"Евгений Сыч. Ми диез (Авт.сб. "Соло")" - читать интересную книгу автора

любили, поэтому им было о чем поговорить. С тех пор, как тот, второй,
поселился у старика, спрятавшись от прочих людей за его спиною, они
разговаривали постоянно, и только когда приходил кто-то, второй затихал,
нежитью прятался под старый диван, будто выпадал в другое измерение. Он и
к старику-то являлся редко, а остальных людей просто не терпел.
Эти двое были последними из тех, кто строил канал. Но страна знала
только одного - старика. Когда-то, на канале, его звали Л'оро, теперь
именовали Лоро - на старости лет он вспомнил знатное имя предков. В пору
строительства уточнять такие нюансы не стоило.
Канал. Праздник равных возможностей. Нет больше зон. Я копаю, ты
копаешь, он и она копают. Возьмем теперь во множественном числе: мы
копаем, вы копаете, они - оне копают. А если вычеркиваем меня? Тогда -
автоматически - пропадает: "мы копаем". Остается: ты копаешь, вы копаете,
он и она, и они, и оне копают, копают, копают. А если не будет тебя и его?
Тогда, наоборот, все, кроме "я", аннулируется. Это второй вариант, его
лучше осуществлять в прошедшем времени, когда уже все выкопали.
Но звонят в дверь. Скрипнула дверь, отворяясь: старик не запирался,
незачем было.
Пришли шефы - молодые, заботливые. Парень и девочка. Спросили старика о
здоровье, прибрались. Потом девочка ушла на кухню готовить, а парнишка сел
поближе к старику, взял блокнот и ручку, приготовился записывать.
- Поэтому-то театры, прежде спокойные, стали местом сборищ и диспутов,
точно зрители понимали, что прекрасно, а что нет. И вместо господства
лучших, там постепенно установилась какая-то непристойная власть зрителя,
- продолжил вчерашнюю тему старик. Мальчик послушно записывал.
Предполагалось, что Л'оро диктует мемуары - или собственные мудрые мысли
по поводу и без повода. Но старик лукавил. Мысли, которые он наговаривал,
принадлежали не ему. Долгое время на канале была с ним книга древнего
философа, одна-единственная, и он зачитал ее так, что знал наизусть. Он и
теперь помнил ее наизусть. А опознать автора в стране мог разве что
десяток человек, но те, как правило, не интересовались мемуарами ветеранов
строительства. - С искусства начинаются обычно всеобщее мудрствование и
беспокойство. За беззакониями следуют свободы. Когда все становятся
бесстрашными знатоками искусства, это порождает в конечном счете
бесстыдство. Ведь что это, как не бесстыдство - не считаться с мнением
лучшего человека? Худшее бесстыдство - следствие чересчур далеко зашедшей
свободы, - он сбился с мысли, отвлекся. Там, на канале, речь вели не о
свободе, а о дисциплине. Там были и поэты. Они копали не хуже прочих.
Может быть, они и написали нечто, кому ведомо? Он помнил только листки с
корявыми рифмами о дисциплине и закономерных успехах. Другие поэты
приезжали к ним из столицы на вечер: читали про радость созидания и про
героев труда. - Хороший законодатель, - продолжал старик свой диктант, -
будет убеждать поэта прекрасными речами и поощрениями. Если же есть случаи
неповиновения, то следует принуждать творить надлежащим образом, чтобы в
ритмах и гармониях заключались песни людей рассудительных, мужественных и
во всех отношениях положительных. Чтить хвалебными песнями и гимнами живых
людей, пока они не венчали свой жизненный путь прекрасным концом,
небезопасно. А песнопения и пляски надо устраивать так, - старик замолчал
на минуту, прикрыв глаза. - Есть много произведений старых поэтов. Ничто
не мешает выбрать из них именно то, что подобает и соответствует в данный