"Адмирал Ушаков на Средиземном море (1798-1800)" - читать интересную книгу автора (Тарле Евгений Викторович)

10. Осложнения в отношениях Ушакова с Али-пашой

Это письмо вполне ясно по основному мотиву. Ушаков вовсе не имел в виду отдавать под разбойничью власть Али-паши освобождаемые острова. Он решил оставить их в своем распоряжении. Поэтому он усвоил себе по отношению к янинскому властителю особую тактику. Он делал вид, будто всерьез считает Али-пашу верноподданным и послушным чиновником турецкого султана, а поэтому может требовать с его стороны всяческой помощи в осуществлении предначертанной в Константинополе цели. С другой стороны, Ушаков после первых же серьезных успехов и занятия четырех островов дал понять Али-паше, что островов-то он ему не ласт ни в коем случае и что острова будут «свободны», пока их участь не будет решена союзными правительствами. Но «береговые жители», против которых Али-паша воюет, не входят в сферу влияния Ушакова, и с ними Али-паша может ведаться, конечно, не рассчитывая на русскую помощь. Это звучало тонкой насмешкой. Янинскому паше удалось, правда, взять Превезу, но город Парга отбил все атаки войск Али-паши и продолжал сопротивление.

Письмо Ушакова от 25 октября (5 ноября) 1798 г. было переслано Али-паше с тем же нарочным, которым привез Ушакову письмо от Али-паши. Но не успел Ушаков отправить это послание, как он узнал о новом наглом насилии со стороны Али-паши, который схватил русского консула в Превезе Ламброса, заковал его в кандалы и отправил на галеру. Колебаться не приходилось. Ушаков немедленно написал 29 октября (9 ноября) новое письмо янинскому деспоту, но уже совсем в ином тоне. Приводимый ниже текст этого письма мы находим в «Записках» Метаксы, которого Ушаков отправил к Али-паше.

«Жители города Парги прислали ко мне своих депутатов, прося от союзных эскадр помощи и защиты противу покушений ваших их поработить. Ваше превосходительство угрожает им теми же бедствиями, которые нанесли войска ваши несчастным жителям Превезы.

Я обязанным себя нахожу защищать их, потому что они, подняв на стенах своих флаги соединенных эскадр, объявили себя тем под защитою Союзных Империй. Я. с общего согласия турецкого адмирала Кадыр-бея, товарища моего, посылаю к ним отряд морских солдат с частью турецких войск, несколько орудий и военное судно.

Узнал я также, к крайнему моему негодованию, что, при штурмовании войсками вашего превосходительства города Превезы, вы заполонили пребывавшего там российского консула майора Ламброса, которого содержите на галере вашей скованного в железах. Я требую от вас настоятельно, чтобы вы чиновника сего освободили немедленно и передали его посылаемому от меня к вашему превосходительству лейтенанту Метаксе, в противном же случае я отправлю нарочного курьера в Константинополь и извещу его султанское величество о неприязненных ваших поступках и доведу оные также до сведения его императорского величества всемилостивейшего моего государя»⁴⁸.

Прибыв в Превезу, Метакса почти тотчас был принят Али-пашой. Идя на эту аудиенцию, русский офицер по дороге едва не упал в обморок от нестерпимого смрада: по обе стороны большой лестницы резиденции Янинского паши «поставлены были пирамидально, наподобие ядер пред арсеналами, человеческие головы, служившие трофеями жестокому победителю злополучной Превезы»⁴⁷.

Ознакомившись с письмами Ушакова, Али-паша заявил Метаксе:

«Адмирал ваш худо знает Али-пашу и вмешивается не в свои дела. Я имею фирман от Порты, коим предписывается мне завладеть Превезою, Паргою, Воницою и Бутринтом. Земли сии составляют часть матерого берега, мне подвластного. Он адмирал, и ему предоставлено завоевание одних островов… Какое ему дело до матерого берега? Я сам визирь султана Селима и владею несколькими его областями… Я мог, да и хотел было, занять остров Св. Мавры, отстоящий от меня на ружейный выстрел, но, увидя приближения союзных флотов, я отступил,- а ваш адмирал не допускает меня овладеть Паргою!.. Что он думает»⁴⁸.

Консула Ламброса Али-паша, однако, в конце концов согласился освободить. От взятия Парги он отказался, примирившись с пребыванием там посланного Ушаковым русского гарнизона.

Метакса вернулся благополучно, с полным, так сказать, «личным успехом». А ведь почти одновременно произошел случай, о котором сам Али-паша с восхищением вспоминал, как о ловкой военной хитрости. Притворившись другом и союзником французов, высадившихся на берег Эпира, Али-паша получил от Директории осыпанный драгоценными каменьями кинжал в знак нерушимого союза и дружбы Янинского паши с Францией. И сейчас же после этого, выторговав у султана кое-какие уступки, Али-паша заманил к себе под предлогом чествования своего нового друга и союзника французского генерала Роза, задержал его, заковал в кандалы и после пыток отправил в Константинополь, где султан Селим III заключил генерала в Семибашенный замок. Оттуда Роз уже не вышел.

По другой версии, расходящейся с показанием Али-паши, генерал Роз женился на дочери одного из янинских вассалов Али-паши в Парге и был просто взят в плен при занятии и разграблении Парги войсками Али-паши. Он был отправлен в качестве пленника в Константинополь, где и умер. Вместе с ним Али-паша послал султану в знак верноподданнической любезности 296 отрубленных голов французов, взятых в Парге и других местах. Необычайно характерно, что, не зная уже как выбранить Али-пашу за это варварство, француз де Бютэ, бывший в Константинополе в 1797- 1799 гг., пишет в своих воспоминаниях об этой посылке 296 отрубленных голов: «…этот трофей… достойный Робеспьера…» Для француза-реакционера времен Директории, да еще француза дворянского происхождения, эта выходка очень характерна⁴⁹.

Метакса был спасен страхом Али-паши перед Ушаковым. Али-паша осведомился у Метаксы, не тот ли это Ушаков, который разбил «славного мореходца Саид-Али» (Саид-Али был разбит при Калиакрии в 1791 г.) Импонировала янинскому варвару не только громкая на всем Леванте слава «Ушак-паши» и его эскадры, но и его успехи в борьбе против французов. Али-паша не посмел ни отказать Ушакову, ни задержать Метаксу.

Ушаков совсем не ждал столь полного успеха своей политики. Уже не только население острова, но и народы западной части Балканского полуострова («матерый берег») волновались и громко требовали «остаться под Россией». Это ставило Ушакова в щекотливое положение: ведь тут уже затрагивались не интересы Али-паши, а права и суверенная власть Оттоманской Порты. Вот что писал Ушаков вице-президенту Адмиралтейств-коллегий графу Кушелеву 10 (21) ноября 1798 г., еще до овладения о. Корфу:

«Благодарение всевышнему богу, мы с соединенными эскадрами, кроме Корфы, все прежде бывшие венецианские острова от рук зловредных французов освободили. Греческие жители островов и матерого берега, бывшего венецианского же владения, столь великую приверженность имеют к государю императору нашему, что никак не можно описать оную. Едва я только успокаиваю их; не хотят ничего общего иметь с турками: все вообще в присутствии турок кричат, что никакого правления и правителей не хотят, кроме русских, и беспрестанно восклицают: «Государь наш император Павел Петрович!» Политические обстоятельства понудили меня уговаривать их всячески, что государи наши императоры послали нас единственно освободить их от зловредных французов и сделать вольными на прежних правах, до воспоследования высочайшей конфирмация. Сим успокаиваются они только потому, что надеются на будущее время непременно остаться под Россиею. Хотя я знаю, что политические обстоятельства сего не дозволят, но как эти бедные люди после останутся и на каких правах, неизвестно: мы узаконяем их теперь и доставляем спокойствие»⁵⁰.

В самом деле, с первого же момента появления своего у Ионических островов Ушаков, его моряки и солдаты вели себя по отношению к местному (греческому, по преимуществу, а также славянскому) населению так благожелательно, с таким непритворным русским добродушием и до такой степени водворили атмосферу спокойствия и полной личной безопасности, что местные жители, привыкшие к совсем другому обхождению со стороны французских оккупантов, просто не могли в себя прийти от удивления и восхищения. А тут еще был и близкий материал для сравнения. Али-паша именно в это время напал на торговый город Превезу. Взяв Превезу, он, как уже сказано, варварски перерезал значительную часть мужского населения, угнал женщин, захватил все имущество горожан. Немногие спасшиеся бежали на занятые Ушаковым острова, моля о защите.

Все это и произвело вполне естественный эффект. Можно смело сказать, что не было у России в 1798- 1800 гг. более преданных друзей, чем население Ионических островов, которое трепетало от ужаса при одной мысли об уходе русской эскадры. Нельзя без чувства законной гордости за русского моряка читать сохранившуюся в нашем Военно-морском архиве рукопись донесения Ушакова Павлу, в котором дано простое, но тем более волнующее описание создавшейся после первых побед Ушакова обстановки. Читатель увидит, что Ушаков жалеет об отсутствии «историографа» при его эскадре. Но он сам оказался прекрасным историографом деяний своих воинов и в то же время гнусных злодейств Али-паши. Донесение Ушакова помечено 10(21) ноября 1798 г. В нем Ушаков как бы резюмирует свои достижения на Ионических островах. Этот документ так важен и так ничем не заменим, что его должно привести тут полностью. Всякое изложение может лишь ослабить впечатление от него. Вот что адмирал писал Павлу:

«Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу: прежде бывшие венецианские острова, большие и малые, все нашими соединенными эскадрами от французов освобождены, кроме острова Корфу, который содержится эскадрами нашими в блокаде. Берега от полуострова Мореи, простирающиеся к венецианскому заливу, также от французов освобождены, обыватели всех оных мест столь привержены и преданы нашему императорскому величеству, я не в состоянии описать той великой приверженности, какая действительно от душевного рвения их явственна, а особо когда пришли мы с эскадрами к острову Занте, встречены жителями оного острова так, как во всеподданейшем рапорте моем от 26 минувшего октября (ст. ст. - Е. Т.) объяснено, редкое гребное судно и лодка показали, на которых не было бы российского белого флага с Андреевым крестом, когда по надобности я сходил на берег и был в монастырях и в церквах, от стеснившегося народа по улицам и от устраняющегося на обе стороны нельзя было пройтись от чрезвычайного крику, беспрестанно возглашающего имя вашего императорского величества «виват Павел Петрович, виват государь наш, Павел Петрович!» Генерально почти во всех домах и из окошек оных выставлены висящие флаги первого адмирала, несколько тысяч таковых было видно по всем улицам на белых платках и на холстине нарисованные Андреевым крестом, также из окошек развешано было множество одеял, платков и разных бумажных и шелковых материев. Женщины ид окошек, а особо старые, простирая руки, многие крестясь плачут, показывая видимость душевных действиев, какие в них от удовольствия происходят, малолетних детей выносят, заставляют целовать руки у офицеров, даже и у служителей наших, словом, во всех островах замечено мною в рассуждении обывателей чрезвычайная приверженность к вашему императорскому величеству, таковой вид наносит товарищам моим (туркам - Е. Т.) неприятность, но я всеми способами - учтивостью и ласкою стараюсь их успокоить всех, знатных первейших жителей, приходящих ко мне, всегда посылаю к Кадыр-бею, командующему турецкою эскадрою, для оказания такового к ему почтения и с просьбами, с какими ко мне приходят, к нему также посылаю; и все дела касающиеся решаем вместе общим нашим согласием».

Ушаков явно хочет возбудить в Павле сочувствие и желание помочь населению «матерого берега», страдающего от разбойничьих подвигов Али-паши: «Одно только сумнительство со мною встретилось, когда Али-паша, командующий на берегу турецкими войсками, разбил в Превезе французов и покусившихся быть вместе с французами несколько жителей, по побеждении их в Превезе, перерезаны все, кто только ни попали в руки, старые и малые и многие женщины, а достальных, которые взяты женщины и ребята продаются торгом подобно скотине и отдаются в подарки, прочие же разбежались в разные острова и наполнили оные стоном и плачем, которые же после осмелились возвратиться в Превезу и с теми же поступлено жестоко и многие лишились жизни, достальные не смеют возвратиться. По убедительным просьбам от таковых людей писали и я и Кадыр-бей учтивые наши письма к Алина ше и для успокоения жителей просили его всех оставшихся жителей города Превезы, равно и взятых пленными жителей же из разных островов великодушно простить и освободить, но незаметно, подействуют ли наши просьбы.

Все прочих мест береговые жители, прежде бывшие в венецианском владении, видя чрезвычайные жестокости, пришли в отчаянность и озлобление, а особо обыватели города Парга, хотя неоднократно пашою принуждаемы были несколькие люди подписать договоры, какие он им приказал сделать, но все общество не принимает их и слышать не хочет; в город и крепость его и войска, от него посылаемые, не впутают, подняли сами собою российский флаг на крепости и из рук его не выпускают, неотступно просят от эскадр наших покровительства. Я писал об них Али-паше и к ним писал, чтобы они явились к Али-паше и просили бы его принять их в защиту и покровительство на тех же правилах, какие учреждаем мы на островах. Депутаты явились к нему с покорностью, но насильным жестоким образом принуждены написать от себя такие договоры, какие он желал, и когда они возвратились с ними, то общество и слышать не хотело, к нашему флагу на крепости подняли еще турецкий флаг и явились ко мне, обливаясь слезами, от ног моих не отходят, чтобы мы соединенными эскадрами приняли их в защиту, покровительство и распоряжение союзных держав сходно на тех же правилах, как острова от нас учреждены».

Но Ушаков предвидит, что царь усомнится, можно ли, не нарушая «священных» монархических прав султана, помочь несчастным жителям Парги: «Я послал их, чтоб просили о том сотоварища моего Кадыр-бея, он весьма довольно их со своей стороны уговаривал, чтобы отдались Али-паше, но в отчаянности их напоследок лично Кадыр-бею, командующему эскадрою, при моем офицере и при драгомане от Порты, ко мне определенным, решительно отозвались, что буде мы не примем их в наше покровительство и защиту, которого они от нас просят в крайней своей отчаянности, последнее употребят средство - порежут всех своих жен и детей. Против Али-паши и войск его, когда будут они их атаковать, в городе их и крепости станут драться до того, пока умрут все до одного человека, российского и турецкого флагов, которые они имеют, сами собою добровольно никак не оставят.

При таковых крайностях имели мы между собою в общем собрании в присутствии моем, Кадыр-бея, присланного от Порты к нему министра Махмут ефендия, драгомана от Порты, при мне находящегося, и присланного секретаря от Али-паши советовалися и полагали, чтобы Паргу оставить на время под нашим покровительством на основании островских жителей до высочайшей только конфирмации, как об ней повелено будет. Примет ли Али-паша сей наш совет или нет, остаюсь я теперь еще в безызвестности, но жители Парги не отходят и не освобождают меня никакими отговорами, неотступно настоят и просят слезно, чтобы непременно приняли мы их в наше покровительство и чтобы я дал им хотя одного офицера с тремя или четырьмя солдатами и позволил бы иметь флаг наш на крепости, низко они решаются лучше умереть, нежели отдаться Али-паше».

Адмирал хочет соблазнить Павла перспективой укрепления русского влияния на этом берегу: «Всемилостивейший государь, таковые чувствительные обстоятельства повергают меня в великое сумнение, я замечаю, Блистательная Порта, конечно, старается и намерена весь тот берег удержать в своем подданстве, потому опасаюсь я, чтобы сей случай не нанес какого-либо безвинного на меня подозрения и негодования, тем паче предосторожность в рассуждении моей опасности понуждает меня сумневаться, что никакого предписания о установлении островов и всего прежде бывшего венецианского владения, как они должны остаться, я не имею кроме того, что, в конференции будучи, полагалось со всеми обывателями сих мест поступать со всякой благосклонностью, приятством и дружеством, и по совету с нашим министром и по публикациям, какие выданы от Порты манифестами от патриарха, сходно с оными поступаем мы и острова узаканиваем, на таковом точно основании, делая их вольными и на прежних правах до высочайшей конфирмации. Но Паргу, на матером берегу состоящую, по означенным обстоятельствам не смеем мы сами собою с Кадыр-беем приступить и узаконить и чтобы дать им от нас для охранения их офицеров и служителей, и теперь в таком я еще состоянии, ежели Али-паша не последует нашему совету, дать ли нам от себя в Паргу сколько-нибудь людей на том основании или оставить ее вольною Али-паше. Жители оного места от меня не отходят и не решаются ни на что другое, кроме просимого ими удовлетворения. Откровенно осмеливаюсь всеподданнейше донесть вашему императорскому величеству генерально все жители здешнего края, прежде бывшие в венецианском владении, бесподобную приверженность имеют к России и к вашему императорскому величеству; сими только средствами мы малым числом десантных наших войск побеждаем и берем крепости, которых великими турецкими войсками и без наших, по мнению моему, никак бы взять было невозможно, ибо жители островские асе бы противу их вооружились и были бы преданы французам и с ними вместе дрались бы до последней крайности, словом, по сие время действия наши простираются по учтивым и благоприятным нашим обращениям с островскими жителями, которые стараюсь я привлечь и уговорить с ними действовать обще против французов. Жестокие поступки Али-паши на берегу поколебали было сумлением и всех островских жителей, но как беспрерывно стараюсь я их успокаивать, то они с великой доверенностью ко мне идут вооружаться и действуют со мной. Теперь прибыл я с эскадрою в Корфу, и жители с восхищением и с распростертыми руками нас принимают».

Ушаков не смеет просить прямо о присылке небольшого подкрепления, но намек вполне ясен: «Всемилостивейший государь, если бы я имел с собою один только полк российского сухопутного войска для десанта, неприменно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не употреблять, жители будут служить нам по всей возможности и всеми силами, обстоятельства только мои не допускают увериться, могу ли без десантных войск с людьми одними, в эскадре вашей имеющимися, ее взять, тем паче провиант на эскадре почти весь в расходе, остается на малое количество только дней, дров также почти нет, от Кадыр-бея посланы суда в Морею за провиантом и за дровами, которой мы ожидаем, но таковое доставление провианта будет весьма медлительно и не может составить количества столько, чтобы путь наш был далеко от Корфу. Министр вашего императорского величества, в Константинополе находящийся, писал ко мне и установил, как должно будет провиант заготовлять и доставлять ко мне, но это будет для будущего времени, за всем тем, блокируя Корфу, стараться буду надзирать, чтобы французы в здешнем крае нигде десант не высадили, действия наши буду располагать по известиям, какие от стороны Анконы и из других мест получать буду. Всеподданнейше осмеливаюсь просить вашего императорского величества при столь важных и многотрудных делах, какие случаются по всем сим обстоятельствам, не имею я хороших с достаточными сведениями письмоводцев, историографа, также нет живописца, которые могли бы все то описывать и делать, что по уставу вашего императорского величества полагается, дела же многие, какие случаются, весьма нужно бы вести исторически подробнее, нежели я, будучи занят множеством разных дел, то исправлять могу, и необходимо надобны к сему отлично способные люди, о которых всеподданнейше прошу, есть-ли возможно откудова, надлежит всемилостивейше повелеть ко мне доставить. Потому можно бы иметь лучших переводчиков иностранных языков, при мне хотя и есть офицеры, знающие иностранные языки, но в письме и в переводе недостаточны, сколько бы желалось и надобно. В острове Корфу, по осведомлениям моим, состоят в крепостях и на острове Видо французского гарнизона с присовокуплением к ним разных людей до 3-х тысяч человек, на кораблях, под крепостью находящихся, на французском корабле 84-пушечном при весьма отличной сильной своей артиллерии экипажу людей считая до осьми сот человек, на взятом от англичан в плен 60-пушечном считают не полной комплект, на одном фрегате, на двух бомбардирских и на нескольких еще судах, сказывают, людей недостаточно, а сколько числом, еще неизвестно. Я сего числа с эскадрою подхожу в близость к крепости к острову Видо, намерен его атаковать и стараться десантом соединенных эскадр овладеть, а после действовать по обстоятельствам, что как способнее окажется»⁵¹.