"Татьяна Светлова. Тайна моего двойника (Детективный роман)" - читать интересную книгу автора

Я, значит, худая и высокая. В детстве я жутко комплексовала перед
мерцающими женскими портретами в Третьяковке, глядя на тонкие, нежно
светящиеся овалы лиц и округлые покаты плеч, подернутые великолепными
кружевами... Потому что у меня торчат косточки в плечах, а локти и коленки
такие острые, что об них можно уколоться. Моя мама, полненькая хлопотунья (в
кого это я уродилась такая шкетка!), с сожалением в голосе говорила: худышка
ты моя, личико-то у тебя еще ничего, а вот тельце - как у муравья! Бабушка
моя, еще более кругленькая хохлушка, к которой я ездила в деревню под
Полтавой, каждое лето горестно качала головой и называла меня "худорба",
стараясь за короткое время каникул впихнуть в меня побольше сметаны и
вареников. Папа мой не говорил ничего: они развелись с мамой, когда я была
маленькая, и поскольку он был человеком сильно пьющим, то не интересовался
ничем, кроме водки.
Но мне подвезло: подоспела мода на худых, и ближе к концу школы я стала
самой модной девочкой не только в классе, но и в школе. Конечно, не только
потому, что я была худая. Я была еще высокая. И льняные - некрашеные,
заметьте! - волосы спадали по моим худым плечам пышной гривой. Да и глаза у
меня ничего... Голубые. Ресницы-то белые, брови тоже, и до старших классов я
была бесцветная, как моль. Но потом освоила технику макияжа и...
Свежевылупившаяся грудь уже круглилась под моей белой кружевной
кофточкой, которую я нахально выдавала за "пионерскую". А короткая юбка
открывала почти всю длину моих стройных и слегка синих ног - кожа у меня
белая и тонкая, и вены через нее просвечивают, как через капрон. Но летом -
под загаром не заметно, а зимой - под чулками не видно. Кажется, это был
последний год пионерских форм и пионерии вообще.
Что же касается моего характера, то он, как говорится, закалился в
боях. А бои были, мои личные бои, да какие! А все дело в том, что мама
сумела меня пристроить в английскую спецшколу. Уж не знаю, в чьи задницы
маме пришлось делать уколы (она у меня медсестра) чтобы меня туда взяли...
Но взяли. И я оказалась в революционной ситуации: я была пролетаркой,
бледной и худой, одна против буржуазии. Тогда их так не называли, но это
была буржуазия: детки завмаг и завсклад, как говорил Райкин (вернее, как за
ним повторяла моя мама, самого Райкина я помню довольно смутно), - они
переняли у своих родителей высокомерные замашки и фальшивые вежливые лица,
они знали как жить и как себя держать, какой надо вилкой-ложкой-ножкой; они
судили, по-старушечьи поджав губы: это вульгарно, это неприлично, - и
косились трусливыми глазами на меня.
Трусливыми, потому что знали, что я могу и треснуть. Я была проста, как
Ленин, который был прост, как правда.
Но постепенно я научилась не обращать на них внимания, я научилась
внутренне защищаться, я научилась не изменять себе и не терять достоинства в
любых ситуациях. Уж как это было трудно - всему этому научиться - я вам и
рассказывать не стану, а то у меня повествование получится исключительно про
это. Скажу вам только, что мне это удалось, потому что, как в мультяшке,
"птица Говорун отличается умом и сообразительностью", где под птицей Говорун
я подразумеваю себя лично.
Одним словом, маленький гадкий и очень закомплексованный утенок
превратился в лебедя, в королеву.