"Такако Такахаси. Томление (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

вступительным экзаменам в университет (его родители несколько дней назад
уехали работать за границу). Другие постояльцы - преподаватели
университетов, стажеры, слушатели различных курсов; обычно они живут здесь
одну-две недели. Туристов старое здание не привлекало, и хозяева, удешевив в
нем номера, стали сдавать их упомянутой выше категории людей. Но для меня
этот корпус, в котором изящная старина была покрыта патиной времени, где
постоянно ощущался стойкий запах плесени и через пелену этого запаха
просматривались стены, потолок, ковер, мебель, где словно бы витали души
прежних людей, тонко чувствовавших красоту, - этот старый корпус подходил
для моего отдыха как ничто более.

Однажды утром, пробудившись ото сна, в котором мне опять явился
восковой юноша, я почувствовала, что в комнату врывается свежий воздух.
(Отопление грело чрезмерно, и в номере обычно было душно.) Повернувшись к
окну, заметила, что низ занавеса колышется. Кстати говоря, для гостиничного
номера такой занавес выглядел слишком убого, он мог бы висеть разве что в
комнате прислуги. Такое впечатление, будто его взяли из некогда роскошного,
но впоследствии разорившегося дома; впрочем, в этом я нахожу для себя особое
очарование. Так вот, трепетание занавеса от дуновения воздуха показалось мне
странным. Раздвинув его, я увидела, что в одном квадрате окна не хватает
стекла. Издалека совершенно незаметно. То, что никто из постояльцев до сих
пор этого, вероятно, не замечал, в моих глазах придало старому корпусу
гостиницы еще большую привлекательность. Прекрасно, когда с таким искусством
сделанное окно настолько запущено.
Увидев в лифте Тамао, я сразу же поведала ему об окне, потому что как
раз в это время бежала вниз напомнить о стекольщике, который все не
приходил. (Красота красотой, а сквозило очень сильно.)
- К счастью, отопление хорошо работает, - добавила я, подспудно ощущая
ностальгию по безвозвратному прошлому старой гостиницы.
- Да. Оттого и розы хорошо растут, - сказал Тамао.
Я опять поразилась белизне его кожи: кажется, притронься - и кончики
пальцев ощутят прохладный воск. Ничто не выдавало в нем живое существо,
разве лишь легкая розоватость щек.
- Какие розы? - спросила я, чувствуя прилив радости оттого, что он со
мной заговорил.
- Которые я перевез сюда из оранжереи. - Голос у него был тоже
безжизненным - ровным, лишенным интонаций.
- Вы выращиваете розы?! - Я не могла скрыть изумления.
Тамао ничего не ответил, а лицо его осталось бесстрастным.
В лифте больше никого не было. Пока ехали вниз, я внимательно
разглядывала юношу. Когда он молчал, все признаки жизни куда-то исчезали, и
даже тело его казалось безжизненным. Лифт был старый и полз вниз очень
медленно; в отличие от современных - до того стремительно несущихся вниз,
что пропадает даже ощущение движения, - этот скрипучий ящик как будто
опускался в никуда. Глядя на Тамао, я интуитивно почувствовала, что такое
состояние безжизненности для него естественно. Лифт остановился. Словно
забыв, что только сейчас мы разговаривали, Тамао удалился - молча, как
неживой предмет. Затем он обернулся, чтобы попрощаться; на миг блеснула
улыбка, но какая-то неполная, словно загнанная глубоко вовнутрь, откуда она
никак не может выбраться.