"Григорий Свирский. Штрафники " - читать интересную книгу автора

Сидор Петрович жил один, в двухкомнатной квартире, уставленной и по
стенам и посередине книжными полками. Полки полированные, самодельные, точно
по размеру книг. Для "малой библиотеки поэта". Для "большой"... Стекла
промыты. Посередине бар из карельской березы. Под замком. В нем, как
выяснилось, хранился самиздат.
Такой личной библиотеки я и в Москве не видел.
- Тут поэты, - показал он мне на стеллажи у окна.
Тут были все поэты. От Кантемира и Тредиаковского... На другом стеллаже
-- весь Достоевский. Академический Толстой. ...
- Вечные ценности!.. - он улыбнулся застенчиво. - А вот эти два
шкафа - обруганные книги...
Такого я, действительно, не встречал - библиотека обруганных! Есть и
макулатура, но - сколько неоценимого, уничтоженного варварством и
сбереженного, возможно, лишь здесь, на краю света, возле моря Лаптевых... Я
перелистывал желтоватые пожухлые страницы... Пьесы, стихи, романы, не
переиздававшиеся с двадцатых годов, изъятые из всех библиотек, книги, за
хранение которых давали десять лет со строгой изоляцией... Все заново
переплетены. Внесены в каталог.
Сидор Петрович кашлял все сильнее, натужнее; казалось, ему уж не до
меня, но как он кинулся ко мне, когда я уронил на пол истерзанный и
тщательно проклеенный сборник "Вехи" и страничку подхватил ветер...
- Ну, хорошо, - сказал, откашлявшись, Сидор Петрович, ставя на пол
бутылку коньяка и присев рядом со мной на корточки. - Что же будет?..
Твардовского сняли... Это последний бастион!
Он говорил о культуре, как отец говорит об обреченном ребенке.
- Что будет? Россия без этих вот книг... это все равно, что бросить
ребенка в волчью стаю. Чтоб он потерял дар речи. Лишь мычал.. Хотят опять
Россию кровью умыть? Натравить на мир? Куда денемся с Левушкой?
- Я женюсь на тебе, и мы уедем в Израиль, - весело сказал Лева
Сойферт, накрывавший на раскладной столик.
Сидор Петрович захохотал, снова закашлялся от хохота и долго бухал,
прикрыв лицо носовым платком. Утихнув, он долго сидел неподвижно,
обессиленный, поникший.
- Знаете, - сказал он тихо, когда Лева звенел на кухне тарелками,
насвистывая что-то. - Без Левушки я бы давно полез в петлю... Наверное,
нужны двадцать веков гонений за плечами, чтоб человек спокойно насвистывал
даже во время облавы...
Мы ушли поздно. У Сидора Петровича была лишь одна кровать. Железная
солдатская койка, вытесненная книгами в крошечную комнатку - кладовку.
Сойферт повез меня к себе.
Он жил на краю города, в белом домике, похожем на украинскую мазанку.
Показал его издали. В ту сторону вела прямая, накатанная дорога,
перегороженная шлагбаумом и надписью: "Стоп! Запретная зона". Однако и там,
в зоне, стояли такие же домики, белые, одноэтажные: мирный городок, по
главной улице которого по обыкновению бродят куры, поросята, козы.
Мы пошли в обход, по болотистой тропе, и Лева Сойферт ответил на мой
недоуменный взгляд, что тут - лагерь.
- Нововведение, - процедил он сквозь зубы. - Лагерь первой
судимости. Тут сидят и те, кому год дали. И кому пятнадцать... Но... по
первому разу... Поэтому забора нет. И вышек. Даже "колючки" нет... Стенка