"Евгений Сыч. Трио (Авт.сб. "Соло")" - читать интересную книгу автора

додумался. Ветки жали под ребра, когда он лежал ровно, и сопротивлялись,
когда он ворочался. Это воспринимал он, как дружеское внимание,
оказываемое ветками ему лично. Неудобства У нравились, как нравилось все,
что работало на бессмертие.
У не знал, что собственно следует предпринимать с жиличкой, и
сомневался: а нужно ли что предпринимать? Хотя близость женщины (чисто
номинальная) его все-таки тревожила, как любого в подобной ситуации. Он
даже подумывал время от времени перебраться на лежанку, под теплый бок, но
это обошлось бы ему недешево. Все бессчетные годы до появления сына У
прожил в возрасте двадцати двух - максимум двадцати пяти лет, то есть
выглядел и чувствовал себя на столько. С рождением сына он стал стареть
так же быстро, как все смертные, и только со смертью жены опять стареть
перестал. Сын все взрослеет, тридцать ему уже, а для У годы летят мимо,
как раньше. Бессмертным дети не нужны, точнее, у бессмертных не должно
быть детей, иначе земля переполнилась бы, и тени полузадушенные слонялись
бы по ней в тесноте и обиде.
И все-таки его маяло порой, мешало присутствие женщины в пещере.
"Неудобно как-то, - думалось. - Привыкла. Планы, поди, строит,
рассчитывает на меня. Тоже вроде и виноват получаюсь, а в чем?" Спать
мешало беспокойство лишнее. Впрочем - понимал - ничто не лишнее. Все
зачтется. Бессмертие - оно тоже дается не даром.
У плюнул бы, пожалуй, и на бессмертие, но тот, кто заводит жену и
детей, дает заложников судьбе. Это он помнил прочно. Давать заложников
судьбе больше не хотелось. Сам он может встретить любую пакость со стороны
капризной этой дамы, готов. Но другие-то - им зачем страдать? Зачем
страдать в этом на диво приспособленном к людскому страданию мире? Сын вот
есть, и за него порой так страшно становится, не дай господь. А оберегать
одного, да еще в смутные времена, - значило убивать других. Убивать У
больше не хотел. Легко из человека труп сделать, а обратно? Обратно не
получается. Этот урок тоже преподнесла ему нелегкая семейная жизнь.
Хватит, постоял, подержал в руках легкое и вое легче становящееся тело
жены. И с ним все выпустил из рук, вырвали, точнее. Теперь пусть другие -
кто хочет - встречаются и разлучаются, женятся, радуются, рожают детей и
оплакивают друг друга. С него довольно. Убивать он перестал, но и сам
приобретать да терять зарекся.
Так, чередуя хорошее с плохим и разбавляя этот коктейль обычным,
тянулось время. Во всяком случае, вечерами они разговаривали. А дни У
проводил по-своему. С утра скатывался с горки, ловил в заливе на завтрак
фауну, какая попадалась. Женщина готовила. У завтракал и шел к дороге в
надежде обрести телу заряд бодрости, а душе успокоение. Шел и находил,
естественно, как все ищущие. Тем более, что за многочисленные, хоть и
быстротечные годы жизни развился в нем безошибочный инстинкт,
подсказывающий направление.
Вот отряд движется по дороге. Оттуда - туда. Усталые солдаты, бодрый от
молодости и сознания значимости начальник сотни. У вышел отряду наперерез,
встал посреди дороги, широко раскинув руки, закричал драматически: "Не
пущу!" - и замер. Солдаты мгновенно подтянулись, сжали в руках оружие.
Встревожился офицер, скомандовал что-то необходимое сержанту. У стоял
посреди дороги, как монумент. Солдат рванул его за грудь. "Сволочи! -
заорал У. - Гады! Я сейчас уничтожать вас буду!" И замахнулся. Тут его