"Е.В.Тарле "Павел Степанович Нахимов" [И]" - читать интересную книгу автора

офицеры недоумевали, зачем он так дразнит судьбу, Нахимов отвечал: "В
мирное время такие случаи редки, и командир должен ими воспользоваться,
Команда должна видеть присутствие духа в своем командире: ведь, может
быть, мне придется идти с ней в сражение".
Ведя себя так и высказывая такие мысли, Нахимов шел по стопам своего
учителя и начальника Михаила Петровича Лазарева, главного командира
Черноморского флота.
М.П. Лазарев создал в морском ведомстве того времени свою особую
школу, свою традицию, свое направление, ровно ничего общего не имевшие с
господствовавшим в остальном флоте, и его ученики - Корнилов, Нахимов,
Истомин - продолжили и упрочили эту традицию. Лазарев требовал от своих
офицеров моральной высоты, о которой николаевский командный состав в своей
массе никогда и не помышлял. Он требовал такого обращения с матросами,
которое готовило бы из них дееспособных воинов, а не игрушечных солдатиков
для забавы "высочайших" лиц на смотрах и парадах: телесное наказание,
царившее тогда во всех флотах (и додержавшееся в английском флоте до
мировой войны), не было отменено и лазаревской школой, но оно стало на
черноморских судах редкостью. Внешнее чинопочитание было на судах,
управляемых лазаревскими учениками, сведено к минимуму; и сухопутные
офицеры в Севастополе жаловались, что адмирал Нахимов разрушает
дисциплину. Лазарев, Нахимов, Корнилов воспитывали в матросах сознательную
любовь к России и успели воспитать желание и умение бороться за нее,
защищать ее.
Но и в этой лазаревской школе моряков Нахимов занял особое место. Был
он необыкновенный добряк по натуре - это во-первых; а во-вторых, как уже
сказано, он был в полном смысле слова фанатиком морской службы: он не имел
ни в молодости, ни в зрелом возрасте семьи, не имел "сухопутных" друзей,
не имел никаких привязанностей, кроме как на кораблях и около кораблей,
потому что для него Севастополь, Петербург, Лондон, Архангельск,
Рио-де-Жанейро, Сан-Франциско, Сухум-Кале были не города, а лишь якорные
стоянки. Все эти его свойства сделали то, что на матросов он стал смотреть
как на свою единственную, правда большую, семью.
Когда он, начальник порта, адмирал, командир больших эскадр, выходил
на Графскую пристань в Севастополе, там происходили любопытные сцены, одну
из которых со слов очевидца, князя Путятина, передает лейтенант П.П.
Белавенец. Утром Нахимов приходит на пристань. Там, сняв шапки, уже
ожидают адмирала старики, отставные матросы, женщины и дети - все
обитатели Южной бухты из севастопольской матросской слободки. Увидев
своего любимца, эта ватага мигом, безбоязненно, но с глубочайшим почтением
окружает его, и, перебивая друг друга, все разом обращаются к нему с
просьбами... "Постойте, постойте-с, - говорит адмирал, - всем разом можно
только "ура" кричать, а не просьбы высказывать. Я ничего не пойму-с.
Старик, надень шапку и говори, что тебе надо".
Старый матрос, на деревянной ноге и с костылями в руке, привел с
собой двух маленьких девочек, своих внучек, и прошамкал, что он с
малютками одинок, хата его продырявилась, а починить некому. Нахимов
обращается к адъютанту: "...Прислать к Позднякову двух плотников, пусть
они ему помогают". Старик, которого Нахимов вдруг назвал по фамилии,
спрашивает: "А вы, наш милостивец, разве меня помните?" - "Как не помнить
лучшего маляра и плясуна на корабле "Три святителя"... "А тебе что надо?"