"Константин Иванович Тарасов. Единственный свидетель - бог" - читать интересную книгу автора

- Точно в половине двенадцатого?
- Я не засекала время, ну, может быть, без двадцати двенадцать, но не
позже.
Я ей верю, она не могла убить, если только не окажется, что убитый -
преподаватель консерватории, ее учитель сольфеджио или чего-нибудь в этом
роде.
Когда юная музыкантша покидает кабинет, я внимательно перечитываю
протоколы, затем мы с Фроловым долго обсуждаем ситуацию и намечаем план
моих действий. Затем Фролов уезжает, а мы с Сашей идем в ресторан,
поскольку столовые и кафе уже закрыты. В ресторане, как водится, ссоримся с
официанткой, которая свирепо убеждает нас, что мы ожидали ее не более
десяти минут, хотя на часах Локтева - а у него японский хронометр -
минутная стрелка проползла от девяти до половины десятого. Я пользуюсь
случаем сказать Саше, что люди воспринимают время субъективно, как,
впрочем, и все остальное. Ресторан расположен при гостинице, номер для нас
уже заказан, мы оформляем необходимые бумаги и направляемся с визитами -
Сашка к Белову и Жолтаку, я к ксендзу Вериго.
До костельной ограды мы идем вместе, и я прикидываю, как следует
говорить с Беловым, как с Жолтаком, особенно с последним. Пообходительней с
ним надо, поучаю я, помягче. Он, верно, прокуратуру, милицию, внутренние
войска не очень любит, да и я его некстати напугал. Кто его знает, о чем он
приходит в костел молиться, может, чтобы все такие органы бог наказал.
Обиженный. На преступника, по-моему, не тянет, но и это надо проверить. А
днем весьма осмотрительно в свидетели не попал, за круг вышел. Так что,
возможно, хитрец. И знает что-то, у дворников глаз наметанный, не удивлюсь,
если все же свидетелем пройдет. И с ключом тут не все ясно. Начнет темнить
- на слове не лови, потом разберемся. Если что важное, я здесь, у ксендза.
Зачем мне ксендз, я Саше объяснить не могу, и почему не беру его с
собой - тоже не знаю; что-то меня тянет навестить ксендза, быть может, это
любопытство - один на один провести часок с человеком духовного сана,
давшим обет, посвятившим жизнь - всю жизнь! сорок лет! даже не верится -
столь редкому в наши дни и, особенно, в нашей атеистической стране делу,
словом, с человеком, который мне непонятен.
В домике ксендза светится среднее окно. На мой легкий стук по оконному
переплету занавеска приподнимается, ксендз, приставив козырьком руку,
приближает лицо к стеклу и, узнав меня, идет открывать.
- У меня было чувство, что кто-то придет, - говорит ксендз. - Я сразу
понял, что это вы.
Нетрудно догадаться, думаю я, наверное, Жолтак стучится несколько
иначе.
Мы проходим в тесную комнатку, слабо освещенную лампой под выцветшим
абажуром. Стеклянная горка, продавленный диванчик, стол на изогнутых
ножках, книжный шкаф, зеркало пятнистое, как шкура гепарда, - все серое,
словно покрытое патиной веков. Из атрибутов нашего времени, помимо
электросвета, я замечаю "Спидолу" и искренне удивляюсь:
- Общаетесь с миром, Адам Михайлович?
- В скучную минуту, - говорит ксендз. - Я знаю два языка, не считая
славянских и латинского. Говорить, конечно, разучился, но понимаю.
Присаживайтесь. Пани Буйницкая подарила мне настойку. Не откажетесь?
- С удовольствием, - говорю я и гляжу на зеленый графинчик, он стоит