"Константин Иванович Тарасов. Испить чашу " - читать интересную книгу автора

исчезнет.
Он выбрался к ней в десятом часу; Стась Решка набивался сопровождать -
Юрий отправил его к пану Михалу сговориться о вечерней поездке к
Метельским.
Скоро Юрий стоял у Эвкиной хаты. Это была обычная мужицкая хата под
замшелой соломенной крышей. Юрий с интересом оглядывался. Куры бродили по
двору, наискосок от дома стоял хлев - там хрюкала свинья; за хлевом
зеленели гряды, а за ними глубокой полосой - кто пахал? кто сеял? -
светлела рожь. Прояснение, что Эвка хозяйствует на мужицкий лад - сама
жнет, готовит кабану, таскает хворост, - отрезвило Юрия. Меж тем он прошел
к хате, толкнул дверь и вошел в избу. Пряный дух сена стоял в избе. "Эвка"!
- позвал Юрий. Никто не отозвался. Юрий присел на лавку и, привыкнув к
сумраку, осмотрелся. На стенах и под потолком висели пучками травы.
Остальное все: корыто, горшки, синяя постилка на кровати, сама кровать,
сундук, грубый старый стол - все было мужицкое и говорило против той
особенной силы, какая утверждалась за Эвкой слухами. Оказалась в избе вещь
и вовсе неожиданная - распятье в углу. Увиделась бы сова - Юрий менее бы
поразился. Тихо было, убого... Неожиданно проскрипела дверь, и в избу вошла
девка неопределимых лет с жалобной застывшей улыбкой на маложизненном лице.
Увидев Юрия, она немо испугалась и, вдавливаясь спиной в печь, а затем в
стену, словно отыскивала спасительную дыру, допятилась до кута, где защитно
сложила на груди руки и зажмурилась. Непонятный ее ужас злил Юрия своей
беспричинностью. Он пожал плечами, вздохнул и вышел во двор, подавленный
видом дурковатой девки и соображением: Эвкина ли это дочь? - которое или
удлиняло возраст шептуньи чуть ли не до старушечьих лет, загадочно не имея
подтверждений в ее внешности, или уводило лихим грешком в малолетство.
За порогом попалась ему под ноги рябая курица, он пуганул ее сапогом -
курица с паническим криком кинулась прочь. И другие куры вместе с петухом,
мгновенно спятив в страхе возможного насилия, заметались, надрывая тишину
ошалелым мерзким кудахтаньем. Юрий уже с радостью, что не застал Эвку и не
пустил в ход плеть, прыгнул в седло и, желая развеселиться с товарищами,
поскакал к пану Михалу.
Вечер того дня прогуляли у Метельских; музыки не было, играли в фанты,
пели, смущали девок и родительскую строгость школярскими загадками. "Пусть
паненки ответят, - спрашивал Стась Решка, - как называется самый стыдливый
орган человеческого тела?" Наступала неловкая тишина. Пану Метельскому
требовались анатомические уточнения: "Какое пан Стась имеет в данном случае
в виду тело - рыцарское или по Евиной линии?" Стась в ответ разводил руки в
порицающем любопытство жесте - мол, что же, и ответ подсказать? Пани
Метельская покрывалась пятнами морковного цвета, девки смущенно глядели
одна на другую - что им думалось, бог знает, но, верно, все такое, что
вслух произнести не годилось, потому что молчали, - и немалое все
испытывали удивление, слыша белоснежного целомудрия ответ: "Самый стыдливый
орган тела человеческого - глаз!" Но пан Метельский не мог стерпеть
обманутого ожидания: "Это как глаз! Глупость, пан!" - "Не глупость, а так
господом богом нашим устроено, - отвечал Стась. - Как что увидит человек
дурное или стыдное для души, глаза сразу закрываются, чтобы не видеть". -
"А-а, в таком толковании", - уступал пан Метельский, сохраняя, как все
видели, какое-то собственное мнение. К Метельским ездили еще, через три
дня, и в это посещение славно повеселились: паненки настояли позвать