"Татьяна Талова. Кузнеца дочь " - читать интересную книгу автора

братом уже в который раз дрались во дворе на топорах, и он засмеялся раз или
два - Гудмунд тогда сказал, что скоро небо перевернется. Потом братья
перебросили неотточенное оружие другим воинам, и старший вернулся в дом, а
Вестейна ноги сами понесли к кузнице. А что? Он спросит у Эгиля, как идут
дела, спросит у Свель о ее стране - он знал, что о ней девушка говорит
всегда охотно и много, хоть это, должно быть, и грустно...
И вот теперь он вспомнил, что некогда неплохо складывал висы. И не
прогадал.
- Отчего плачешь, Свель?
- Показалось, - отвечает Голуба хмуро.
- Я не глупый и не слепой, - сказал тогда Вестейн хевдинг.
Внимательно посмотрела на него Голуба - и не согласилась с Бьерном. На
брата он был очень похож. Руками и взглядом. А остальное не суть важно. И
если руки внушали уважение, то второй такой взгляд Голуба перенести бы не
смогла - так смотрят на очень-очень дорогую вещь, которую нужно окружить
заботой и крепко беречь, чтоб, - смилуйтесь, Боги! - не сломалась. А то, что
вещица все понимает и изнутри естся - то неведомо. Только вот то, что
говорил брат Гудмунда, никак не вязалось с этим взглядом.
- Ты тоскуешь о своей земле, - сказал Вестейн. - Я бы сказал, что могу
тебя отпустить, но не хочу, чтобы ты считала меня лжецом.
Голуба молчала.
- Я бы сказал, что ты можешь найти и радость, и покой и в этой земле,
но не хочу, чтоб ты на меня злилась, ведь слова чужеземца для тебя ничего не
значат.
Голуба плотно сжала губы.
...Я бы сказал, что ты красива, но не хочу, чтоб ты меня сторонилась...
Вестейн подумал и добавил:
- Ты думаешь, я не могу об этом говорить, не зная плена.
Он сказал это совсем спокойно, равнодушно, только глаза потемнели.
- Тебя называют Мертвым... - вспомнила Свель. - Почему?
Тогда хевдинг улыбнулся и сел рядом. Перво-наперво он спросил:
- Тебе не холодно?
А когда Голуба покачала головой, он продолжил:
- Я расскажу. Хотя ничего особенного здесь нет. Я попал в плен восемь
лет назад. Тогда мне было шестнадцать, вряд ли это больше того, сколько есть
тебе сейчас. Только плен был другой. Это был мой третий поход... И боевой
плен.
...Дикая боль и дикие крики. Что вспоминать?.. Как били - чем попало,
что попадется под руку, сильно и зло - отыгрываясь за походы отца, матери и
брата? Не до чести, не до совести - ведь и их дети гибли под мечами
врагов... Показать, может, шрамы? Да зачем... Не убили - почему? И вправду
думали, что от родителей отрекусь, от боли обезумев, или о чем-то другом
мыслили?..
- Все думали, меня убили. И шли мстить.
...Хотели спастись, выдать меня и выкупить хоть несколько жизней... Не
имеет смысла. Когда увидели, чем стал младший Гаутрекссон...
- И нашли меня. Вылечили.
...Позор. Это был позор. Для меня... лучше бы умер... Заставить забыть
о плене... Не себя, так хотя бы других - всесильна слава... Мертвый - это
должно внушать страх, а не жалость... не память о былом...