Питер О`Доннел
Серебряная воительница
(Модести Блейз — 6)

Глава 1

Квинн задал себе прямой вопрос: не собирается ли он умереть по той простой причине, что ему надоело жить. Эта неожиданная мысль заставила заработать его сильно атрофировавшиеся мозги, и он буркнул:

— Жалкий трус.

Он кое-как уселся на карнизе, что образовывала в этом месте скала, и здоровой рукой откинул со лба спутанные волосы.

Голова сильно болела. Квинн знал, что получил сотрясение мозга. Период прояснения сознания вот-вот закончится. Вскоре реальность снова начнет тускнеть, расплываться, как происходило уже не раз после падения, и он будет лежать в ступоре, предаваясь грезам, а также воспоминаниям, от которых его не раз уже бросало в пот.

Примерно в шестистах футах под ним шумно заявляли о себе воды реки Тарн, устремлявшиеся по ущелью, чтобы рано или поздно влиться в Гаронну. Чуть выше над ним начиналась относительно ровная площадка. Именно там он стоял под бледным мартовским солнцем, любуясь стеной каньона напротив, глядя на темную воду реки, которая потратила миллионы лет, чтобы проделать дорогу во французских известняках. Квинн пытался ощутить нечто большее, нежели мрачное отчаяние, но даже старинная величественность ландшафта была бессильна помочь ему.

Он вспомнил, как повернулся, вскинул на спину рюкзак и хотел было двинуться дальше, но нога поехала по покрытому мхом камню. Он не помнил самого падения, только медленное выплывание из забытья, ощущение тошноты и удары молота, которым кто-то безжалостно орудовал в его голове. Это было три часа тому назад. Он следил за временем, поглядывая на наручные часы — когда в голове появлялась ясность. При падении он повредил левое запястье. Теперь оно распухло. Собственно, распухла вся рука — от локтя до кончиков пальцев. А может, это был перелом? Так или иначе, он снял часы из-за отека.

Квинн посмотрел на стрелки часов и понял, что уже половина четвертого. Не без труда он поднялся на колени и глянул вверх, на почти отвесные скалы, нависавшие над ним. Восемнадцать футов. Потом шли уступы, впадины, углубления. Жаль, что он не может забраться туда. Рука не подчинялась ему, а стоило подняться на ноги и попробовать двигаться, начинала кружиться голова, заставляя его садиться на место, чтобы не упасть еще раз.

Квинн огляделся. Карниз был в форме полумесяца. В том месте, где находился Квинн, его ширина достигала шести футов. И еще двадцать шагов в длину. Потом ничего. Двигаться можно только вверх. Но как преодолеть эти преграды, когда у тебя нарушена координация движений, а кроме того, нормально работает лишь одна рука?

Тут он подумал, не обманывает ли он себя, — может быть, у него просто отсутствует желание выбраться отсюда, ведь ему было сейчас странным образом все равно, что с ним станется.

Снова на него накатила волна полузабытья, а с ней какие-то галлюцинации из прошлого. В сотый раз он увидел, как по проходу самолета катится граната, чуть подпрыгивая, словно шарик рулетки, выбирающий себе номер-ячейку. Он услышал крики перепуганных пассажиров, отпрянувших от этого страшного предмета, старавшихся вжаться в кресла, исчезнуть. Он увидел, как человек с белым как мел лицом, рядом с которым сидели жена и маленькая дочка, прыгнул вперед в отчаянной попытке накрыть этот шар своим телом. Но граната, словно живая, увернулась, прыгнула под кресло и, прокатившись еще немного, издала свой душераздирающий клич смерти.

Квинн вздрогнул, очнулся и заметил, что он непроизвольно зажал руками уши. С подбородка стекали капли пота — но он дрожал от холода, словно осиновый лист. Квинн снова посмотрел на часы. Четыре часа. Вскоре начнет темнеть, а кроме того, холодать. В его рюкзаке были непромокаемое пальто, плитка шоколада, а также термос с кофе, но от удара он треснул, и кофе вытек. Да, для выживания маловато, мрачно подумал Квинн. Ну, скажем, эту ночь он выдержит, но, похоже, вторая ночевка на холоде сделает свое черное дело.

До Квинна вдруг дошло, что бессмысленно и пытаться вскарабкаться наверх, даже если бы это ему и удалось, потому как он сейчас не на той стороне ущелья. Тут нет дороги, только извилистая узкая тропка, которая, то поднимаясь, то уходя вниз, проходила через ущелья и лощины, выходившие к каньону. На противоположной стороне этой тропинки шла каменная россыпь, потом полоса елей, через которую он проходил. За деревьями начиналась безлюдная и засушливая территория — Косс-де-Межан, и там было так плохо с водой, что те немногие овцы, что паслись в тех краях, выработали привычку обходиться без воды очень подолгу, почти как верблюды в пустыне. Можно было пройти десять миль и не встретить ни души, кроме старика пастуха с женой, единственных жителей заброшенной деревеньки, где когда-то жило несколько десятков крестьян.

Шоссе на северной стороне ущелья, по дну которого бежал Тарн, было примерно в тысяче ярдов от того места, где сейчас находился Квинн. Он даже видел отсюда небольшой отрезок дороги — крутой поворот ярдов в сто. Дважды до этого Квинн начинал махать платком, увидев в одном случае легковушку, а в другом грузовик, но за те десять секунд, что он их видел, и с такого расстояния было просто нелепо надеяться, что на него обратят внимание.

Сел ты в лужу, дружище Квинн, мрачно пошутил он про себя. В лужу из дерьма. Так что лучше не барахтаться. А скушать шоколадку. Очень полезно, как и шпинат. Заряжает энергией. Он начал рыться в рюкзаке и вдруг увидел, как небольшой фургончик, вроде бы «дормобил», начал подъем по излучине шоссе, но затем вдруг остановился. Из него выбрались два пингвина. Квинн обдумал увиденное, потом кивнул головой. Все правильно. Это монахини. Сестры во Христе. Благослови их Господь. Всевышний не оставляет старого доброго Квинна. Ну, сестрички, посмотрите на меня, а я вам помашу платочком.

Он начал размахивать платком — три коротких, три длинных взмаха, глядя на белые овалы лиц в черном обрамлении апостольников. «Пингвины» медленно двинулись по шоссе, потом остановились, похоже, обменявшись какими-то репликами, после чего один из них показал рукой на шоссе. Они двинулись дальше, остановились, потом повернулись и засеменили назад к машине. Там они застыли в каком-то непонятном ожидании, не глядя в сторону Квинна.

У Квинна заломило руку, а голова снова затуманилась. Он уронил руку с платком и подумал без горечи, что чудо сегодня, видать, не состоится. Потом возвел очи горе и, пожав плечами, тихо произнес: «Как вам будет угодно, ваше небесное величество».

Он откусил кусок шоколада и посмотрел на фигурки в черном. В горле пересохло, во рту был привкус желчи. Затем перед глазами Квинна поплыли круги, после чего он впал в забытье.

Младшая и более миловидная из двух монахинь подошла к когда-то белым камням, окаймлявшим внешнюю часть дороги, за которой начинался почти отвесный обрыв, спускавшийся к реке. Ее спутница стояла у машины. Ей было лет тридцать пять. У нее был свежий цвет лица, но черты отличались грубоватостью и резко выделялся большой нос с горбинкой. Младшая монахиня посмотрела на уходящую вверх дорогу, потом на каменную стену с внутренней стороны шоссе. Она фыркнула и сказала:

— Пора бы им дать о себе знать. Надоело околачиваться тут целый день. Черт бы их всех побрал!

Она говорила с чуть гнусавыми интонациями жительницы Ливерпуля, усиленными носовым американским выговором.

Вторая монахиня недовольно посмотрела на нее.

— Я больше не буду повторять тебе одно и то же, Ангел. — В ее выговоре чувствовался шотландский акцент. — Когда мы монахини, то должны изъясняться как монахини, даже друг с другом. И молодой особе не к лицу такие грубые выражения.

Первая монахиня злобно усмехнулась:

— Ну а пристало ли молодой особе содержать бордель в Новом Орлеане?

— Какой у тебя сегодня злой язычок, Ангел. Если мне и приходилось оказывать определенные услуги местным джентльменам, то, поверь, это была лишь профессиональная необходимость. Не я создала этот мир таким, каков он есть, и мы все должны делать то, что в наших силах.

— Жаль, уважаемая мадам не оказывала лично некоторые из услуг, о которых просили джентльмены.

— Сейчас не время обсуждать это, милочка, — сухо возразила старшая монахиня. — Тогда ты, кстати, счастлива была получить работу, да к тому же это дело далекого прошлого. Скажи спасибо, что там я выбрала именно тебя, когда мне предложили столь интересное новое занятие…

— Просто только у меня одной хватило смелости, — не сдавалась младшая монахиня. — Разве Мейзи или Жаклин или кто-то еще смогли бы так поработать бритвой или фортепьянной струной? А кроме того, есть у меня подозрение, что ты у нас с фокусами и возжелаешь маленького Ангелочка… — Младшая монахиня улыбнулась, словно шкодливый ребенок.

Губы старшей монахини вытянулись в тонкую линию.

— У тебя на уме одни гадости, Ангелина, — сухо произнесла она. — Полагаю, об этом следует поставить в известность мистера Секстона.

Это произвело отрезвляющее воздействие на хорошенькую монахиню. Она поняла, что зашла слишком далеко. Клару трудно вывести из себя, подумала она, но когда старая стерва начинает называть тебя Ангелиной, это верный знак того, что она недовольна. А когда Клара недовольна, от нее можно ожидать чего угодно. В глазах младшей монахини погасли злобные огоньки и, напротив, появилось нечто похожее на раскаяние.

— Ну что ты, Клара, я пошутила, честное слово. Просто, когда начинается дело, я возбуждаюсь и несу сама не знаю что. Ты же прекрасно все понимаешь. Не говори ничего мистеру Секстону. А то в прошлый раз это было что-то кошмарное…

Она осеклась, и они обе обернулись, услышав слабый звук. На шоссе с высокого скалистого обрыва спрыгнул человек. На нем были темные брюки и блейзер, желтая рубашка и черный галстук. На груди болтался бинокль. Он был широкоплеч, высок — почти шесть футов — и двигался быстро и энергично. Казалось, ноги его едва касаются земли. Его квадратное лицо со светло-голубыми глазами было обрамлено золотистым ореолом волос и бороды. Он прямо-таки излучал энергию и казался человеком из какого-то иного, ушедшего в прошлое мира. Если бы его нарядить в латы и вооружить мечом, в нем бы признали Ричарда Львиное Сердце.

— А вот и мистер Секстон, — сказала Клара.

Любопытно, что все, даже его начальство, величали этого человека не иначе как мистер Секстон. Человек улыбнулся и кивнул. Он только что прошел милю по камням, преодолевая подъемы и спускаясь в лощины, но дыхание у него оставалось нормальным.

— А вот и вы, дорогие дамы, — весело отозвался мистер Секстон. — Машина направляется сюда и будет на месте минут через пять… Вы готовы?

— Конечно, мистер Секстон, — сказала Клара. — Никаких изменений в плане?

— Нет, миссис Мактурк. Вам с Ангелом поручена начальная стадия. Я же буду оставаться в тени, пока не настанет мой черед.

— Отлично, мистер Секстон. Но я полагаю, мы прекрасно справимся вдвоем. Наша барышня хорошо владеет струной…

— Я не сомневаюсь в вас обеих, — сказал человек и улыбнулся. — Но если вы позволите Ангелу пустить в ход струну, то я буду вами очень недоволен. А вы вряд ли получите удовольствие от наказания, которое не заставит себя ждать.

Ангел хихикнула. Щеки Клары несколько утратили свою приятную свежесть.

— Вы напрасно говорите о наказании, мистер Секстон, пока что я никому не давала повода к недовольству. Это просто предложение…

— В таком случае поскорее забудьте его, миссис Мактурк. Это серьезная операция, и у нас есть четкие инструкции.

Он подошел к каменной стене, ухватился за край выступа в восьми футах от земли, подтянулся без видимых усилий и исчез из поля зрения монахинь.

Ангел вернулась к «дормобилу», вытащила из машины домкрат, прислонила его к колесу и сказала:

— Ненавижу этого мерзавца. От него прямо хочется сдохнуть на месте.

Вдалеке, за десятком поворотов горного серпантина, серый «Пежо-504» уверенно продвигался вперед. Сэр Джеральд Таррант, сидевший на заднем сиденье, зевнул. Он был усталым, но довольным. Он устал, потому что провел трудную неделю в Брюсселе, председательствуя на сессии координационного комитета по разведке при НАТО, а теперь уже восемь часов ехал по французским дорогам. Он был доволен, потому что через двадцать минут должен был оказаться в «Оберж дю Тарн», в маленькой гостинице над рекой неподалеку от Ла-Мален, где его ждала Модести Блейз.

В течение четырех дней он будет только гулять, ловить рыбу, а вечерами, возможно, проигрывать ей небольшие суммы в безик. Он давно уже ничего так сильно не ждал, как этих каникул с Модести. Ее общество оказывало на него поистине благотворное и умиротворяющее воздействие. Это, впрочем, было парадоксом. Те, кто знал Модести исключительно по ее делам, и не подумали бы применить эпитет «умиротворяющее» к чему бы то ни было, связанному с ней. Таррант подумал, что если ему очень повезет, то, глядишь, он сумеет разговорить ее и услышит пару историй из ее прошлого. Впрочем, на успех тут надеяться не приходилось.

Ни Модести Блейз, ни ее друг и соратник Вилли Гарвин не горели желанием делиться воспоминаниями о прошлом. Ни о том прошлом, когда они возглавляли международную преступную организацию Сеть, ни о событиях, случившихся после того, как они отошли от прежних дел и время от времени помогали Тарранту, поскольку опасное существование стало для них чем-то вроде наркотика.

Таррант вдруг загрустил. Рано или поздно они отправятся на очередное дело и не вернутся. Это казалось ему чем-то неизбежным, и за последнее время они дважды лишь чудом брали верх в ситуациях, когда победа казалась просто невозможна. Его мало утешало то обстоятельство, что их последняя роковая операция не будет задумана им, Таррантом, ибо вот уже довольно долго он наотрез отказывался вовлекать их в какие-либо активные действия. Но он понимал, что скорее всего это случится даже не по их инициативе. Просто они и беда были неразрывно связаны. Неприятности сами находили эту пару.

Таррант потеребил свой седеющий ус и вздохнул. Он постарался отогнать грустные мысли и стал смотреть на водителя, плечи которого ритмично покачивались, когда он крутил руль то вправо, то влево на многочисленных поворотах.

— Вам ясно, что вы будете делать, Рейли, когда довезете меня? — спросил он.

— Да, сэр, — кивнул рыжеволосый водитель. — Я доезжаю до Миллау, останавливаюсь в «Содерне» и жду два дня, пока со мной не вступит в контакт мистер Клейтон. Если он не появится, то я связываюсь с конторой и жду указаний. Код «март», вариация номер шесть.

— Отлично. — Таррант снова откинулся на спинку сиденья. Рейли был его шофером уже два года и проявил себя хорошим курьером. Ему показалось, что за их долгую поездку Рейли что-то необычно много молчал. Не то чтобы шофер отличался болтливостью, но он всегда был готов включиться минут на пять и поговорить о разных пустяках. Рейли обладал удивительным чутьем и знал, когда шеф хочет помолчать. — Что-то не так? — спросил его Таррант.

Рейли чуть вздрогнул, потом покачал головой.

— Нет, со мной все в порядке. А почему вы спросили?

— Просто вы сегодня все больше помалкиваете.

— Я решил, что после той недели в Брюсселе вам есть о чем поразмыслить, сэр. Не хочется вас попусту беспокоить.

Тут Таррант сообразил, что его затянувшееся молчание от самого Невера, возможно, дало понять Рейли, что шеф не желает, чтобы его развлекали разговорами. Но думал он не о Брюсселе, а о предстоящих каникулах.

Идею провести вместе несколько дней Тарранту и Модести предложил Вилли Гарвин. Это случилось две недели назад, когда Модести пригласила Тарранта на обед в свой пентхауз, который выходил на Гайд-парк. Она тогда сказала, что у Тарранта очень усталый вид.

— Вот что я скажу, Принцесса, — произнес Вилли, наливая вина Тарранту. — Ты же решила побыть пару недель на Тарне. Почему бы не уговорить сэра Джи завернуть туда на пару деньков. Ему это пойдет на пользу.

Таррант помнил, какие приятные надежды затеплились в нем, когда Модести чуть подняла брови и улыбнулась.

Тогда на ней было длинное синее шелковое платье в тон ее глазам. Оно, правда, закрывало великолепные плечи, но отлично подчеркивало ее изящную шею. Ее черные волосы были собраны в шиньон «по-взрослому», как отмечал про себя Таррант. Когда же она распускала их, закрепляя на затылке или над ушами, она делалась похожей на подростка.

— Неплохая идея, Вилли, — сказала она. — Но сэр Джеральд у нас — Очень Важное Лицо и вряд ли может отправиться на уик-энд в обществе женщины столь сомнительной репутации.

— Вы будете там одни? — спросил Таррант Модести. — Или с кем-то еще?

— Ну, Вилли отправляется на ферму своей титулованной знакомой — в Бэкингемшире.

— Леди Джанет?

— Да, это его большая подруга. Очень симпатичная. Он такой и не заслуживает. Ну, так что же, сэр Джеральд? я хочу пожить в маленькой гостинице на Тарне. Готовы рискнуть вашей репутацией?

— Скорее возникает вопрос, готовы ли вы рискнуть вашей репутацией в глазах хозяина отеля?

— Хозяйки. Если что и удивит мадам Мартин, так это отдельные номера для нас с вами. Она весьма романтическая особа.

— Я полагаю, она примет во внимание мои немолодые годы.

— Солидный поклонник — это давняя французская традиция, сэр Джеральд.

— Я лучше притворюсь вашим дядюшкой, — усмехнулся Таррант.

— Вы действительно хотите меня навестить? Но там ничего интересного не предвидится. Я буду просто тихо гулять, бездельничать, смотреть на реку…

— Осторожнее, сэр Джи, — хмыкнул Вилли. — Когда Принцесса собирается тихо гулять, это означает бродить по горам и долам, без еды и питья, без обуви, без одеяла, словно кочевник в пустыне, который сбился с пути. Если вы хотите узнать, как люди выживают, когда питаются ягодами, грибами, пойманными кроликами, как они доят овец, а также лопают то, от чего откажется даже гиена, то тогда вы получите настоящее удовольствие. — Он посмотрел на Модести и добавил: — Ты только не заставляй его ночевать под открытым небом. Ему может не понравиться одеяло из опавших листьев. И не корми его змеями, как ты делала со мной прошлый раз в Нью-Мексико.

— Да, я никогда не забуду, как ты капризничал. А ведь медянки, согласись, гораздо съедобнее, чем те гады, которыми я питалась, когда была совсем маленькой.

Таррант поочередно посмотрел на них обоих и спросил:

— Вы надо мной издеваетесь?

— Нет, что вы, — ответила Модести, смущенно поглядев на гостя. — Просто время от времени, чтобы не потерять форму, я люблю вспомнить детство. Зато как потом приятно вернуться сюда. — Она обвела жестом гостиную, стол, который сверкал хрусталем и серебром, а также красивый шелковый персидский ковер на полу.

— Мне шестьдесят один год, милая Модести, — сказал Таррант, задумчиво глядя в пространство. — И такие упражнения могут как раз привести к потере моей формы.

— Ну, тут Вилли просто сгущает краски. Он прекрасно знает, что я ни за что не поведу вас в такой поход. Вы будете делать только то, что захотите. Там, кстати, неплохая рыбалка. Может, вы поучите меня хитростям ужения.

— Прямо как в раю, — промолвил Таррант без тени юмора. — Я буду там счастлив.

Теперь до гостиницы оставалось пятнадцать минут езды. Таррант предвкушал уже, как примет ванну, потом отобедает с Модести и, мирно куря сигару, будет беседовать с ней у окна, а жестокий мир его профессии хотя бы на несколько дней перестанет напоминать о себе.

Она удивительно относится ко мне, думал Таррант, несмотря на пот и кровь, что они с Вилли проливали ради меня. Конечно, хирурги теперь творят чудеса и умело скрывают шрамы, но это не отменяло реальность боли и смертельной опасности. Именно выполняя его поручения, Модести получила две серьезные раны. Он никак не мог взять в толк, как она может испытывать теплые чувства к тому, кто подвергал ее жизнь страшному риску. Но ее хорошее отношение было абсолютно искренним. Возможно, он в каком-то смысле олицетворял для нее отцовское начало. Если это было действительно так, то такое положение вещей его вполне устраивало и не было никакой необходимости предаваться размышлениям, что случилось бы, будь он сейчас лет на тридцать моложе.

Поток раздумий Тарранта был прерван, когда машина сбавила скорость. Он увидел, что дорога резко сворачивает и идет вниз, а на обочине в самом широком месте поворота стоит «дормобил» и к его колесу прислонен домкрат. Рядом топтались две монахини. Одна растерянно листала какую-то брошюру, очевидно руководство по уходу за машиной, другая с надеждой смотрела на приближавшийся автомобиль.

Рейли остановил «пежо» в десяти шагах от них, выключил двигатель, потом спросил, не оборачиваясь:

— Помочь им, сэр?

— Пожалуй. Они очень растеряны.

Рейли вышел из машины, открыл заднюю дверцу.

— Не желаете немного поразмяться, сэр Джеральд?

— Нет, я посижу, а вы идите. Если можно избежать разговора по-французски со святыми сестрами, я готов на жертвы.

— Я просто подумал, вы хотите немного подышать свежим воздухом, — гнул свое шофер.

Таррант удивленно посмотрел на Рейли. Тот был странно бледен, на лбу сверкали капли пота.

— Если я захочу подышать, я выйду, Рейли. Не волнуйтесь за меня. Вы уверены, что с вами все в порядке?

Рейли поднял правую руку. В ней был револьвер. На Тарранта смотрело дуло «смит-и-вессона» тридцать восьмого калибра со стволом в два дюйма. Таррант заморгал, потом вовремя сделал над собой усилие, потому что еще немного, и от удивления у него отвалилась бы челюсть.

— Выходите, — тихо сказал Рейли.

Таррант посмотрел на дуло, откуда со скоростью 850 футов в секунду в него мог вылететь кусочек свинца. Значит, Рейли продался оппозиции. Или кому-то еще. Что касается оппозиции, то они в последние годы не занимались похищением или ликвидацией глав секретных служб Запада. После горячих пятидесятых противостояние разведок приобрело более изощренный и менее открытый характер.

Таррант медленно двинулся по сиденью к открытой двери. Рейли отступил на шаг, не опуская руки с револьвером. Таррант уже преодолел первое чувство шока и испуга и спокойно сказал:

— Вы прекрасно знаете, что при мне нет никаких документов, Рейли. Так что напрасно стараетесь.

— Вылезайте.

Таррант подчинился, лихорадочно соображая, что тут можно предпринять.

«Мне за шестьдесят, — размышлял он. — И хотя для своего возраста я в неплохой форме, но былой сноровки уже нет. Да и опыт действий в таких условиях тоже невелик». Тут он отметил иронический поворот судьбы, поскольку именно он отвечал за подготовку людей, умеющих действовать в подобных ситуациях. Он бывал в их центре в Суррее, где агенты проходили такую подготовку, и хотя и видел занятия, но не очень понимал, как вывести из игры Рейли.

Обе монахини двинулись к машине. Они явно были в сговоре. Глянув на дорогу, Таррант сказал:

— Монахини, значит, в вашей команде. И жандарм тоже?

Рейли чуть дернул головой, и Таррант тотчас же быстро шагнул вперед и ударил по руке с револьвером. Он столкнулся грудью о грудь с Рейли и резко поднял вверх колено, чтобы угодить шоферу-предателю в пах, но опоздал на какую-то долю секунды. Рейли успел понять, что никакого жандарма нет и в помине, и чуть повернулся, отчего колено Тарранта ударило его в бедро. Затем револьвер описал дугу и ударил Тарранта по голове. Удар вышел скользящим, но и этого оказалось достаточно. У Тарранта полетели искры из глаз, он зашатался и упал бы, если бы не стоял спиной к машине. Ноги у него сделались как ватные, и он чуть повернулся к машине, схватившись за нее, чтобы не рухнуть на землю. Монахини оказались рядом. Таррант почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в спину, и голос Рейли произнес: «Не двигаться».

Его кто-то схватил за руку, потом он почувствовал, что ему закатывают рукав. Он попытался освободиться, но руки, державшие его, оказались слишком сильными. На мгновение он увидел лицо одной из монахинь. Она зажала его запястье у себя под мышкой и потребовала:

— Ангел, иголку.

Тут перед Таррантом возникло лицо второй монахини — юное и хорошенькое, если бы не мутновато-карие глаза. Это были глаза испорченного ребенка.

Он почувствовал укол, затем неприятное ощущение, когда содержимое шприца стало проникать в его организм. Затем возникла пустота.

Рейли отступил назад, опустил руку с револьвером и другой вытер пот со лба. Монахини осторожно положили Тарранта на землю. Монахиня помоложе оглянулась и вдруг свистнула. На вершине скалы появился бородатый человек в черном блейзере. Он посмотрел, кивнул, бесшумно и мягко, словно кошка, спрыгнул на землю и двинулся к Тарранту.

— Отлично, дамы, — сказал он, широко улыбнулся, а затем легко поднял тело Тарранта, словно охапку сена, и двинулся к «дормобилу». Монахиня постарше последовала за ним, вторая осталась рядом с Рейли. Она не спускала с него глаз. Он сунул револьвер в карман и посмотрел на фургон — Тарранта уложили на нечто напоминавшее койку, пристегнули ремнями, затем закрыли задние дверцы. Монахиня осталась у фургона, а бородатый вернулся к «пежо».

— Очень хорошо, Рейли, — сказал он и вытащил из кармана конверт. — Пять тысяч долларов. Как договаривались.

Рейли вытащил из конверта голубой листок, стал изучать его. Руки у него дрожали. Младшая монахиня подошла к повороту шоссе и неподвижно застыла там.

— Хорошо, — сказал Рейли, убирая конверт и глядя на человека в черном блейзере. — Мы остановились, потому что он решил немножко поразмяться. Он подошел к тем камням у самого края. Я протирал стекло. Потом я услышал, как он вскрикнул, а когда повернулся, то его уже не было. У него, наверно, закружилась голова, и он упал.

Мистер Секстон выслушал это с радостной улыбкой.

— Чем проще, тем лучше, — кивнул он. — Так держать. А теперь поезжайте и поскорее найдите телефон.

Рейли повернулся, чтобы сесть в «пежо». Бородач посмотрел на монахинь. Обе не подавали никаких сигналов. Тогда он быстро шагнул вперед, и его правая рука взметнулась вверх, а затем опустилась вниз с молниеносной быстротой. Ребро ладони угодило Рейли ровно посередине черепа сзади, раздался приглушенный звук удара.

Рейли упал ничком на переднее сиденье. В черепе возникла трещина в три дюйма, и осколки кости врезались в мозг. Он еще был жив, но смерть подступала все ближе и ближе. С выражением полного удовольствия на лице мистер Секстон забрал у Рейли револьвер и конверт, взял шофера за ступни и втолкнул его целиком в машину. Затем снова посмотрел на монахинь. Что одна, что другая стояли спокойно, продолжая наблюдать за дорогой.

Задняя дверь была по-прежнему открыта. Мистер Секстон опустил стекло, посмотрел на петли, потом одной рукой взялся за низ двери, другой за верхнюю раму окна. На какое-то время он застыл в этой позиции, прикрыв глаза, словно пытаясь вступить в таинственный магический контакт с тем, что держал. Затем глубоко вздохнул, раскрыл глаза и медленно, но плавно стал выпрямляться. Послышался треск металла. Сначала отломалась нижняя петля, потом не выдержала и верхняя. Мистер Секстон сделал шаг назад, положил дверь на крышу «пежо» и с довольным видом стал отряхивать руки. Затем он уложил Рейли на переднее сиденье, а сам сел рядом за руль.

Заурчал мотор, и «пежо» медленно двинулся вперед. Мистер Секстон включил третью скорость и повел машину одной рукой, второй придерживая открытую левую дверь. Машина набирала скорость. Барьер из камней справа выглядел крайне ненадежной оградой. За секунду до того, как колеса «пежо» коснулись барьера, мистер Секстон прыгнул. Он коснулся асфальта, перевернулся и мягко вскочил на ноги, глядя, как «пежо» перевалил через барьер, на мгновение задержался, словно раздумывая, а потом перевернулся и исчез за краем обрыва. Так и не задев каменистого склона, автомобиль плюхнулся в реку Тарн с высоты шестисот футов.

Ангел и Клара пошли к своему фургончику. Мистер Секстон стряхнул пыль с блейзера и провозгласил:

— Прощальный взгляд, дамы!

Он подошел к выступу, легко подтянулся на руках.

— Чертов хвастун, — процедила Ангел.

— Перестань, Ангел, — сказала Клара.

— Конечно, хвастун. Ему, видите ли, непременно надо было размозжить череп этому дураку шоферу, хотя хватило бы хорошей плюхи по шее. А потом еще он доблестно отламывал дверь, чтобы они, дескать, не удивлялись, если в машине не обнаружится труп старика. «Пежо» и так лопнет как консервная банка после такого полета. — Она осеклась, поскольку мистер Секстон снова спрыгнул на шоссе и теперь направился к ним. В руке у него был бинокль, а вид стал задумчивым.

— На той стороне ущелья находится человек, — сообщил он. — На карнизе, чуть ниже вершины. Передавал СОС, потом вдруг упал. Не иначе как потерял сознание.

— Думаете, он видел нас, мистер Секстон? — испуганно спросила Клара.

Тот лишь пожал плечами.

— Вряд ли он мог разглядеть детали без бинокля. Так или иначе, он явно в плохом виде. Ночь на свежем воздухе, и с ним не будет никаких хлопот.

— Но ведь если он что-то успел разглядеть и если его найдут живым… — Клара помолчала, потом добавила: — Наверно, следует с ним разобраться, мистер Секстон.

— Для этого нам придется перейти ущелье по мосту, потом пройти в обратную сторону. И там нет шоссе. Чтобы найти его, миссис Мактурк, понадобится часов пять — особенно если учесть, что скоро стемнеет. — Он посмотрел на «дормобил» и добавил: — С таким грузом нам нельзя тратить время на пустые поиски.

— Значит, пусть так и остается?

— Пусть переночует. — Мистер Секстон посмотрел на свои часы. — Через четыре часа мы будем на базе. Тогда полковник Джим примет решение. Он пошлет либо меня, либо одну из вспомогательных команд…

— Ну что ж, вам решать, мистер Секстон. Вы главный.

— И советую всегда помнить об этом, миссис Мактурк. Полковник Джим очень большой поборник субординации. Зачем ему посылать вас ко мне для дисциплинарных взысканий? — Он вдруг протянул руку и, игриво ущипнув Ангела за попку, спросил: — Как вы думаете, Ангел мой, получит она удовольствие от такого наказания?

Девушка испустила вопль, отскочила и повернулась с перекошенным лицом и оскаленными зубами. С ее губ уже готово было сорваться ругательство, но она вовремя взяла себя в руки и послушно отозвалась:

— Думаю, что нет, мистер Секстон. Это вряд ли доставит ей удовольствие.

— Что ж, есть смысл прислушаться к тем, кто на собственном опыте знает, что такое примерное дисциплинарное наказание. — Мистер Секстон открыл задние дверцы «дормобила», уселся рядом с безжизненным телом Тарранта и скомандовал: — Поехали. Причем ведите машину осторожнее, миссис Мактурк. Нам ни к чему никакие непредвиденные осложнения. Поспешишь — людей насмешишь. — И он захлопнул дверцы.

Клара и Ангел двинулись к кабине «дормобила», причем Ангел хромала и потирала ягодицу.

— Сволочь, — шипела она. — Скотина. Как бы я хотела улучить момент, накинуть ему ночью на шею струну. И посмотреть, как у него выпучатся глаза. Ничего, я ему еще покажу. Гад! Сделал у меня в жопе дырку.

— Опять ты говоришь грубости, Ангел, — сказала со вздохом Клара.