"Коридор" - читать интересную книгу автора (Плотников Александр Анатольевич)

Часть I

Глава 1

Где-то над п-ом Котантен.

О слепляющий свет понемногу начал блекнуть. На смену ему стала выступать ярко-красная пелена, ставшая через какое-то время багровой. В этот момент Он поймал себя на мысли, что никогда раньше не видел такого оттенка. С каждой секундой зрение все интенсивнее восстанавливало утраченные права, и уже можно было различить отдельные предметы.

— «Где я? Приборы, рычаги, стекло. — Это кабина. Я нахожусь в кабине самолета… Летящего самолета».

Судя по габаритам, это был небольшой одномоторный самолет типа тех, что показывают высший пилотаж на авиационных праздниках. Ему вдруг показалось очень странным, что Он не испытывает никаких эмоций, находясь в каком-то аморфном состоянии. Не было ни страха, ни всплеска адреналина. Такое чувство, что происходящее Он наблюдал со стороны, в то же время осознавая всю степень опасности сложившейся ситуации. — «Что произошло? Что со мной творится? И эта зловещая тишина, как будто бы кто-то убрал звук на ноль…».

Неожиданно пространство вокруг разверзлось тысячей звуков, которые одновременно миллионами игл впились прямо в мозг. В глазах резко потемнело, прежде чем реальность потеряла свои контуры.

Сознание вернулось так же неожиданно, как и наступило забвение.

— «Сколько времени я был в отключке? Минуту? Две? Нет, скорее, пару секунд», — к счастью для него все осталось без изменений, и самолет продолжал по-прежнему лететь.

На этот раз к нему вернулись все чувства восприятия окружающего мира. Состояние было, как после общего наркоза. Перед глазами все плыло, а тупая боль в голове не давала сфокусировать взгляд, размывая контуры.

Приборная панель, на которую он сейчас смотрел, была наполовину выведена из строя. Почти на всех датчиках были разбиты стекла. Откуда-то сбоку свисала целая паутина проводов, а его ноги вдобавок неподвижно лежали на педалях, о назначении которых Он не имел ни малейшего представления. — «Даже если гипотетически предположить, что справа газ, то слева… Какой к черту тормоз на самолете! Нет, я этого не выдержу…».

Взгляд бегло пробежал по кабине и уперся в крыло, на котором было такое, что переместило его вяло начинающуюся панику сразу в «кому». Там, на закамуфлированной поверхности, красовался белый нацистский крест. И только сейчас до его сознания наконец дошло, что Он находится не на «авиашоу», а на чем-то таком, что явно не вмещалось по своим габаритам в его разум, сжимающийся с каждой секундой этого кошмара, как резиновый мяч.— «Что это за шутки???»

То, что Он увидел дальше, было как прозрение. Ярко-синюю гладь неба бурили тела огромных четырехмоторных монстров с белыми звездами в синих кругах на фюзеляжах. Их было четверо, а вдалеке виднелись еще две такие же группы. Мощные двигатели тянули за собой нити белого шлейфа, которые гигантскими вилами делили небо на части.

Дистанция до самолетов составляла не более трех-четырех сотен метров, позволяя хорошо и детально рассмотреть их. Вокруг бомбардировщиков на разном расстоянии возникали небольшие черные облачка, которые, как будто вклеиваясь в небосвод, застывали в нем навечно. Лишь последующая звуковая волна выдавала принадлежность этого фейерверка, который был ничем иным, как зенитным заградительным огнем.

Неожиданно все четыре машины разом ощетинились. В небо взлетели два десятка струй смертоносного, свинцового дождя, направленного куда-то в верхнюю полусферу. А так как его самолет, заваленный на крыло, находился слева ниже от них, то объект атаки заслоняла замыкающая строй машина.

Спустя пару секунд наступила развязка. Атакующие бомбардировщиков самолеты открыли шквальный огонь по лидеру группы. Красные и желтые огни стали в клочья рвать крыло этого гиганта, после чего между первым и вторым двигателем вспыхнул огненный шар, разломивший его надвое. Через мгновение донесся сильный хлопок, и самолет, заваливаясь на бок, стал совершать медленное вращение вокруг своей оси.

Примерно в двадцати метрах от хвоста пронеслись победители, которых оказалось всего двое, хотя по огневым трассам можно было предположить, что их раза в два больше. На бортах обоих были такие же кресты, а на хвостах свастика.

Теперь настал черед бомбардировщиков показать свои «зубы», так как при выходе из атаки, оба самолета попали в заднюю полусферу, в которой была сосредоточена большая часть оборонительного оружия. Первому длинной очередью попали в носовой кожух, из которого тонкой струйкой потянулся шлейф белого дыма. Второму повезло больше, он отделался лишь легким испугом и несколькими сквозными пробоинами в правом крыле.

Истребители с огромной скоростью уносились из зоны действия крупнокалиберных пулеметов, продолжавших вести беспорядочный огонь. Как раз в этот момент подбитый бомбардировщик поравнялся с одиноким мессершмидтом, барражирующим по кругу. Из его открытых бомболюков стало медленно вываливаться содержимое, веером разбрасывая смертоносный груз на какие-то поля, находящиеся далеко внизу.

— «Интересно, почему они по мне не стреляют. Они меня, что, еще не заметили?».

Ответ пришел моментально. Заметив краем глаза шлейф дыма, Он тут же обернулся. Увиденное далее потрясло еще больше, нежели все увиденное накануне. Полоска была ничем иным, как его собственным следом. Очаг возгорания находился где-то в районе днища, вяло коптя черной, смолистой гарью.

Только сейчас, как следует осмотревшись, Он оценил всю плачевность своего положения. В крыльях было такое количество пробоин, что они напоминали бабушкин дуршлаг, а весь самолет в целом сильно смахивал на «Летучего Голландца». Хотя, судя по опознавательным знакам, это скорее был «Летучий Германец».

— «Так, все, хватит демагогии. Пора отсюда выбираться. У летчика есть парашют, кстати, где он? Ах да, я на нем сижу. Все будет хорошо. Я знаю, что такое прыжки с парашютом, по крайней мере, в теории… Так, где здесь выход? А, вот. „Открыть“ — открыва…ем». — Сильный поток воздуха крепко прижал к лицу очки и кислородную маску. Одновременно с этим от перепада давления заложило уши.

С опаской высунув голову, Он попытался определить высоту. Навскидку можно было дать километров пять, не меньше. Прямо под ним простиралась равнина полей, а вдали на востоке виднелся большой город.

— «Нет, это не для меня, я с километра не смог прыгнуть, а тут раз в пять больше», — продолжал Он диалог с самим собой.

— «Черт побери, у меня нет выбора. Соберись… Так, дышим глубоко. Я сейчас свободной рукой расстегну этот чертов ремень».

— О, нет! — от резкого движения левой руки непроизвольно дернулась и правая, которая все это время мертвой хваткой держала штурвал в одном неподвижном положении. Машину повело носом вниз, и Он инстинктивно потянул рычаг на себя. Самолет тут же рвануло вверх, а левая нога вдобавок утопила педаль в пол, от чего еще сильнее стало заваливать влево. Чтобы вернуть самолет, пришлось дернуть штурвал вперед, вдавив правую педаль. Потом опять к себе… «Русские горки» не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывало сейчас его тело. От этой лихорадочной тряски возникало чувство, что самолет вот-вот отлетает свое. Причем вместе с пилотом.

— О Боже, где ты? Помоги же мне! — почти прокричал Он, запрокинув голову вверх.

— Я здесь, — через некоторое время раздался шуршащий голос в наушниках.

— Кто это?

— Убери правую ногу с педали, придурок, и отпусти штурвал. Иначе встретишься с тем, кого звал.

Послушно выполнив сказанное, Он вскоре почувствовал, что самолет перестал валиться влево. Но вверх-вниз все равно скакал, как мустанг.

— А теперь прекрати дергать штурвал. Плавно на себя и вправо. Еще, еще. Все выравнивай. Карл, не дергай педали.

— «Карл? Это он, что, мне? Чертовщина какая-то», — у него грешным делом начало появляться чувство, что Он спятил. Самое удивительное было то, что все наставления выполнялись правильно, с первого раза. Как будто его рукой кто-то водил.

— О! Стал!

— Кто у тебя там встал? — в наушниках послышалось радостное ржание.

— Я его выровнял.

— Я думаю. Ты, дослужившись до оберлейтенанта[1] , научился хотя бы в штопор не сваливаться. Надеюсь, что сесть-то ты сам сможешь?

— Нет! — незамедлительно выпалил в ответ Он.

— Неужели все так серьезно? Ушам своим не верю, Карл Маер — гроза Восточного фронта и лучший пилот нашего штаффеля[2] — не может сам посадить самолет. Ну ладно, не дрейфь. Что-нибудь придумаем.

— Где я нахожусь? С кем разговариваю? — в голове все окончательно перемешалось.

Голос сильно осип, и каждое слово давалось с трудом.

— Это я, твой любимый ведомый. Хельмут. Я слева выше. Извини, что ближе не подхожу. Боюсь, что из-за твоего мастерского пилотирования мы оба окажемся скоро на приеме у архангела Гавриила,— из динамика опять раздалось довольное ржание.

Аккуратно обернувшись назад, Он увидел буквально в десяти— пятнадцати метрах от себя истребитель Хельмута. Тот шел чуть позади, ровно держа курс, в отличие от самолета с бортовым номером «03», продолжавшим рыскать в разные стороны. В таком ракурсе эта боевая машина смотрелась угрожающе красиво, что особенно подчеркивала эмблема белого щита с готической буквой «S» на желтом кожухе двигателя.

Самолет Хельмута начал медленно равняться, и через некоторое время Он даже смог разглядеть лицо, но из-за сильного ветра и головокружения трудно было сфокусировать взгляд, чтобы лучше его рассмотреть.

— Ни хрена себе! Ты выглядишь еще хуже, чем мейсер. — На этот раз в голосе Хельмута послышалась нотка озабоченности.

— Как ты там? Держись. Вон и Шеф уже близко. Черт, меня сейчас четвертуют.

Обернувшись по направлению взгляда, Он увидел ту самую пару, которая накануне сбила бомбардировщик. Набирая высоту, они приближались с запада. — «Интересно, а на каком языке это мы разговариваем. Неужто на немецком? Не может быть. Но думаю-то я по-русски, хотя. Надписи, да здесь были надписи, которые я читал. Черт, все на немецком. Авиагоризонт, альтиметр, шасси, закрылки… Латиница. Что со мной происходит? Что это за бредовый сон? Наркотиками я не балуюсь, а то, что мы с Валеркой три дня назад, так ведь это ерунда. Всего-навсего травы курнули. Думай, думай. Вчера вечером меня Тимофеевич на кухне угощал. Да нет, о чем это я? От его бормотухи ничего, кроме зверской головной боли, у меня никогда не было…»

— Карл, ты что, опять бредишь?

— Что значит опять?

Звук в наушниках периодически пропадал.

— Пять километров, я не смогу, я не прыгну.

— Я, что, это все вслух говорил?

— Думаю, что да, потому что если это были мысли, то их слышала вся округа на нашей частоте. Шеф уже близко, соберись. И мой тебе совет, пристегни ремень да закрой фонарь, пока тебя окончательно не выдуло из кабины.

— Какой фонарь?

— Стеклышко, стеклышко. Там над головой есть красная пимпочка, потяни ее на себя.

— А-а-а!

— Ага.

С фонарем проблем не возникло, а вот ремень доставил уйму неприятностей. Лямки разлетелись в разные стороны, из-за чего пришлось искать их по всей кабине на ощупь. Но после недолгой заминки и с этой напастью удалось справиться.

— «Третий», «Третий» — это «Первый». Что с вами? Доложите обстановку. «Третий», почему вы не отвечаете? Прием?

— Карл, это он к тебе обращается. Скажи что-нибудь.

— Со мной все в порядке, — с перепугу выпалил Он.

— Вы уверены, куда вас ранило?

— Я не знаю. Руки и ноги целы. Только голова гудит, и тошнит сильно.

— До дома самолет доведете?

— Я не знаю. Наверное, не… — сильная оскомина подкатила к горлу, не дав договорить.

Оба истребителя поравнялись, и теперь все четверо шли одной шеренгой.

— Что с рацией? Она повреждена? Мой приемник начал принимать вашу болтовню только в километре от этой точки.

— Шеф, а может быть, это у вас что-то не в порядке?

— А, это вы, Хольцер, у меня к вам тоже есть пара вопросов. Но мы их обсудим на земле. Перестраиваемся клином. Маер замыкающий. Направление 2-4-0. Высота 1500.

Самолеты довольно быстро перестроились, приняв положение впереди, чуть выше. Все, кроме машины с бортовым номером «03», пилот которой боялся не то что пошевелиться, а даже изменить интенсивность дыхания. Но вот и Он, медленно потянув штурвал на себя, потихоньку стал с ними сближаться.

— «Третий», не отставай, — двигатель ведущего зафыркал, и, изменив тональность, стал явно снижать обороты.

— «Второй», примите группу. Ведите всех на базу. У меня давление масла на нуле, так что мне с вами не дойти. Я постараюсь сесть вон на том поле, возле мельницы. Сообщите на базу мои координаты. Прием.

— «Первый», вас понял. «Осиное гнездо», «Осиное гнездо» — это «Ястреб-2». Как слышите меня? Прием. Это «Ястреб-2». Как слышите меня? Прием…

Странно и необычно было слышать и понимать, как родную, немецкую речь. А еще больше поражало то, что его исходный, русский «корень» был как будто заблокирован. И теперь с каждой новой минутой из его сознания вытеснялось все то, кем он был раньше. У него создалось такое чувство, как после пробуждения, когда ты пытаешься приказать своему разуму не забывать интересный сон. Но он тебя не слушает, унося все дальше и дальше то, что ты так не хочешь отпускать. В таких случаях надо обязательно несколько раз прокрутить в голове понравившийся сюжет, и тогда ты его обязательно запомнишь — не во всех подробностях, конечно, но суть уж точно. Нечто подобное нужно было сейчас и ему. Иначе можно навсегда позабыть, кто он такой и откуда.

— …в квадрате 34/82, рядом с мельницей. Да и еще у нас один раненый, готовьте встречу. Как поняли меня? Прием.

— Вас понял, «Второй». К встрече готовы. Прием.

— О, смотрите, смотрите, как наш Шеф на пузо садится. Я надеюсь, он сломает себе ногу.

Самолет «Первого», юзом бороздя поле, сметал все, что на нем так неосторожно успело взойти до его приземления. И через какое-то время машина, сильно дернувшись вперед, остановилась, будто закончилась веревка, к которой она была привязана.

— Слушай, Хельмут. Чего ты постоянно нарываешься? Тебе, что, мало того, что Бренеке уже сделал? — недовольно фыркнул «Второй».

— «Ястребы». Это «Осиное Гнездо», что у вас там за треп постоянно слышен в эфире, между прочим оберст[3] все слышал. Пошел вас встречать. Так что готовьтесь.

— Денек перестает быть томным. Если янки дошли до города, то я как всегда буду крайним, — печально пробормотал Хельмут.

— Такова уж твоя доля, дружище, — поучительно и с долей сарказма ответил «Второй». — Так, выстраиваемся в колонну, вон уже взлетка видна.

— Эй, эй, стойте вы про меня не забыли? Я не смогу сам посадить самолет, — с испугом выкрикнул пилот самолета с бортовым номером «03».

— Карл, что с тобой? Скажи…

— Я не смогу его сам посадить. Вы, что, этого не понимаете, — от переизбытка эмоций путались не только слова, но и мысли, а общее состояние было на шаг от полной потери контроля.

— Карл, успокойся. Объясни толком, что с тобой?

— Что со мной? Я не вижу вашей чертовой взлетной полосы. И вообще, я не смогу его посадить, — у него опять начиналась паника. — Я не должен здесь находиться. Я не отсюда…

— Карл, прекрати молоть чепуху и возьми себя в руки. Все будет хорошо. Положись на нас. Мы тебя посадим. «Осиное Гнездо», «Осиное Гнездо» это «Ястреб-2». У нас один тяжелый. Прием.

— «Второй», вас понял, сажайте сначала его. Полоса свободна. «Третий», вам разрешена посадка.

— Карл, делай, что я тебе говорю, — голос «Второго» звучал ровно и бодро, что действовало успокаивающе, но не настолько, чтобы здравый рассудок уничтожил весь тот хаос, творившийся в его голове.

— Отто, постой. Доверь это мне.

— Но, Хельмут, ты же…

— Все будет нормально. Мне не в первый раз вытаскивать его из переплета.

— Ты уверен?

— Все будет хорошо, успокойся.

— «Ястребы», кто будет вести «Третьего» на посадку?

— «Третьего» будет сажать оберлейтенант Хольцер. Прием, — неожиданно серьезным тоном сказал Хельмут.

— Вас понял. Заходите на прямую.

— Удачи вам, ребята! — самолет «Второго», завалившись на правое крыло, стал плавно удаляться куда-то в сторону, уходя на круг.

— Карл, ты как? — вывел из оцепенения Хельмут. Его интонация диаметрально отличалась от той, что была накануне. — Делай то, что я говорю, и у нас все получится. Можешь на меня положиться.

— От его слов повеяло уверенностью в то, что не все кончено, и душевное смятение, спазмами сжимающее горло, начало потихоньку ослаблять мертвую хватку.

— Расслабься и делай то, что я говорю. Посадить «Мессершмидт 109 F»[4] — плевое дело. В крайнем случае сядем на брюхо, как учил нас Шеф. — В наушниках опять зазвучал его смех, но на этот раз не саркастический, а скорее ободряющий.

— Так, через минуту выходим на прямую. Высота 400. Убирай обороты до полутора тысяч и не заваливайся. Вот так, а теперь отпусти закрылки в третье положение до упора, выравнивай машину, выравнивай Карл…

Хельмут продолжал давать указания по рации. А Он опять поймал себя на мысли, что все приказы выполняет автоматически, не ища нужный рычаг глазами. У него даже появилось чувство, что тело само выполняет команды, слышимые из наушников.

— Так, теперь выпускаем шасси. Тумблер находится слева, сбоку.

Но рука уже сама успела повернуть его в положение «Выпущено».

— Так, хорошо, теперь держим машину ровно и плавно снижаемся. Понизь обороты до восьмисот.

— Выходим на начало полосы, держи скорость на 160-ти. Карл, как только дойдешь до ее начала, убирай полностью газ и начинай парашютирование.

— Давай, Карл, задирай нос выше, выше.

Самолет прошел тридцатиметровую отметку перед ВПП[5]. По мере ее прохождения земля все быстрее начала набегать. И хотя все инструкции Хельмута выполнялись неукоснительно, тем не менее, от рысканья самолета в разные стороны в голове все сильнее зрела мысль, что это последние минуты его жизни. В этот момент Он находился на грани между трезвым здравомыслием и паникой. К счастью, первое брало верх, и во многом этому способствовала уверенность, исходившая от его напарника.

Сильный динамический удар потряс весь самолет. Осколки разбитых и треснувших стекол начали вываливаться из покореженных приборов. Все тело пронзила сильная ударная волна, отозвавшаяся болью в левом плече. От неожиданности Он потянул штурвал на себя, и когда все окружающее пространство вокруг заняло синее небо, рука инстинктивно пошла вперед. Машина как будто зависла на мгновение, после чего резко ушла вниз. — «Лишь бы не скапотировать, иначе самолет сделает сальто, и мне будет звездец», — молнией промелькнуло в его голове.

— «Интересно, а откуда я это знаю?» — это была последняя мысль. Затем последовал еще один удар, дикий скрежет с правой стороны и темнота…

29 мая 1943 г.

Франко-швейцарская граница

Небольшой пикап марки «Рено» медленно растворялся в темноте, с каждой секундой все дальше удаляясь от пограничного поста. На его бортах красовались яркие рекламные надписи: «Бродячий цирк мадам Орланд и месье Попандополоса».

Машину вела сама мадам Орланд, молодая блондинка с безупречно красивыми чертами лица. На вид ей было лет тридцать, не больше, а рядом сидел мужчина, который по возрасту годился ей в отцы. Судя по всему, это и был сам великий маг и чародей месье Попандополос. Даже сейчас он выглядел почти как на рекламном плакате, облаченный в похожий на цирковой френч, передающий особенности греческого колорита. Но что-то в нем выходило за рамки нарочито показной национальной внешности. Слишком горбатый нос, и эти глаза навыкате, делавшие его схожим с библейскими персонажами.

— Все, снимайте этот маскарад, — скомандовала мадам Орланд почему-то на немецком языке.

— Позвольте, милочка, что вы сказали?

— Переодевайтесь, — на этот раз она ответила на родном, французском. Хотя незнакомому человеку трудно было бы понять, какой язык для нее родной, так как на обоих она изъяснялась безукоризненно.

Мадам Орланд остановила машину возле обочины и прямо на водительском месте принялась переодеваться, скидывая с себя жилет, а затем и белую блузу, которая тоже была чем-то вроде рабочей атрибутики. Ее коллега был явно смущен такой откровенностью. Он тут же густо покраснел, что было заметно даже при слабом освещении салона.

— Что-то не так? — смотря на него в упор, спросила мадам Орланд.

Но он лишь промолчал, и, отвернувшись в сторону, зачем-то полез в бардачок.

— Вы молодец. А я вот на этих чертовых проверках потерял больше нервных клеток, чем при выполнении самой операции. И как это вам удалось так с ними спокойно общаться?

— Бросьте, не стоит сравнивать вашу РАБОТУ с той ерундой, которую сделала я. Ведь это была всего-навсего стандартная процедура дорожного досмотра. Обычная рутина, только и всего.

— Ру-ти-на, — произнес он по слогам, — скажете тоже. А если бы они меня что-нибудь попросили сказать по-гречески или, того хуже, показать фокус. Что тогда?

После последней фразы она звонко рассмеялась.

— Какой вы все-таки забавный!

— И что во мне такого забавного вы усмотрели?

— Не обижайтесь на меня, это я так к слову сказала. Если бы вас попросили сказать что-то на вашем родном языке, то мы бы сказали, что вы французский грек, который говорит по-гречески так же, как они на языке древних племен народа Маури. А что касается фокусов, — мадам Орланд заговорщицки улыбнулась, — то этим бы занялась я. У меня было бы что им показать.

— Вы это о чем?

Отвечая на его вопрос, мадам Орланд приспустила бретельку лифчика, слегка оголив верх груди. Фокус явно удался, месье Попандополос опять резко дернулся в сторону бардачка, доставив своей искусительнице море удовольствия.

— Ну что вы такой робкий. Если бы так же отреагировали и немцы, нам бы не поздоровилось, — на этот раз шутка развеселила обоих, разрядив напряжение последних часов.

Закончив с переодеванием, мадам Орланд вышла из машины. В синем комбинезоне и кожаной куртке она стала похожа на водителя какого-нибудь гоночного болида. Для пущей схожести не хватало только гермошлема с очками и белого шелкового шарфа, развевающегося на ветру.

Отойдя вглубь заросшего деревьями горного склона, она вытащила из кармана кипу документов, с помощью которых они передвигались по оккупированной территории, и, сложив на дно расщелины, стала обливать бензином. Через мгновение вспыхнуло яркое пламя. Дождавшись, когда все окончательно прогорит, бывшая мадам Орланд вернулась обратно к машине, где бывший месье Попандополос и следа не оставил от наглядной агитации, красовавшейся на бортах пикапа, превратив его в серый, незаметный призрак, коих по Европе разъезжает сотни тысяч.

— Это вам, — протянула она новый паспорт. — Теперь вы Оливер Дюбуа. Уроженец Бежансона. Вам 49. В Базеле у вас семья, жена и дочь. Вы их не видели почти год. Жену зовут Софи, а дочь — Марией. Вот письма от них. Настоящий Дюбуа, насколько я поняла, находится сейчас в Лондоне. Так что себя вы не встретите. Письма — липа, а обратный адрес, указанный на них, это приют для беженцев, так что, если кто-то и будет вас проверять, все равно не разберется. Свою легенду по Франции вы хорошо помните?

— Вроде да.

Где-то недалеко завыла волчица, и тут же ей в ответ наперебой залаяли собаки в ближайшей деревне.

— Здесь мы с вами расстанемся. Дальше вы поедете один. Мне нужно возвращаться. А вам следует добраться до Берна, а там сесть на автобус до Инсбрука и доехать до перевала Симплон. Там, в отеле «Карл-Вильгельм» вас встретит наш человек из «СИС»[6]… У меня создается такое впечатление, что вы меня совершенно не слушаете.

— Что вы сказали?

— Вот именно об этом я и говорю.

— Да не беспокойтесь вы так за меня. Я все помню. Берн, перевал Симплон, отель «Карл-Вильгельм». В юности я часто бывал в этих местах, так что добраться для меня будет не проблемой, — его взгляд устремился куда-то вдаль, пытаясь рассмотреть те безоблачные времена, когда он не думал о завтрашнем дне, беззаботно живя настоящим.

— А что нам делать с Филином? — неожиданно из воспоминаний о прошлом вывела его она.

— Вы это о чем? Все, что нужно, мы уже давно сделали. Причем по его же просьбе. Так что можете позабыть о его существовании.

Сейчас он сильно преобразился, став таким, как во время «обряда». По ее спине пробежал холодок, она ненавидела, когда он становился таким, и даже побаивалась его.

— Вы это серьезно?

— Совершенно. Но почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь мне казалось, что вы в меня верите.

— Но не до такой же степени.

— Вера не имеет степени. Она или есть, или ее нет. Третьего не дано.

Развернувшись, он рывком открыл дверь пикапа и сел за руль.

— Удачи вам, Мелен, и не теряйте веры, она нам еще очень понадобится.

Дверь с грохотом хлопнула, и, несколько раз нелепо дернувшись, машина медленно пошла в гору, оставляя ее, одиноко стоящую на краю дороги.

— «Я одна на краю дороги… Что за чушь», — почему-то подумала она.

Да, это было не для нее. Она никогда не оставалась за бортом. И от чистого сердца презирала всех тех, кто по воле судьбы или по собственной глупости попадал в такое положение. Отгоняя прочь тоскливые мысли, она двинулась на юг, по направлению к той самой деревне, откуда доносился собачий лай. — «К утру мне надо быть в Монблане. А к завтрашнему полудню… Впрочем, для начала нужно дожить до сегодняшнего»

На мгновение остановившись возле глубокой расщелины, она сняла с себя последнее напоминание о мадам Орланд — белый парик, который тут же полетел в пропасть, быстро скользя по валунам. Незаметным движением распустив золотисто-рыжие волосы, она, не теряя времени, двинулась дальше. Впереди ее ждал долгий путь.

25 апреля 2002 г. Санкт-Петербург

Квартира Андрея Коваленко

Все вдруг стало ослепительно белым. Как будто высокогорная лавина неожиданно накрыла все пространство вокруг. Только вместо снега был свет — яркий и жгучий, от которого с каждой секундой становилось все невыносимей. Но вот все поблекло. На мгновение окружающее стало невыразительно серым, а потом мир сильно преобразился, окрасив пространство в цвет, которого в природе нет.

С каждой минутой окружающее все больше и больше вводило в какое-то гипнотическое состояние. Границы реальности полностью исчезли. Цвет тоже стал меняться. Из ярко-красной феерии он превратился в багровый. — «Теперь понятно, что это. Это кровь. Цвет смерти» — Ему сразу вспомнился тот бедняга на переправе, которого ранило в бок. Он корчился на земле в агонии, а двое санитаров пытались его перевязать. Осколок повредил печень, из-за чего кровь разбрызгивалась маленькими фонтанчиками прямо между пальцами его руки, крепко прижимающей рану, и спасти беднягу могло только чудо, которое, впрочем, так и не случилось.

Неожиданно все остановилось. Создалось чувство, что что-то сейчас должно произойти. И… После очередной вспышки и мягкого толчка реальность стала обретать свои контуры. Пелена незаметно исчезала, и окружающий мир приобрел привычный вид. Необычным во всем этом было лишь то, что все вокруг было незнакомым. Но это совершенно не тревожило. Наркотическое состояние после забвения еще полностью не испарилось. Поэтому все происходящее виделось откуда-то издалека. Единственное, что слегка раздражало, так это легкая оскомина в горле.

Без сомнения Он находился в довольно большой жилой комнате с выкрашенными в синий цвет стенами. Наличие слегка неряшливого хозяина выдавали разбросанные по разным углам вещи. Прямо напротив него находился письменный стол, половину которого занимали два больших белых ящика. Лицевая часть одного из них была почти полностью стеклянной. На краю стола лежала панель с кнопками, как на печатной машинке, рядом с которой были беспорядочно разбросаны листы с напечатанным текстом.

Медленно проведя взглядом по комнате, он остановил свое внимание на синем ковре, застилающем паркетный пол. Изображенные на нем абстрактные красные круги и желтые треугольники почему-то ему сразу же не понравились — «Какая ужасная безвкусица», — тут же подумал Он.

Продолжая осматривать комнату, Он кинул взгляд на деревянную кровать, стоящую возле противоположной стены, а также на огромный аквариум, деливший комнату на две части. За ним что-то периодически мигало. Но из-за толщи воды и водорослей трудно было разобрать, что именно. — «Где я нахожусь? Что со мной случилось? Куда я попал?»

— «Раз я здесь, и ничего не помню, значит, меня сбили», — последние его воспоминания были связаны с боем. — «Бренеке приказал атаковать группу бомбардировщиков, идущую к городу. Нам надо было провести отвлекающий маневр снизу, после чего пошли на цель и…», — воспоминания обрывались.

Мягкая полудрема, в которой Он пребывал, незаметно улетучилась, оставив один на один с тупой болью и головокружением, напоминающим эфирное отравление или состояние жуткого похмелья, когда все в руках скачет, словно черти на сковороде.

— «Если меня сбили, то я по идее должен находиться: „А“ — в плену. Но это исключается, потому что меня сбили над Нормандией, и максимум, куда я мог попасть, это к партизанам. А они уж точно не стали бы со мной возиться. Ни к чему им это. Меня ведь будут искать… Ну, а если и стали бы, то наверняка хотя бы связали для „порядка“. Но веревок нет. Поэтому можно сразу перейти к пункту „В“. Потому что „Б“ — это госпиталь». — «Итак, меня нашел кто-то из местных. Привез к себе домой. Ну и, естественно, пошел сообщать куда надо. Так что с минуты на минуту нужно ждать, что за мной придут…». Судя по его плану «В», этот «кто-то» как раз возился за перегородкой стены. — «Вот я сейчас встану и его позову…»

Он попытался встать. Но это оказалось не так просто. Ноги были ватные и совершенно не слушались, а координация вдобавок была, как у хронического алкоголика.

— «Интересно, а почему я третий пункт назвал литерой „В“. Ведь она не третья буква в алфавите? А???» — на мгновение задумавшись, он попытался вспомнить алфавит. Но у него с этим тоже возникли проблемы. — «Да какая к черту разница, какая буква „В“ по счету. Одно я знаю точно. Что не третья уж точно. Потому что третьей буквой идет», — он опять оборвался на полумысли. — «Да, наверное, меня сильно стукнуло, раз я даже алфавит не помню»

После нескольких неудачных попыток ему все же удалось встать с кресла и сделать несколько шагов по комнате. — «Я почти дошел». — Еще через два шага он уже, крепко ухватившись за спинку кровати, переводил дыхание. Теперь, находясь в центре комнаты и охватывая взглядом все помещение, можно было, наконец, рассмотреть то, что мерцало за аквариумом. От неожиданности увиденного ноги вновь перестали слушаться, и он, потеряв равновесие, плюхнулся, как мешок с картошкой на ту самую кровать, за которую недавно так крепко держался. Мерцающий свет исходил от черного ящика со стеклянной передней частью, похожего на тот, что он уже видел на столе. Только этот был раза в два больше.

После недолгого оцепенения он быстро начал приходить в себя. Определенно, нечто подобное он уже видел раньше. Еще до большой войны. Это было на выставке в Берлине летом 40-го года. И такая же «штуковина» там тоже была. — «Она, кажется, называется телевизионный проектор, или что-то в этом роде» — Тот, что он видел, тоже был таких же размеров. Только вот экран, с которого шло изображение, был размером с ладонь и показывал в черно-белом виде.

Тем временем в проекторе творилась какая-то вакханалия, в которой было трудно что-либо разобрать. На экране бушевали яркие вспышки огня, сменяемые феерическими взрывами. Быстро меняющиеся сюжеты не давали возможности разобраться в происходящем. Но вот на переднем плане в какой-то «сатанинской» пляске появились четверо нелепо одетых негров. Они стали странно жестикулировать, при этом их мимика не поддавалась никакому сравнению с тем, что он когда-либо видел в жизни. От всего этого повеяло чем-то демоническим, и, сам того не замечая, Он потянулся к нательному кресту. Но там его не оказалось, что, впрочем, так и осталось незамеченным из-за того, что все мысли крутились вокруг одного единственного вопроса: «Почему ничего не слышно?» Все происходило, как в немом кино его детства, а все нарастающий аппетит любопытства требовал большего. Значительно большего…

Неожиданно сюжет резко оборвался. И после небольшой паузы появился новый, который ничем не напоминал предыдущий. В нем все было окрашено в светлые тона. Белый особняк, бассейн и… Карл моментально убрал руку с «воображаемого» креста. Потому что то, что он увидел дальше, ему не приходилось видеть даже в парижских борделях, которые он считал верхом разврата, существующего на земле.

На экране одна за другой пролетали обворожительные красавицы. Они были разных национальностей, рас и темперамента. У него тут же появилась мысль, что если прошлый сюжет был олицетворением ада, то этот на сто процентов Рай — по крайней мере, для мужчин. Самое завораживающее во всем этом было то, что на «танцовщицах» почти не было одежды за исключением каких— то веревочек, которые, как он понял, заменяли им купальные костюмы. Хотя, с другой стороны, вообще непонятно было, как эти лоскутки могут прикрывать хоть что-то?

Сидя почти не дыша, не в силах оторвать взор, он вдруг «осознал» то, за чем наблюдает. И от этого чувство удивительного восторга уступило место стыду. Резко дернувшись, Он быстро осмотрел помещение, но в комнате, как и раньше, кроме него никого не было. За исключением большой, синей, как и все здесь, рыбины, которой не было до него никакого дела.

Еще раз пробежав глазами по уже знакомому интерьеру, он остановил взгляд на предмете, ранее оставленном без внимания. Тот представлял из себя вытянутую, прямоугольную коробочку черного цвета. На ней было такое же большое количество кнопок, как и на панели, увиденной им на столе. Но эти были совсем крошечными, даже меньше подушечки пальца. — «И для чего надо было делать их такими маленькими?»

Аккуратно взяв ее в руку, он после недолгих раздумий нажал на одну из самых больших клавиш. В следующее мгновение поверх изображения выросла горизонтальная зеленая дорожка, и вся комната наполнилась какой-то непонятной музыкой, под которую время от времени подвывали женские голоса.

— Андрей, мать твою за ногу, — откуда-то совсем рядом раздался гневный старческий вопль, последовавший после того, как за стеной что-то с диким звоном разлетелось в самые что ни на есть вдребезги, — опять ты свою дуру на полную громкость врубил. Ну, что я теперь со всем этим делать буду? — Последние слова звучали почти навзрыд.

С перепугу Он стал нажимать на все кнопки подряд, пока от нужной команды звук голосов не перешел на шепот. Возня в соседней комнате под аккомпанемент все того же бубнения, продолжаясь, стала медленно угасать, и через какое-то время стихла вовсе. Тогда, набравшись смелости, Он вновь решил сделать немного громче. Но опять ошибся и нажал на кнопку, расположенную рядом со звуком.

Пляшущие амазонки куда-то исчезли, а вместо них появились хаотичные, ни чем не связанные между собой сюжеты, после которых на экране предстала женщина среднего возраста, приятной внешности, и в отличие от тех девиц, одетая в строгий деловой костюм серого цвета.

С правильно поставленной дикцией, она, как ему показалось, обратилась прямо к нему.

— Добрый день. Я, Жанна Агалакова, приветствую всех на двухчасовом новостном выпуске телеканала ОРТ. Сегодня в выпуске… Очередной теракт произошел в Чеченской Республике. На фугасе, подложенном боевиками на трассе Гудермес — Грозный, был подорван БТР федеральных войск. Среди пострадавших один убитый и пятеро раненых, — на экране появился искореженный бронетранспортер, вокруг которого ходили вооруженные люди в камуфлированной форме. Диктор за кадром продолжал дальше освещать события данного происшествия. Затем последовал следующий сюжет, на совершенно другую тему. А потом еще и еще…

Он и не заметил, как на четвереньках, словно загипнотизированный подполз к экрану, от которого никак не мог оторвать взгляд. Внимательно слушая, Он старался не пропустить ни одного слова, ни единого жеста. И чем больше нового узнавал, тем больше у него в голове возникало предположений о том, что с ним сейчас происходит. Но каждое новое предположение отбрасывало в сторону старое, не давая предыдущее довести до логического конца. Единственное, что их объединяло, так это то, что все они при более близком рассмотрении казались полным абсурдом.

Ему уже начало казаться, что эта чехарда никогда не прекратится и Он так и останется стоять в этой огромной, круглой комнате с сотней дверей, за одной из которых скрывается истина — «Но где тот нужный ключ, хотя бы к одной из них?»

— Ну, а новости о погоде, вы узнаете от моих коллег на МетеоТВ.

Прежний диктор исчез, и вместо нее появилась другая миловидная дама, стоящая на фоне «живой» карты.

— Добрый день. Меня зовут Елена Пушкина. Я ознакомлю вас с прогнозом погоды на всей территории России. На сегодня, 25 апреля 2002-го года… — Больше Он уже ничего не слышал. Нужный ключ был найден.

Исступленно сев на пол, он невидящим взором уставился в одну точку на экране. Существующая реальность окончательно потеряла свои осязаемые контуры. В голове заевшей пластинкой крутилась только одна и та же фраза. — «Двадцать пятое апреля 2002 года, двадцать пятое апреля 2002 года».

На экране опять все изменилось. Наверное, Он снова задел кнопку пульта, из-за чего вернулся на предыдущий канал. На этот раз музыка уже не звучала. Вместо нее появился еще один диктор, внешний вид которого был похлеще, чем у пляшущих негров. Его одежду, кроме как лохмотьями, назвать было трудно. Коротко стриженые волосы торчали в разные стороны. В носу было что-то вроде серьги, а на правой руке виднелась большая прямоугольная татуировка с непонятным иероглифическим символом посередине.

Только спустя какое-то время, по мягкому и мелодичному голосу Он смог определить его пол. Определенно, это была женщина.

— Привет, это «News—блок» на Mtv. И с вами, как всегда, Тутта Ларсен. В этом выпуске вы узнаете…

Вплотную приблизившись к телевизору и с неподдельным изумлением изучая странный облик, Он, едва касаясь пальцами экрана, принялся водить ими по контуру ее лица.

— Так вот вы значит какие… Русские!!!