"Константин Иванович Тарасов. Единственный свидетель - бог" - читать интересную книгу автора

Только я вышел за костельную ограду, как тут же испытал чувство
неудовольствия собой, ощущение допущенной ошибки, досадного промаха. Скорее
всего, это самообман, иллюзия, но мне кажется, что в мрачном сумраке
костела, рядом с исповедальней, я был близок к разгадке убийства; в
неожиданных приходах свидетелей или участников преступления, еще неясно,
как их лучше назвать, есть нечто удивительное, многие детали их поведения
мне непонятны. Я ошибся, думаю я, надо было остаться в костеле с этими
людьми еще на полчаса. Жолтак сказал: "Следователю я не скажу". Что он
хотел сказать ксендзу? В чем исповедаться? В убийстве?
За костельной оградой, на тихой улице, по которой я иду в райотдел, -
девятый час душного вечера. В огородах поливают зелень, дети гоняют мяч, в
забегаловке толкутся мужики, словом, спокойный вечер в маленьком городке.
Где-то тут находится убийца.
Я почти уверен, что поспешил уйти из костела, но возвращаться уже
поздно - момент утерян, то есть не совсем утерян, думаю я, просто он
отодвинулся на час. Я прочитаю показания, мы поужинаем и начнем следующий
тур знакомства.
Для опроса свидетелей начальник райотдела предоставил свой кабинет, и
когда я туда вхожу, там по сторонам большого пустого стола сидят - сбоку
Саша, лицом ко мне Фролов, а напротив него девушка с изящной, на мой
взгляд, фигуркой. Вспомнив рассказ ксендза, я определяю, что эта
свидетельница - дочь органиста, Валя Луцевич, студентка консерватории.
Быстролетный взгляд в мою сторону, а вернее, на скрип отворившейся двери,
позволяет мне зафиксировать ее профиль и анфас. Говорят, среди музыкантов
самым некрасивым был Паганин; так вот, напротив Фролова сидит женский,
смягченный вариант Паганини, правда, с русыми волосами - славянская
вариация.
Наверное, за фортепиано или за органом, думаю я, она мила, обаятельна,
и какой-нибудь с возвышенным духом музыкант влюбится в нее насмерть, но в
прагматическом окружении это узкое лицо, римский нос, острый подбородок
поклонников не привлекут. Впрочем, насколько можно понять, и ее ничто,
кроме музыки не интересует. Даже происшедшее в костеле убийство она
восприняла без сильных эмоций, как нечто иноземное.
Я читаю показания свидетелей и одновременно слушаю четкий ее рассказ,
разыгрывая его в воображении, как череду маленьких сценок. Вот отец Вали
сидит за кафедрой и показывает дочери экзерсис. Вот Валя садится на
табурет, лицо ее озарено вдохновением. Вот папа указывает на ошибку. Вот
Валя играет вновь. И ученье, по ее словам, продолжается около часа. Вдруг -
истошный крик. Все сбегаются к исповедальне. Старая Ивашкевич обмирает:
"Мертвец!" Дядя Стась (Буйницкий) галопом мчит в милицию. Дядя Адам застыл
ни жив ни мертв. Вале мерещится, что человек шевелится. Дядя Адам, художник
и Валин папа кладут человека на пол. Художник пытается нащупать пульс -
пульса нет, старушка права - человек мертв. Вале становится страшно.
Появляются милиционеры и разрешают выйти из костела.
- Понятно, - говорит Локтев.
- Вот и все, - заканчивает Валя.
Зато мне покамест кое-что непонятно. Поэтому я прошу у Фролова
разрешения задать вопрос свидетельнице и, получив согласие, спрашиваю ее:
- В какое время вы пришли в костел?
- В половине двенадцатого.