"Александр Торин. Дурная компания" - читать интересную книгу автора

зарплате. Моя старенькая и первая в жизни машина, стоившая больше чем
деньги, вырученные от продажи новой кооперативной квартиры в Москве, к этому
времени как раз проржавела, и в салоне после дождей хлюпала вода.
Предстоящая починка нависала надо мной своей унылой неизбежностью, обещая
оставить солидную брешь в семейном бюджете и вызывая некоторое чувство
неуверенности в завтрашнем дне, по слухам довольно типичного в
капиталистическом мире.
Конференция подходила к концу, и в один из вечеров Андрей заехал за
мной на своей новенькой Тойоте. Лицо его было важно и торжественно, щеки
слегка надуты. Он посмотрел на меня оценивающе. Взгляд его скользнул по
туфлям, десять лет назад купленным по талонам перед моей свадьбой в магазине
для новобрачных, австрийскому костюму, по случаю выхваченному тещей на
какой-то распродаже для ветеранов и заслуженных работников в период конца
застоя в Москве, израильскому галстуку и рубашке с едва заметной надписью
"Москва" на нагрудном кармане, пересланной родителями из Москвы для
бедствующих научных сотрудников в Израиле. По-видимому мой внешний вид хотя
и оставлял желать лучшего, тем не менее его удовлетворил. Он раскрыл рот и
произнес тоном диктора советского телевидения, объявляющего о визите важной
государственной особы: "Я рассказал Ефиму о тебе, и он хочет с тобой
встретиться".
Мы уже как-то обсуждали эту тему, и я тогда отнесся к подобной идее без
особого энтузиазма, так как мои познания совершенно не совпадали с той
областью, в которой Пусик сделал свой бизнес. К тому же время было уже
довольно позднее -- начало девятого вечера -- и лицо мое, по-видимому,
выразило некоторое недоумение, замеченное Андреем.
-- Сейчас мы поедем к нам в компанию! -- по-военному отчеканил он. --
Ефим ждет. -- Эти последние слова были произнесены с каким-то особым
оттенком значимости, с придыханием. Наверное, так же когда-то вызывали
какого-нибудь деятеля искусств на ночное совещание к Сталину в Кремль --
тоном, не терпящим возражений и объясняющим непонятливому товарищу всю
неуместность его мягкотелого замешательства.
Через четверть часа мы уже подъехали к зданию компании Пусика. "Pusik"
-- гласила крупная эмблема у входа. Меня поразило, что несмотря на поздний
час окна двухэтажного просторного здания были ярко освещены, а стоянка была
плотно заставлена машинами сотрудников. "Вот это работа," -- подумал я, и
вдруг в голову полезли полосы старой газеты "Правда", описывающие суровую и
напряженную борьбу за существование, которую приходится вести среднему
американскому труженику. Труженик этот потому и обладает сравнительно
высоким уровнем жизни, что все свои силы отдает работе. Правда, все это
напускное, так как труженик этот не обладает уверенностью в завтрашнем дне,
потому в душе его усиливается напряженность и усталость. Я потряс головой, и
белые газетные полосы развеялись, как улетающие бабочки-капустницы.
Мы поднялись по небольшой лестнице и зашли в здание. Недалеко от входа
в ярко освещенном холле стоял довольно крупный, благообразный джентельмен
лет пятидесяти-пяти -- шестидесяти. Одет он был в плотный черный шерстяной
пиджак дорогого покроя, в белоснежную рубашку, брюки стрелочкой, и был до
синевы выбрит. Ярко выраженные еврейские черты пожилого одессита совмещались
в нем с аристократичностью облика, властностью и осознанием собственной
силы.
-- Это Ефим, говори с ним только по-английски! -- шепнул мне Андрей, и