"Арон Тамаши. Корень и дикий цветок" - читать интересную книгу автора

с безжизненно повисшими крыльями.
- Ты что? - спросил.
Тези не отвечала.
- Обидел кто?
Девушка понемногу успокоилась, рыдания стихли. Подняв на руке птицу,
старик молча разглядывал ее. Птица дышала так же часто и тяжело, как Тези.
- Опять невесть что представляла?
Чуть слышно и все еще всхлипывая, Тези ответила:
- Не я.
- А кто же?
- Кто-то чужой, что во мне живет.
Старик примостился на краешке дивана, нежно погладил девушку по ноге и
мягко сказал:
- Знаешь, цветик ты мой, что доктор о тебе говорил? Говорил, что душа у
тебя ранимая, что нельзя тебе всякое представлять. Умный он человек, потому
и советовал, чтобы ты поменьше мечтала, нрав-то твой сама знаешь какой. Тебе
вспыхнуть, что спичке. Увидела радугу в небе, вот уже и зашлось сердечко.
Бедная твоя матушка от такой же беды страдала, от беспокойства души. И ведь
вроде предостерегал я ее, берег, да только какое там! Глазами, бывало,
сверкнет да твердит свое: мол, вижу никому не видимое, предвижу грядущее. А
я тогда про себя подумал, что вот уж была бы беда, если б все мы судьбу свою
наперед знали. Ты как полагаешь, внученька?
Вопросом этим старик хотел успокоить девушку, но прозвучал он так
неожиданно, что Тези тотчас привстала и села на диване. Машинально и немного
испуганно она поправила на плечах полотенце, но в глазах уже заблестела
радость; так две звездочки возникают из-за уплывшего облака.
- Ну, что случилось, милая? - спросил старик.
- Я за вас боялась.
- За меня-то что же?
- Боялась, вас волки съедят.
Рассмеялся старый Тима, поднялся. И, стоя, еще усмехался, но так, как
если бы отгонял в лесу от лица комаров, когда руки заняты.
- Ну, вставай, да обедать будем! - сказал наконец.
И направился из горницы в кухню, где рядом с печкой стоял обеденный
стол. Только теперь Тези заметила птицу.
- Что это у вас на руке?
- Ох, и рассеянный я! - пожурил сам себя старик, возвращаясь. - Ведь
тебе же и нес, а забыл.
Он опустил птицу на желтое покрывало, и она побежала, нетвердо, но
шустро, волоча непослушные крылья.
- Горлинка! - совсем уж обрадовалась девушка.
- Она самая.
- Но они же осенью улетают!
- Этой, похоже, орел визу не выдал.
Птица на глазах оживала. В сером ее оперении поблескивали
голубовато-стальные штрихи; она часто моргала, сверкая глазами, как
бусинками.
- Что с ней?
- Мороз чуть-чуть прихватил.
- Так я ее мазью вылечу, - сказала Тези.