"Бегом с ножницами" - читать интересную книгу автора (Берроуз Огюстен)

Холестерин королевы Хелен

Кэйт совсем не походила на остальных Финчей. Она выглядела тоненькой, изысканной, слушала Лору Ниро и фьюжн-джаз. Встречалась с красивыми черными мужчинами и свою безупречную квартиру украшала восточными коврами и африканскими символами плодородия. Дочку Бренду отдала в балетную школу. После развода с мужем сохранила его фамилию. Среди своего семейства она казалась особой королевских кровей.

Однако остальные так вовсе не считали.

— Снобка, — приговорили они ее, — высокомерная сучка.

Но я буквально преклонялся перед Кэйт и чувствовал себя страшно польщенным, когда в присутствии друзей она просила меня помыть ей машину или опустить жалюзи.

Заметив возле дома машину Кэйт, я тут же переодевался, словно собираясь на свидание. Старался казаться как можно более воспитанным и очаровательным. Притворялся, что не имею с другими членами семьи ничего общего.

И вот почему: у Кейт было в жизни все, о чем я мечтал. Она работала профессиональным, лицензированным косметологом. Или, если употребить слово, которое я ненавидел, парикмахером.

Кэйт планировала когда-нибудь открыть собственный салон, и это нас объединяло, поскольку я тоже мечтал открыть целую сеть магазинов и салонов по всему миру, а кроме того, создать собственную линию косметики для волос. Я даже хотел разработать особую линию, направленную специально на использование в салонах, поскольку считал, что средства, используемые для химической завивки, слишком портят волосы. Я и понятия не имел, каким образом сделать их менее вредными, однако располагал кое-какими идеями по упаковке, в которой они по крайней мере выглядели бы более безопасными.

Щедрая Кэйт отдала мне свой старый учебник по косметологии. Он оказался в твердой обложке, но без супера. Привлекательное название занимало всю обложку и выглядело очень впечатляюще: «Руководство по косметологии». Внутри оказалась целая куча черно-белых иллюстраций тех процедур, которые должны освоить начинающие косметологи, прежде чем получить лицензию, позволяющую им практиковать. Там было представлено все — от завивки на бигуди до перманента, и я твердо решил сначала выучить эту книгу наизусть, а потом отправляться на курсы. Я не собирался рисковать, потому решил заранее вызубрить материал. Даже те процедуры, кото-рые давно не делают. Может, их давно запретили из соображений безопасности. Скажем, «шестимесячную», для которой к голове клиента присоединяют электрические провода.

«Работа с волосами» была единственным поприщем, которое я представлял себе в качестве профессионального занятия. Стать врачом я уже не надеялся, желание иметь собственное шоу на телевидении к этому времени почти удалось подавить. Ежедневно по несколько часов я проводил, скорчившись над тетрадками, — вел дневник. Меня преследовало чувство, что если я не буду писать хотя бы четыре часа в день, то само мое существование потеряет всякий смысл. Несмотря на это, мне ни разу не пришла в голову идея стать писателем. Писателем была моя мама, но ведь она — чокнутая. А читали ее стихи лишь депрессивные дамочки, посещавшие поэтический семинар, который она каждое лето проводила у себя дома, да приятельницы, которым она сама звонила по телефону. Лишь один ее сборник напечатали — много лет назад и с тех пор больше ничего. Я понимал, что никогда не смогу так жить — без денег, без славы. Я мечтал о письмах от восторженных обожателей и дорогих наручных часах.

— Когда я стану следующим Видалом Сассуном, — рассуждал я, — то смогу иметь крутого бойфренда. — Мечты доходили даже до того, что когда-нибудь на меня обратят внимание манекенщики.

Готовясь стать косметологом мирового класса, я всеми правдами и неправдами уговаривал членов семьи и даже кое-кого из пациентов разрешить мне их постричь и сделать укладку. Оказалось, что у меня к этому настоящие способности.

Была одна проблема. Заключалась она в завивке на простые бигуди.

Сколько бы я ни старался, мне ни за что не удавалось создать пусть даже из хорошей завивки на самые традиционные бигуди красивую прическу, расчесав ее до волнистых, естественно лежащих волос.

— Неужели они действительно заставляют этому учиться? Неужели действительно проверяют умение накручивать на бигуди? — спрашивал я Кэйт.

— Да, именно так, — смеялась он. — Я знаю, что это старомодно, то есть что никто сейчас уже не носит такие прически. Но для того и существует школа парикмахеров.

Там занимаются в точности по учебнику. Вот только, к сожалению, учебник написан тридцать лет назад.

Я беспокоился, что мне так и не удастся постигнуть эту премудрость. А значит, я не стану полноценным мастером.

Вот такая мелочь подсказала мне, что мечта моя может и не осуществиться. Но тем сильнее она меня захватила. Среди ночи, когда все в доме уже спали и никто мне не мешал, я лежал в постели с дневником и лихорадочно записывал настигшие меня мысли и ощущения — писал до тех пор, пока рука не переставала слушаться и я не за-сыпал от нервного перенапряжения.

Однажды ночью я чувствовал себя особенно расстроенным. История с бигуди выросла в моем сознании до невероятных размеров — с тех пор, как я спросил об этом приятеля Ферн Джулиана Кристофера, который имел в Амхерсте собственный салон. Он ответил то же самое, что и Кэйт, то есть что без этого не обойтись. Стояла какая-то особенно душная летняя ночь, и более проворные жильцы дома уже расхватали все вентиляторы, а поэтому я нанес на волосы питательный лосьон, обернул голову тонким полотенцем и улегся в кровать, пытаясь письменно излить душу:

Три часа утра. Не спится. Волнуюсь насчет этого дела с бигуди. Если не добьюсь, то мне ни за что не дадут окончить школу, А если я ее не окончу, то и не получу сертификат, А без сертификата путь к «Империи волос» закрыт, Я спрашивал Кэйт, и она сказала, что у них есть специальный преподаватель, который стоит над тобой и смотрит. Для меня это еще хуже: если мне в конце концов и удастся сделать хорошую завивку здесь, на ком-нибудь из Финчей, то я все равно ни за что не повторю ее на экзамене, когда преподаватель стоит над душой и судит. Ненавижу, когда меня судят. Начать с того, что я ненавижу всякую школу и те тесты, которые не в состоянии сдать. Исключительно взрывоопасное сочетание, Я уже сейчас чувствую себя обреченным. Чувствую, что закончу уборщиком посуды в какой-нибудь захудалой забегаловке Амхерста и через несколько лет дорасту до мойщика посуды. Не понимаю, как такое могло со мной произойти. Как мог я не подготовиться к колледжу? Мне четырнадцать лет, и я должен сидеть в кухне с отцом и говорить ему: «Но, пап, в Принстоне футбольная команда гораздо лучше. Разве дело в том, что дед окончил Гарвард? Разве я не могу пойти собственным путем?Как Синатра?» А вместо этого я лежу на чужой двуспальной кровати со следами чьей-то мочи, Я из жалости живу в доме психотерапевта собственной матери и на завтрак ем сладости, А не далее как сегодня утром чокнутый доктор Финч, как всегда, в пять утра отправился принимать ванну. Он не знал, что Пух запустил туда рыбок, которых выиграл в шары. Поэтому когда он вошел в ванную и увидел полную ванну, то решил, что Агнес просто внезапно решила стать хорошей женой и сама наполнила ему ванну. Ион залез в ледяную воду, где плавали двадцать пять рыбок (не представляю, каким образом он умудрился их не заметить), и через мгновение дом огласился его криком. Как случилось, что моя жизнь приняла такой нелепый, отчаянный поворот? Что именно на своем пути я сделал не так? Ах, господи, я только что услышал шум. Надеюсь, что это не серийный убийца. С тех самых пор, как я посмотрел фильм «Хэллоуин», меня преследует навязчивая идея насчет серийных убийц. Любой из пациентов Фин-ча вполне может оказаться в этом качестве. Особенно та ненормальная тетка, хозяйка гриль-бара «Голубая луна» в Истхэмптоне. От одного взгляда на нее по коже ползут мурашки. Она выглядит так, словно регулярно поедает детей. Не то чтобы она была очень жирной. Она просто кажется постоянно голодной каким-то особым, странным и необъяс-нимым образом. Она всегда такая приятная и приветливая. Как раз годится для убийцы младенцев.

Раздался стук в дверь. Затем легкая барабанная дробь ногтей по дереву. Пришел Нейл.

— Входи.

Он открыл дверь и переступил порог.

— Привет, Джоко, — произнес он, садясь на кровать, возле моей головы.

— Нет, собака. Или садись в ногах, или на пол, — приказал я.

Он опустил плечи, а глаза его увлажнились.

— Пожалуйста, не обращайся так со мной сегодня. Только не сегодня. Ты мне нужен.

— Правда? — спросил я, закрывая ручку и вкладывая ее в тетрадь, а тетрадь устраивая рядом с собой на кровати. — Хорошо. Как раз поэтому-то ты меня и не получишь.

Ты заслуживаешь того, чтобы нуждаться во мне, но не иметь меня.

Наши отношения уже приняли вид качелей, и как раз сегодня они оказались в нижней точке своей траектории.

Он сморщился, словно я только что выплеснул ему в лицо стакан воды. Это хорошо.

— Ну жег парень. Я просто все время о тебе думаю. Ты обладаешь какой-то чудной властью надо мной. Словно в моей жизни больше ничего нет. Словно передо мной темная сцена, а на ней единственной освещенное пятно. И в нем ты.

Мне понравилась ассоциация со сценой и с профессиональным освещением, но все равно хотелось его помучить.

— Очень жаль, потому что мне кажется, что ты просто жалок. Меня от тебя выворачивает.

Я слышал, как Натали использует слово «выворачивает», говоря о том, что Агнес умудрилась сделать с фунтом котлет. Я решил пополнить им свой скудный словарный запас. Наряду со словами «пантенол» и «экст-раординарный».

Нейл заплакал. Ссутулился и закрыл лицо руками, сложив их так, словно пил воду из ручья.

— Отлично, поплачь. Ты заслуживаешь того, чтобы страдать и чувствовать себя несчастным. Жалкий, никчемный человек. Я уже не сомневаюсь, что больше тебя не люблю. — Мне казалось, что все это звучит холодно и не брежно.

Он просительно взглянул на меня:

— Ну, пожалуйста...

— Нет.

— Пожалуйста. — Он попытался взять меня за руку.

Жест означал, что он умоляет.

Я прекрасно понимал, чего он просит. Собрался с духом, с усилием вздохнул.

— Ладно. Только в последний раз.

— А можно в задницу? — попросил Нейл, сразу повеселев.— Не слюнями, как прошлый раз. Придумаем что-нибудь другое. Больно не будет.

— Что придумаем? — с подозрением уточнил я. Несколько месяцев назад подобное уже происходило и оказалось чертовски больно. Я просил его остановиться, но он продолжал, приговаривая:

— Не волнуйся, боль пройдет, сейчас станет хорошо.

Мне больше не хотелось попасть в эту же ловушку.

Нейл окинул внимательным взглядом мои полки.

— Вот, — показал он.

Я вытянул шею, чтобы увидеть, что именно он там нашел. Оказалось, желтый тюбик с надписью «Холестерин королевы Хелен». Я очень ценил этот крем за то, что он почти моментально впитывался в волосы. В отличие от «КМС Репэр», который как-то неприятно утяжелял волосы, старомодный «Холестерин королевы Хелен» был легким и очень эффективным. Как правило, я наносил его перед сном, поскольку считал, что во время сна действие питательных веществ оказывается более глубоким.

Я скинул пижаму, а голову обернул футболкой. Свисающая с потолка лампа в соломенном абажуре освещала меня самым невыгодным образом — словно гамбургер в забегаловке.

Его член оказался уже совсем готовым, а он к тому же начал его поглаживать, чтобы возбудить еще больше.

Взглянув на себя, я расстроился. В ярком свете тело мое казалось не просто худым и тщедушным, но и практически безволосым. Это выглядело отвратительно. Я решил, что если к четырнадцати годам еще не выросли волосы ни на груди, ни на ногах, то можно о них уже и не мечтать. Брат был волосатым, а Отец нет. Он так и остался голым и гладким. Просто ужасно, что нельзя выбирать, чьи гены наследовать, а чьи можно и пропустить.

— Ложись на спину и подними ноги, — скомандовал он. Я лег, а он, согнувшись, устроился у меня между ног. Открыл тюбик «Королевы Хелен», а крышку небрежно бросил на пол.

— Подними крышку и закрой тюбик, — сказал я, потому что не хотел, чтобы на всем этом остались его волосы.

Нейл наклонился и подцепил крышку.

— Извини.

Потом выдавил кондиционер на пальцы и намазал им член. Выдавил еще немного и смазал мне задницу.

Я моментально почувствовал, как холодеют руки и ноги, словно их связали ремнями. И это несмотря на то, что стояло лето и было так жарко и душно, что можно было спать, только накрывшись мокрым полотенцем. Я дрожал, словно на морозе.

— Не бейся, — успокоил Нейл, — тебе понравится.

Он взял руками мою задницу и сунул член прямо в проход.

Ничего хорошего в этом не было, и мне вовсе не понравилось.

— Больно. — Слово прозвучало почти жалобно, и мне самому стало стыдно за свою слабость. Я даже не представлял, что могу издавать такие беспомощные звуки.

— Нормально, — снова успокоил Нейл. Потом застонал и даже закрыл глаза: — Черт подери, ну ты же и крепок!

Чем дальше он проникал тем менше я чувствовал. Было уже не так больно, но и хорошо не становилось.

— О-о-о! — закричал он.

— Тесс, — зашипел я. — Заткнись! Хочешь весь дом разбудить, идиот?

Мне хотелось включить радио, чтобы приглушить все эти отвратительные звуки— возню, его стоны, хлюпанье, которое издавала моя собственная задница. Однако радио стояло далеко — не дотянуться.

Поэтому я закрыл глаза и просто представил, что встаю и подхожу к приемнику. Воображение у меня работало отлично. Я мог четко представить, как именно поднимусь с кровати и встану босыми ногами на коврик из агавы, который принес сюда из дома, от матери. Даже почувствовал, каким шершавым он покажется босым ногам. В руке ясно ощутил ручку приемника.

А потом все закончилось. Нейл вылез из меня, и ощущение странной пустоты показалось странным и удивительным. Зато нахлынула печаль. С одной стороны, я уже успел привыкнуть к присутствию Нейла в собственном теле, хотя оно и заставляло чувствовать себя переполненным, словно мне срочно нужно в туалет. С другой стороны, это вовсе не приносило удовольствия, потому что мне больше не нравился он сам и не нравилось лежать вот так, на спине. Все это казалось таким странным.

Нейл поднялся с кровати, подошел к двери и, отперев ее, направился по коридору в ванную комнату. Вернулся через пару минут с одним из маленьких светло-желтых полотенец Агнес.

— Это брать нельзя.

— Почему?

— Просто нельзя. Возьми что-нибудь другое. Бумажные полотенца или что-нибудь еще.

То, что происходило у меня между ног, казалось отвратительным. Продолжая лежать на спине, я очень ясно чувствовал, какой я там гладкий и скользкий, как вытекает из заднего прохода сперма, попадая прямо на простыню, которую уже и без того давно пора стирать.

В конце концов, Нейл не придумал ничего лучше, как вытереть и себя, и меня моей же футболкой. Она была красной, и к тому же я из нее давно вырос. Поэтому мне было все равно. Я даже не буду ее стирать — просто выброшу. Засуну в самую глубину мусорного бака в кухне.

— Хочешь, я у тебя отсосу?

Мой член моментально ожил. То, как делал это Нейл, и привязывало меня к нему. Я любил наблюдать за ним в эти минуты. Впечатление складывалось такое, словно он захватывает член губами и одновременно надувает щеки. Можно подумать, что это больно, но он умел делать все так, что ощущение создавалось просто невероятное. Мне было настолько приятно, что я доходил до кондиции куда быстрее, чем тогда, когда обходился своими силами. Фактически, имея в своем распоряжении Нейла, мне не нужно было и мастурбировать.

— Да, — тут же ответил я.

Взяв в рот, он обычно начинал, как будто качая головой. Поэтому член не заходил глубоко в гортань, и самая чувствительная его часть, тыльная сторона ближе к верхушке, как раз и оказывалась наиболее активной.

Я взорвался, пустив пять сильных струй.

Интересно, куда бы я попал, если делал бы все собственными руками? Обычно я стрелял себе в грудь. Иногда в шею. А иногда, когда оказывался в особенно хорошей форме, попадал далеко за голову, в самую стену. Сейчас, наверное, случилось бы именно так.

Я почувствовал, как буквально оплываю на кровать. Можно понять, почему по телевизору люди говорят «Я от него таю». Все было именно так: я словно растаял.

В таком состоянии я оставался секунд тридцать, а потом открыл глаза. Нейл все еще был здесь, рядом; стоял надо мной и улыбался. Облизал губы, словно только что съел вкусное мороженое, и похвалил:

— Это было восхитительно.

Он казался мне просто омерзительным, чудовищно гадким. Хотелось, чтобы он как можно быстрее оставил меня в покое.

— Уходи, собака, — произнес я.

Нейл моментально помрачнел. Когда он обижался, его веки сразу тяжело нависали над глазами, как у бассета. Это выражение было мне уже хорошо знакомо, потому что я здорово научился его обижать. Если не считать подготовки к поступлению в школу парикмахеров, то обижать и оскорблять Нейла Букмена стало моим любимым занятием. Я никогда не спрашивал себя, почему такое случилось. И никогда не считал, что это плохо и неправильно. Нет — я наслаждался ощущением власти. Этот человек дарил мне сознание собственного могущества.

Правда, порою он начинал сердиться. Как в этот раз. Глаза его внезапно зажглись огнем.

— Ты чудовище, — произнес он. — Сладострастное и злобное чудовище. Ты вовсе не невинный четырнадцатилетний мальчик. Нет. Ты сексуальный психопат. То, как ты обращаешься с людьми... — он сплюнул, — настолько отвратительно, что я едва могу поверить, что тебе вообще позволено жить на свете.

Я улыбнулся:

— Отлично, Нейл. Продолжай. Жалкий, растерянный, несчастный человек. Давай вылей всю свою злобу. Да, и еще вот что, — я прищурился в надежде, что выгляжу угрожающе, — если ты хоть раз позволишь себе лишнее, то я тут же доложу в полицию, и тебя арестуют за растление несовершеннолетнего. Проведешь остаток своей гнилой жизни за решеткой.

Я постарался, чтобы эти слова прозвучали особенно весомо.

— А теперь убирайся отсюда немедленно.

Он повернулся и вышел.

Я послушал, как он идет по коридору. Потом, удостоверившись, что он действительно ушел, снова надел пижамные штаны и чистую футболку, завалился на кровать и взял дневник.

***

Только что ушел Букмен. Он опять приходил ко мне со своими делишками и на сей раз сделал все, что хотел. Во всяком случае, мне хоть не пришлось ему сосать. Я ненавижу, как он толкает мою голову вниз. Как бы я ни давился и ни просил его прекратить, он все равно продолжает. Сегодня по крайней мере этого не было. Имел место анальный секс, и мне совсем не понравилось. Я вовсе нее восторге от анального секса и не могу понять, с какой стати люди хотят им заниматься. Это еще одно, что мне не нравится в гомосексуализме. А еще мне не нравится, что я собираюсь стать парикмахером, а люди считают, что это дело как раз для геев. Они не понимают, что я хочу все делать совсем по-другому. Гораздо более значительно. Господи, если бы мне предстояло стать каким-то жалким гомиком, завивающим перекрашенных в фиолетовый цвет старушек в салоне красоты в Спрингфилде, то я наложил бы на себя руки. Здесь же и немедленно. И вот сейчас, когда я пишу эти слова, чувствую, как подступает стена дурноты. Я очень беспокоюсь насчет завивки. Пока этот маньяк тыкал в меня свой отвратительный жирный член, я подумал, что, может быть, мне стоит купить парик и потренироваться на нем. Можно подкопить карманных денег и купить недорогой. Тогда мне не придется больше мучить бедных Финчей и периодически откручивать им головы.

Что же еще? Ведь я хотел и еще что-то сказать. Ах да, вспомнил. Под конец, когда Нейл уже уходил, в его глазах появилось что-то пугающее. Я подумал, что он может оказаться серийным убийцей похлеще этой дамочки из «Голубой луны». Он действительно способен на убийство. Мне кажется, будь сегодня у него с собой нож побольше, он бы непременно меня пырнул. Жутко видеть его в таком состоянии. Иногда мне кажется, что я его совсем и не знаю. А главное, не понимаю, почему и за что так его ненавижу.

Наверное, просто за то, что он такой слабый и жалкий человек. Хотя в нем есть что-то еще, что мне совсем не нравится; всегда было, с самого начала. Думаю, все началось еще два года назад, летом, когда я рассказал ему, что я гей. Он как будто так все понял, итак хорошо говорил, что все в порядке, и все нормально и он будет моим другом, и я могу ему довериться, и все такое прочее. А сам потом заставил меня заниматься с ним сексом. Потом я даже в него влюбился, да оказалось, что он не стоит любви. Наверное, за все это я на него и злюсь. Интересно, нужно ли поговорить об этом с доктором Финчем? Он считает, что гнев, который держишь в себе, способен убить. Но ведь я стараюсь не копить злость, а выливать ее. Обзываю его всякими ругательными, самыми низкими прозвищами. Может быть, этого недостаточно? Может быть, надо на него кричать или что-нибудь в этом роде? Сегодня я и вообще заявил, что если он не будет вести себя, как положено, то я заявлю на него в полицию. Кажется, он испугался, потому что глаза его сразу стали почти нор-мальными, он как-то сразу закрылся и очень быстро ушел. Так что сработало. У меня появилось новое оружие против него. Конечно, нивкакую полицию я не пойду. А если он когда-нибудь прочитает этот дневник, то узнает, что я туда не пойду, и тогда я утрачу свое оружие. Так что лучше эту тетрадку перепрятать. Господи, мало мне поступления в школу парикмахеров, так надо еще беспокоиться и о таких вещах. Странно; что я до сих пор жив. Иногда всерьез задумываюсь об этом. Странно, что я до сих пор не свел счеты с жизнью. Однако что-то меня все-таки толкает жить дальше. Думаю, что все дело в завтрашнем дне, в том, что он обязательно наступит и при-несет с собой какие-то изменения. Во всяком случае, сегодня я узнал, что «Холестерин королевы Хелен» — непросто кондиционер для волос.