таблетки и порошки, предназначенные для него. Маленькая горсточка незаметно превращалась в маленькую кучку.

— Надеюсь, что это на все отделение? — с надеждой в голосе спросил Он.

— Нет, это все вам, и выпить это вы должны в моем присутствии, — наставительный тон делал похожей ее на школьную учительницу, а его на лоботряса-ученика, отказывающегося делать домашнее задание.

— Хотя бы завтраком для начала покормили.

— После завтрака будут другие лекарства.

— Другие???

Немного поморщившись, Он, смирившись с судьбой, начал одну за другой поедать эту «отраву». После всей процедуры Хильда всунула ему в рот градусник и попыталась быстренько улизнуть.

— А вы не боитесь, что я его тоже сожру? — пробурчал новоиспеченный Карл, не высовывая градусник изо рта.

— Нет. Он не вкусный.

— Ну, не убегайте же, побудьте со мной хоть пару минут.

— Сейчас не могу. Мне надо разнести лекарства до начала осмотра. Но обещаю, как только освобожусь, я к вам тут же загляну.

— Не сомневаюсь. Ведь у меня во рту ваш термометр.

Она еще раз улыбнулась и исчезла за дверью.

— «А все не так уж и плохо. И при других обстоятельствах…».

— Но не успел Он насладиться своим одиночеством, как в палату вошла целая делегация из пяти человек.

Среди «делегатов» были доктор Хубер — со своей «неизменной застенчивостью», доктор Кох — с «приветливым взором», какая-то пышногрудая фрау бальзаковского возраста в форме медперсонала госпиталя и замыкали процессию два офицера с накинутыми на плечи белыми халатами.

Тому, что постарше, было лет пятьдесят. У него были черные волосы, аккуратно зачесанные назад, и тонкие холеные усики, делавшие внешность довольно выразительной. Второй был где-то его нынешним ровесником с ничем не примечательной, слащавой внешностью. Даже невооруженному взгляду сильно бросался в глаза тот факт, что молодой офицер стоял какой-то серой тенью старшего, периодически озабоченно поглядывая в его сторону. Видать, тот был большой шишкой. Но так как нашему герою в рядах Люфтваффе приходилось служить всего третьи сутки, то о звании обоих он не имел ни малейшего представления.

— Как вы себя чувствуете, Карл? — медленно и с расстановкой произнося фразы, начал доктор Кох.

— Да вроде ничего, — пробормотал тот, не вынимая градусник изо рта.

Он никогда раньше не был в Гестапо, но при общении с доктором Кохом, возникало такое чувство, что тот вполне мог бы подрабатывать там на «полставки». — «Ему даже прикасаться к человеку не надо. От одного „нежного“ взгляда в дрожь бросает».

Доктор медленно подошел к кровати.

— Вы хорошо спали?

— Да.

— Это вам, наверное, мешает? — доктор Кох вытащил градусник изо рта и, посмотрев на показания, положил на тумбочку.

— Тошнота, головные боли продолжаются?

— Уже вроде меньше, — нерешительно соврал тот.

Доктор Кох стал быстро проводить осмотр. Из-за чего пациент, периодически не успевая вовремя выполнять указания, стал чувствовать себя слегка не в своей тарелке, а четыре пары глаз, следивших за каждым его движением, делали это чувство все более и более убедительным.

— Вам знакомы эти люди? — произнес доктор после окончания осмотра.

Отойдя в сторону, он позволил лучше рассмотреть обоих офицеров, продолжавших так и стоять в стороне и с каким-то нездоровым изумлением рассматривать его, как экспонат Кунсткамеры.

— Вы можете сказать, кто эти господа офицеры? — неожиданно подал свой голос доктор Хубер.

— Навряд ли.

Если бы Он сейчас был при других обстоятельствах, то ему, наверное, было бы трудно выкручиваться. Но Он действительно мало что знал о том, что спрашивал доктор. Поэтому неуверенность в данной ситуации только усиливала его позицию. — «Главное сейчас — не сболтнуть чего лишнего».

Всеобщее молчание прервал старший офицер.

— Я оберст Кюстер. Командир полка, в котором вы служите.

При упоминании об авиации по спине опять пробежал холодок.

— «Неужели это все не сон?» — За то небольшое время, которое прошло со дня его появления здесь, Он твердо убедил себя, что все это настоящее — оно осязаемо, а значит, Он не спятил. Но каждый новый человек, появлявшийся в его жизни с потоком новой информации, склонял чашу весов в обратную сторону. — «А может быть, весь мир сошел с ума. И я единственный, кто еще хоть что-то понимает в этом бардаке».

— А это Отто фон Ливен, ваш товарищ, — Кюстер пропустил вперед молодого офицера. Тот сделал шаг и, улыбнувшись, кивнул головой.

— Здравствуй, Карл, как поживаешь?

Его голос был очень знакомым. Несомненно, это был никто иной, как «Второй».

— Его-то вы узнаете?

В ответ он лишь в очередной раз отрицательно покачал головой.

— Доктор сказал нам, что у вас частичная потеря памяти, но я не думал, что все так… — Со стороны отчетливо бросалось в глаза то, что Кюстер обращался к Карлу, как к человеку с расстроенной психикой, тщательно разжевывая каждое слово.

— Скажите, а что тогда произошло, — неожиданно преобразился «пациент», совершенно искренне задав вопрос, мучавший его все это время.

— Это была вынужденная мера, — судя по тону Кюстера, объяснение давалось ему нелегко. — Они прошли все рубежи обороны и уже почти вошли в черту города. Мне ничего не оставалось делать, как приказать майору Бренеке вести вас в зону действия нашего ПВО. Ведь, дойди они до города, беды не избежать, там же эти чертовы склады ГСМ. Они хорошо знают, что горючее — наша Ахиллесова пята. Поэтому и стремятся во что бы то ни стало взять нас за горло. — На лице оберста вдруг появилось выражение отчаянной ярости по отношению к тем, кто каждые сутки высыпал сотни тонн бомб на эту землю, разрушая ее города и инфраструктуры. Хотя на Францию ему было по большому счету глубоко наплевать. Ведь большая часть сил устремлялась дальше на восток, к его родной Германии. И с каждым днем их силы все более и более крепли. Теперь они уже летали и днем, а он никак не мог этому помешать.

— Но пока у нас в Люфтваффе есть такие отчаянные парни, как вы, Карл, им нас не сломить. — Кюстер подошел поближе и, взявшись за дужки кровати, стал походить на оратора в сенате древнего Рима. Поправив «тогу», которую ему заменял больничный халат, он продолжил. — Досадно только, что вас сбили наши, но…

— То есть наши?

— По словам ведомого, недалеко от вас разорвался зенитный снаряд. Это и послужило причиной всех бед.

— «Вот это номер, я-то во всем американцев клял за меткую стрельбу. А тут оказывается, комплименты были не по адресу»

— Но вы все равно молодец, блестяще справились с заданием. Если бы не ваша атака, которая отвлекла янки, то паре майора Бренеке навряд ли удалось сбить этого монстра. Две летающие крепости за один день — это совсем неплохо. Один самолет, правда, сбили эти олухи-зенитчики. На обратном пути… — его праведный гнев неожиданно сменился раздражением, а Отто за его спиной стоял, не дыша, во всю сдерживаясь, чтобы не улыбнуться.

— До города с бомбами дошел только один «Б—17[7]» . Двое других были повреждены и сбросили груз еще на подходе. К нашему счастью, их штурман-ковбой оказался не таким уж и метким. Бомбы легли в трех километрах от складов, уничтожив целый рабочий квартал.

— И что, много человек погибло? — тут же участливо переспросил доктор Хубер.

— В этой части города никто не расквартирован, поэтому среди наших только двое раненых. А что касается гражданских, то там погибло около сорока человек, это вместе с пропавшими без вести. Завалы до сих пор разгребают.

— Майор Бренеке очень высоко о вас отзывался, — продолжил Кюстер — Правда это касается только вас, а не ведомого.

— А что с ним не так?

— Майор написал на него рапорт о «недостойном поведении во время боя». Я его завизировал, так что Хольцера в скором времени ожидает трибунал.

— Подождите, о каком трибунале идет речь. Что он совершил? — Только сейчас до него дошло, что «ведомый» и есть тот человек, которому Он обязан жизнью.

— После того, как вас ранило, он, не доведя атаку до конца, вышел из боя.

— Хорошо, а причем здесь майор, ведь это мой ведомый, а не его, к тому же майора поблизости тогда не было.

— Какая разница, чей ведомый. Вы что, забыли, что оба являетесь подчиненными майора Бренеке. Его никто еще не снимал с должности замкомполка, — интонация оберста приняла раздражительный тон. По-видимому, он был еще тот служака и не любил, когда подчиненные нарушали субординацию.

— Я хотел сказать другое, — неожиданно в голову пришел аргумент, который тут же пошел в дело.— Он выполнял мой приказ.

— Какой приказ? — Кюстер повернулся вполоборота к доктору Коху, растерянно поглядывая то на него, то на Карла.

— Я приказал ему выйти из боя, после того как был ранен, — замешательство Кюстера придавало еще больше уверенности, от чего его речь становилась более убедительной. — У него одного не было никаких шансов.

— Но постойте, как вы можете помнить о том, что отдавали приказ, если у вас амнезия и вы вообще ничего не … — Кюстер осекся на полуслове.

— А я не говорил, что я ничего не помню, — спокойно ответил Карл — После взрыва я действительно потерял из своего сознания большую часть того, что со мной было в прошлом. Но потерял-то я ту часть, которая произошла до взрыва, а не после. Ведь после него я еще сам умудрился посадить самолет. Не так ли?

Кюстер вопросительно уставился на доктора Коха, ища у того поддержку. Но доктор, к его изумлению, только кивнул головой, подтверждая тем самым слова Карла, чем окончательно вывел его из равновесия.

— Хорошо, а почему тогда вашего приказа не слышал майор Бренеке?

— У него, если я не ошибаюсь, были какие-то неполадки с рацией, он сам сказал, что принял наш радиосигнал на расстоянии около километра. Не так ли, Отто?

После реплики, обращенной к нему, Отто заметно изменился в лице. По-видимому, он был еще тот жук. Это хорошо чувствовалось еще тогда, при их первом разговоре в воздухе. Сейчас же, оказавшись между двух огней, ему ничего не оставалось, как засунуть свою лояльность куда подальше, что, судя по «кислой роже», делать ему совершенно не хотелось.

— Да это так, майор говорил, что их разговор он принял на расстоянии одного-двух километров.

— А вы в течение боя хорошо принимали радиосигнал? — не унимался Кюстер.

— Да, господин оберст.

— Хорошо, тогда скажите, вы слышали, как оберлейтенант Маер отдавал приказ о выходе из боя оберлейтенанту Хольцеру?

Разговор стал принимать странный оттенок. Создавалось такое впечатление, что это была не госпитальная палата, а заседание суда, где оберст Кюстер выступал одновременно в роли прокурора и судьи, Карл был адвокатом, Отто свидетелем, а все остальные присяжными.

— Нет. — Отто сделал небольшую паузу, — но, возможно, я этого просто не услышал. Ведь шел бой. И я был весь занят предстоящей атакой.

— Но я ведь тоже ничего не слышал, хотя все время находился на командном посту, — Кюстер сделал паузу. Он сейчас был в тяжелом положении: после того, как так восхвалял Карла, тот перевернул все с ног на голову. И теперь ему надо было принять какое-то решение. — Я надеюсь, что вы сейчас не выгораживали своего бывшего друга, а были с нами честны и откровенны. Не так ли?

— Именно так.

— Хорошо, я еще подумаю над этим делом. Но Хольцер все равно будет наказан, у него и без рапорта майора все личное дело во взысканиях, так что гауптвахта ему обеспечена, — интонация Кюстера была скорее примирительной, нежели порицательной. По-видимому, он пришел к компромиссу и теперь пытался «сохранить лицо».

— Ну, нам пора, — произнес он, бегло взглянув на часы. — Рад был видеть вас, Карл, в добром здравии. Надеюсь, что к выздоровлению техники отреставрируют вашу старушку, и вы, так сказать, с новыми силами сможете дальше громить врага.

От последних слов Кюстера к горлу опять подкатил ком. Но тут неожиданно на помощь пришел доктор Кох.

— Ну, я бы не стал сразу уж так говорить о полетах. Рано еще делать какие-то выводы. Все покажет время…

— Да ладно, знаем мы вас, — с наигранным раздражением прервал его Кюстер — Вам ведь только и надо, как бы нас на землю списать. Показать, кто здесь главный. — Кюстер артистично указал пальцем в пол. — Но знайте, его мы вам не отдадим.

Он уже было пошел к двери, но, резко остановившись, опять обратился к Карлу.

— Ах да, чуть не забыл, зачем пришел. — Улыбнувшись, Кюстер отдал дань собственному остроумию. — Вчера пришел приказ из Берлина, так что хочу вас поздравить. За тот Веллингтон[8], который сбили в начале прошлого месяца, вас наградили «Крестом военных заслуг» 2-го класса.

Последняя новость окончательно лишила «новоиспеченного асса» дара речи. Такой оборот ему трудно было себе даже представить.

— «Да… Дед мог бы мной гордиться»

В комнате воцарилась гробовая тишина. Все присутствующие, приветливо улыбаясь, ожидали, когда «счастливчик» наконец-то закроет рот и что-то скажет.

— Извините, какого класса?

— Да, да, Карл, я и сам знаю, что вы заслуживаете большего. Ваши былые заслуги, а также исполнительность и самоотверженность при выполнении воинского долга были мной приняты во внимание, когда я подавал наградной рапорт. Но эти жопоголовые штабисты, — Кюстер мельком оглянулся на медсестру, компания которой его явно раздражала, мешая изъясняться на привычном для него языке, — решили, что вы недостойны «Железного креста» 1-го класса. Как же! Для них это не подвиг. Вот если бы вы разбомбили Букингемский дворец вместе с королем или штаб-квартиру королевских ВВС в Фарборо, тогда пожалуйста, — последние слова он почти выкрикивал, обращаясь к кому-то свыше.

В эти минуты Кюстер, благодаря своим усикам, был похож на разгневанного таракана. Прямо как сюжет из сказки. И муха— цокотуха тоже имеется. Вопрос стал только о том, кто будет спасительным комариком?

— Ну, я думаю, для первого раза этого вполне достаточно, — своевременно вмешался доктор Кох. — Карлу информацию о его прошлом надо давать порционно, соблюдая этакую информационную диету. И у меня к вам, господин оберст, по этому поводу будет маленькая просьба. — Доктор провел рукой по направлению к двери, предлагая всем выйти.

— Да, да. Мы и так задержались. Выздоравливайте, Карл. Мы вас еще обязательно навестим.

Вся процессия, не торопясь, потянулась к выходу. Все, кроме Отто, который, подойдя к Карлу, положил на тумбочку что-то вроде барсетки.

— Думаю, что это тебе пригодится.

— Да, спасибо, — автоматически ответил он, даже не имея представления о том, что находится внутри «этого».

— Я еще загляну попозже. Выздоравливай.

Когда Он остался один, его внимание первым же делом привлекло таинственное «это», оставленное Отто. На кожаной верхней части лицевой стороны красовался орел на фоне свастики.

— Да, начало интригует. Интересно, а что же внутри?

А внутри оказались всего лишь туалетные принадлежности. Опасная бритва, помазок, одеколон, от запаха которого из палаты гурьбой повылетали все мухи. И то, что ему сейчас было необходимо больше всего, — зубная щетка.

— «Не густо. Но, по крайней мере, я хоть первый раз за трое суток зубы почищу. Вот как бы мне повторить вчерашний подвиг и доковылять самому до умывальника. Да, это проблема». — Он сразу вспомнил, как вечером на него в коридоре наткнулась сердобольная Хильда, которая и помогла дойти до пункта назначения. Нечто подобное следовало совершить и сейчас, но уже без чьей-либо помощи.

— «Ладно, Андрюха, пора в путь. Хотя какой я теперь, к черту, Андрюха, теперь я Карл. Карл Маер. Время совершить подвиг, дружище Карл. Ведь не зря же тебя „Крестом“ наградили. Хорошо еще, что не деревянным».

29 апреля 2002 года

Санкт — Петербург,

квартира Андрея Коваленко

— Солнце взошло. Пора на плантацию, — прямо над ухом прозвучал звонкий, женский голосок.

Он уже давно не спал и, нежась в полудреме, старался найти повод для полного пробуждения, который так неожиданно нашелся. Хотя правильней было бы сказать, что он его сам нашел. И теперь, во всю тормоша, надеялся привести в чувство.

— Все, все. Я встал.

Сев на кровать и спросонья хлопая ресницами, он пытался разглядеть свою нежданную гостью. Она, в свою очередь, даже после пробуждения продолжала игриво тормошить за руку, совершенно не обращая внимания на его раздражение.

— Хватит, — почти прокричал он.

Тряска тут же прекратилась. И ему, наконец, удалось, как следует рассмотреть своего «мучителя». Им оказалась молодая, привлекательная особа, примерно его возраста. В ее внешности все было какое-то оптимистически-жизнерадостное. Небольшой носик, живые и озорные глазки, незамысловатая прическа. С виду она чем-то походила на какого-то юркого и шаловливого зверька.

Совершенно не обидевшись на его хамский вопль, она спокойно присела на край кровати и, слегка прищурившись, стала изображать заговорщицкую гримасу.

— Как поживает мой Андрюшка-раскладушка? — наклонившись, она играючи слегка боднула его головой в живот. По всему телу мягкой дрожью пробежала приятная волна легкого возбуждения.

Злиться больше почему-то не хотелось, но он так и не понял, кто перед ним находится.

— «Может быть, она вообще ошиблась адресом? Хотя не похоже…».

— Как ты сюда попала? — хрипло произнес он, пытаясь убрать с лица это дурацкое выражение, отражаемое зеркальной гладью аквариума.

Но вместо ответа она по-прежнему продолжала, хитро щурясь, корчить смешные рожицы, изображая его похмелье.

— Ты это что, сам все выдул? Без меня? — воскликнула она, заметив батарею пустых бутылок, выстроенных в дальнем углу комнаты.

Встав и подойдя к письменному столу, девушка положила на него связку ключей, точь-в-точь напоминающих его собственные.

— О-о-о. Рациональное использование денег. Водка плюс пиво. Ну и как голова? Ничего в ней не болит?

— Да так, немного, — пробурчал он, обведя взглядом комнату, в которой после вчерашнего «праздника души» творилось что-то невообразимое. Вещи из шкафа были разбросаны по полу. Телевизор по-прежнему работал, показывая черно-белую хронику военных лет, а на письменном столе, в луже пива, плавали какие-то важные документы «прежнего хозяина».

— У тебя что, двадцать три неотвеченных вызова? — с изумлением произнесла она, вертя в руках мобильный телефон, которым он так и не научился пользоваться.

— Не знаю, я не считал.

— Ха, ха, ха. Как смешно. А я, дура, звоню ему с утра до ночи третий день подряд. Уже думала, что-то случилось. А он здесь, как Ленин в «Разливе», к революции готовится, — с выражением произнесла она, бросив взгляд на пустые бутылки. — Ты, что, хочешь работу потерять?

Не зная, что ответить, он лишь глупо улыбнулся.

— У нас времени ровно до обеда. То есть сорок пять минут. Если ты до этого времени не покажешь Гольцману готовую статью, то тебя уволят. А потом и меня за компанию. Так что на сборы пять минут.

После ее слов в Андрее вслед за телом неожиданно проснулось чувство ответственности за «новое я», которое по его же вине было так изрядно потрепано. Быстро вскочив с кровати, он тут же, несмотря на присутствие «незнакомой» женщины, принялся переодеваться. Ему почему-то совершенно не хотелось причинять никому неприятности. К тому же его новая знакомая умела так убедительно изъясняться, что повторять дважды не пришлось.

Только когда он уже почти закончил с переодеванием, в его голове вдруг всплыл эпизод разговора, которому раньше он не придал особого значения.

— А этот Гольцман, он кто? — неподвижно застыв посреди комнаты в одной штанине, спросил Андрей.

— «Он, что, надо мной издевается? — Знает же, как я не люблю, когда он начинает так себя вести» — с раздражением промелькнуло в голове Леры.

— Если ты вчера пропил последние мозги, то я тебе напомню. Это наш главный редактор.

— А он, что, еврей?

— А ты, что, антисемит?

— Да.

— И давно?

— С тех пор, как вступил в НСДAП[9].

— Ну, знаешь, ты так еще не разу не гнал.

— Ты мне не ответила. Он еврей?

— Нет, узбек. А фамилию сменил специально, чтобы попасть на землю обетованную, — на лице Валерии не осталось и следа того хорошего и жизнерадостного настроения, в котором она пребывала еще совсем недавно. — У тебя еще есть ко мне вопросы?

— Да. Кто ты такая?

— Да пошел ты… — швырнув на кровать его мобильный, она направилась к выходу, но у самых дверей вдруг остановилась.

— Когда навеселишься, спускайся вниз. Я буду ждать в машине.

Проводив ее взглядом, Андрей продолжил штурмовать непослушную штанину. — «Еврей… Еще не хватало, чтобы я здесь на них горбатился…»