"Тайэре (Нина Новакович). Не поверивший никому" - читать интересную книгу автора

наблюдать, и сомневаться, и искать следы той правды, которой ему хотелось
бы увидеть. Лишь одного ему было не дано - вновь взглянуть в прозрачные
глаза Владыки Тьмы, глаза, ни цвета, ни формы которых нельзя было понять и
запомнить...
А кузнецы работали. Начинали на рассвете, затемно - и он привык
пробуждаться так же рано, как и они, плескать в лицо ледяной водой из
кувшина, стоявшего на каменном подоконнике - ночью на поверхности воды
застывала тонкая корка льда. Спускался по скользким ступеням - на диво, ни
разу не упав - в столовые залы, получал щедрую порцию еды, садился в
стороне ото всех, брал ложку - и замирал... К горлу подкатывал липкий
комок отвращения: а вдруг эта ароматная каша из злаков, щедро сдобренная
сушеными фруктами - на самом деле похлебка из человечины?
Шел в кузницы - и работал; он не был особо умелым кузнецом - меч был
привычнее его рукам, но это было единственное, что он умел помимо ремесла
воина. Его помощи спокойно радовались, помогали и ему, отвечали на
вопросы, легко посвящали в тайны, что у него в племени передавались от
отца к сыну в глубокой тайне.
Девушки ему улыбались, дети иногда задавали вопросы - о быте Трех
племен, об истории их. Его никто не выделял - а ему почему-то казалось,
что на нем позорное рубище и кандалы, и лицо обезображено уродством, и
каждый смотрит на него с отвращением и ненавистью.
Он делал зарубки на спинке кровати - отмечал месяцы. Их было слишком
мало - столько лет еще впереди, и он стискивал зубы, чтобы не застонать.
Он не вспоминал о своих родных, загонял воспоминания вглубь - боялся дать
Врагу еще одну карту в руки, еще один повод слепить наваждение. Знал - что
в любой момент поднимись на башню, пожелай узнать, и узнаешь. Но _этими_
глазами видеть он ничего не хотел - лучше уж мрак неизвестности...
На седьмой год в его жизнь вошла женщина - дочь Наместника, и он с
трудом давил в себе мысли о том, что она на самом деле - нелюдь,
кровожадный монстр, и двое рожденных детей-погодков, сыновья - вызывали в
нем то родительскую любовь, то страх. И все высекал, высекал зарубки - и
все так же мечтал встретиться с ПрОклятым еще раз. Время шло мимо - а он
не менялся. Подруга - женой она быть не хотела, ничуть не сомневаясь, что
он уйдет едва минет срок клятвы - не стремилась влезть ему в душу; она
была горстью огня и теплом угольев, могла согреть бы кого угодно огнем
своей души - но относилась к нему слишком хорошо, чтобы проявлять насилие.
Он не говорил ни ласковых слов, ни признаний в любви - просто ночами
иногда тесно прижимался к ней, стискивал игрушечно-тонкие запястья и
замирал, на минуту уверяясь, что это не наваждение, а счастливая истина.
Но наступало утро, и убивало эту веру.
И в день, когда истекал срок действия клятвы, двадцать четыре ступени
впервые за десять лет - и второй раз в его жизни - привели его в покои
Владыки Тьмы. Все было так, как тогда - черный трон, монолитно вырастающий
из самой плоти в башне, человек на троне - высокий, темноволосый, в черной
одежде, такой же, как у самого Хурина, с столь же бледным лицом и
неуловимыми его собственными чертами - но ледяными, нечеловеческими. На
лбу - венец вороненого железа, а в нем сияющий всеми оттенками света
шарообразный камень - заветный Сильмарилл. ПрОклятый сидел, опустив глаза
на собственные руки, туго затянутые в черные перчатки и сложенные на
коленях. Хурин замер у входа - и вздрогнул всем телом, поняв, что дверной