"Григорий Свирский. Штрафники " - читать интересную книгу автора

У Первого отвисает в улыбке губа, и он советует мне поехать на
химический комбинат, затем к геологам, открывшим столько газа, что хватит
всей Европе. Первый подымает телефонную трубку и вяло роняет:
- Сойферта!
Сойферта?! Странно!.. Я ни разу не слышал другого имени здесь, выше
семидесятой параллели, где кривые полярные березы прижаты к мерзлым камням,
где даже олений ягель прячется в расщелины скал, искрошенных морским
ураганом. Возле газопровода, змеившегося по болотистой тундре, рабочий
размахивал шапкой: "Насос встал! Беги к Леве Сойферту!" В холодном, как
амбар, магазине старушка грозилась отнести заплесневелый каравай "на зубок"
Леве Сойферту: "Он вас прикусит, шалавых!"
--...Сойферт! - забасил Первый. - К нам прибыл из Москвы писатель
Свирский.
- Свирский умер! - слышится в трубке категорический ответ.
- Да нет, вроде, жив, - роняет Первый растерянно.
- Не может быть! - гудит трубка. - Наверное, это проходимец
какой-то!..
- Товарищ Сойферт! - обрывает его Первый, становясь серьезным и
косясь на мои документы (он снова берет в руки письмо Союза писателей на
официальном бланке, прищурясь, деловито, профессионально, оглядывает
подписи, штамп, дату). И басит в трубку тяжело и непререкаемо:
- Значит, так! Принять! Создать настроение!.. Стать писателю, как
говорится в литературе, надежей и опорой!.. О дальнейшем сообщу!..
"Надежа и опора" оказалась старым прихрамывающим евреем с обвисшими
штанами из синей парусины, которые он то и дело подтягивал машинальным
жестом. Плохо выбритый, задерганный, с вдавленной, как у боксеров,
переносицей, растрепанно-белоголовый, он походил на сибирскую лайку,
впряженную в нарты. Нарты не по силам, и лайка дергается, напрягается,
пытаясь сдвинуть с места тяжесть...
Меня попросили подождать.
То и дело звонил телефон. Лева Сойферт бросался к нему, роняя в
зависимости от сообщения: "Угу", "Не вылети на повороте!" или "Дело --
говно! Будем разгребать!". И снова возвращался к бумагам, не присаживаясь,
кидая их худому кашляющему человеку в пенсне и черном прожженном халате; тот
брал их медлительно-царственными жестами пухлых породистых рук.
Чтобы не мешать, я отступил к приоткрытым дверям, на которых было
начертано, почти славянской вязью, под синеватым стеклом: "Заместитель
управляющего комбинатом Л. А. Сойферт".
Мимо меня прошелестел высокий обрюзгший человек с буденновскими
холеными усами, почти до ушей, и в мягких, как комнатные туфли, ботинках на
опухших ногах. На него не обратили внимания. Он нетерпеливо шаркнул по
дощатому полу ботинком-тапочкой.
Сойферт оглянулся, и вошедший просипел, что начальника поисковой партии
он на должности не утвердит. Не тот человек...
Сойферт нервно поерошил ладонью мохнатые белые щеки и, глядя снизу
вверх на буденновские усы, сказал невесело и спокойно:
- А ты как стоял пятнадцать лет за нашей дверью, у вонючей параши, там
и стой! И не подсматривай в глазок!..
Лицо вошедшего не изменилось. Только красный кулак его, державший
бумагу, напрягся, как для удара. Да шаркнул нервно ботинок-тапочка.