"К.А.Свасьян. Гете" - читать интересную книгу автора

администратор, переводчик, путешественник, ироник, эротик, оккультист,
мудрец, провидец, физиогномист, министр, живописец, эрудит, шармер; если
отвлечься от прочего и сосредоточить внимание на одном лишь естествознании,
то уже один голый перечень побьет рекорды невероятного. Круг
естественнонаучных занятий Гете: биология, ботаника, зоология, анатомия,
остеология, оптика, физика, физиология, химия, метеорология, геология; его
открытия не только открытия в отдельных науках, но и открытия отдельных
наук. Он - создатель сравнительной анатомии, современной морфологии
растений, физиологической оптики, понятия гомологии, морфологического типа,
метаморфоза, идеи ледникового периода (частности не идут в счет, хотя и о
частностях пишутся книги). Понятна инстинктивная реакция на этот паноптикум,
граничащий с неправдоподобием: либо назад, в привычное, свое, вполне
вероятное, и тогда - да здравствует невероятное, но Боже упаси иметь с ним
дело, либо же стоп в невероятном, но в научных целях, и тогда - посильная
инвентаризация виденных небылиц в привычных, своих, вполне бывалых
представлениях и понятиях. Первое "либо" охватывает массу неспециальных
читателей, так или иначе в разное время знакомящихся с творчеством Гете на
фоне самого общего о нем представления; второе "либо" рисует нам обычный тип
"гетеведа". Ситуация вынуждает к парадоксальному, но отнюдь не нелепому
вопросу: .был ли сам Гете "гете-ведом", или, иначе, осилил бы он "минимум"
по гетеведению, необходимый хотя бы для получения права на членство в
"Обществе Гете"? Фридрих Геббель рискнул однажды представить себе
воплотившегося в XIX веке Платона, который сносит
от школьного учителя побои за неверное объяснение платоновской
философии. Участь Гете - скажем это со всей убежденностью - едва ли окажется
более завидной, тем более что, словно бы предвидя ее, он обмолвился явными
предупреждениями. "Так* как я всегда стремлюсь вперед,- гласит одно из них,-
то я забываю, что я написал, и со мною очень скоро случается, что я
собственные произведения рассматриваю как нечто совершенно чужое" (13, 260).
Классический пример - отрывок "Природа", чье забытое авторство в свое время
причинило немало хлопот "гетеведам". Но забыть, в духе Гете,- значит забыть
побочное, несущественное. "Немцы,- сказал он однажды Эккерману,- никак не
могут избавиться от филистерства. Сейчас они затеяли отчаянную возню и споры
вокруг нескольких двустиший, которые напечатаны в собрании сочинений Шиллера
и в моем тоже, полагая, что невесть как важно с полной точностью установить,
какие же написаны Шиллером, а какие мною. Можно подумать, что от этого
что-то зависит или кому-нибудь приносит выгоду, а по-моему, достаточно того,
что они существуют... Право, надо очень уж глубоко увязнуть в филистерстве,
чтобы придавать хоть малейшее значение таким вопросам". "Но ведь это частое
явление в литературной жизни,- возразил Эккерман,- кто-то, к примеру, вдруг
усомнится в оригинальности произведения того или иного крупнейшего писателя
и начинает вынюхивать, откуда тот почерпнул свои сюжеты". "Смешно,- сказал
Гете,- с таким же успехом можно расспрашивать хорошо упитанного человека о
быках, овцах и свиньях, которых он съел и которые придали ему силы" (3,
274-275). И еще раз, за несколько дней до смерти, самое существенное: духа
не угашайте.
Драма "Гете", в колоссальном масштабе разыгранная им за время его
земной жизни, разыгрывается и по сей день; негативный ракурс этой драмы-
борьба за дух против угашающей его буквы, и едва ли не в первую очередь
собственной буквы, ибо где же, если не в собственной несравненной букве,