"Евгений Сыч. Трио (Авт.сб. "Соло")" - читать интересную книгу автора

Посвежевший в новой хламиде легко и быстро шел У в гору. Но на душе у
него было скверно, не по себе было. Одно дело, когда кормят его
добровольно, сами рис приносят, а тут - прямой грабеж. Конечно, о доброй
воле вообще нельзя говорить уверенно, потому что она бывает только у
полностью свободного, сытого и ничего не боящегося человека, а крестьяне
такими не были никогда. Крестьяне всегда боялись: богов, дьявола, соседей,
чужестранцев, родственников, начальства, солдат, стихийных бедствий. Его,
У, тоже боялись, из страха и приносили рис. Но сложились эти отношения
давно, и привычка скрадывала их темноватые стороны. Да и надо же ему,
отшельнику, как-то жить? Может, распахать землю и насадить чего-нибудь
растущего? Есть ведь и такие отшельники, строго говоря, только они и есть
настоящие отшельники, потому что нельзя полностью уйти от людей, если от
них зависишь, неправда в этом будет. И совсем уж худо самому являться,
требовать, права качать. Да и бабу, бабу никак нельзя было брать в пещеру,
не положено отшельнику. Впрочем, он это всегда знал. Почему же допустил?
Или надоело одиночество?
- Это они тебя здорово, - с профессиональным интересом поглядел на У
сын. У махнул рукой. - Нет, правда, здорово. Жгли, что ли?
- Да нет, - нехотя сознался У, - это я сам немножко пошутил. Что у них
там, военное положение? Я не очень понял.
Сын кивнул, подтвердил.
- И всерьез это, надолго?
- У них не о времени речь, а о географии, - поморщился сын. - Пока всех
в повиновение не приведут, весь мир. А до той поры - готовиться к войне,
бороться за полное единение.
- А потом что?
- А кто их знает, если они и сами толком не знают? Да и нужно ли им это
"потом"? Они-то сейчас живут.
- Это мне знакомо, - сказал У. - Раньше все сроки устанавливали до
полного счастья. Двадцать лет, сорок лет, сто лет. Каждый новый правитель
святым своим долгом считает срок окончательной победы установить. Дразнят
толпу, как осла морковкой, а осел идет и не догадывается, что не догнать
ему морковку никогда, что не морковка это, а видимость.
Женщина, увидев У, только ахнула. "Все отлично", - кивнул он ей.
Назавтра отряд отправился в долину.
- У тебя тут с горы хорошо видно, - крикнул на прощанье Я. - Как
заметишь дым, знай - это мы. Пока!
И ушел. Отшелестела трава, отшуршали камушки под ногами догонявшей
отряд, но так и не догнавшей, пока не нужно, тени. Тень - она и есть тень.
- Ведь это плохо, наверное, всегда быть битым!
- А почему, собственно, плохо? Это моя форма общения с человечеством. Я
встречаюсь с людьми, и они меня бьют, и я убеждаюсь, что они нисколько не
изменились. Это даже интересно - убеждаться каждый раз, что люди не
меняются. Не правда ли?
- Нет, это подло. Подло по отношению к людям.
- Подло? Если бы я встретил - и по голове, было бы подло. Мужчин,
женщин, детей, стариков. А ведь меня бы тогда только сильнее уважали,
таких уважают обычно. Как рассказывают восторженно: и того-то убил, и
этого побил. Поругались, скажем, семеро с одним, а потом в суд всех
семерых на носилках несут, а у героя только одежда порвана и чужой кровью