"Валерий Суси. Царь Ирод (Историческая драма)" - читать интересную книгу автора

размеров. Склады в Копте[27] доверху забиты папирусом, но кто в состоянии
проникнуть туда и уличить человека, наделенного неограниченной властью,
врученной проходимцу самим Октавианом? Кто? Если Октавиан, несомненно с
подсказки Ливии, издал эдикт, согласно которому без специального разрешения
въезд в Египет запрещен даже сенаторам. А, между тем, из порта Левке Коме на
восточном берегу Красного моря ежедневно отчаливают суда, чьи трюмы забиты
ценным грузом. На десятый день они способны достигать родосской гавани и
столько же времени им требуется, чтобы укрыться в бухтах троглодитов.[28] Ты
думаешь Октавиан догадывается об этих сделках? Или ты думаешь я оговариваю
Ливию, зная о ее враждебности ко мне? Поверь, мой бесценный друг, Ливия не
мой враг. Она враг Октавиана. Сколько лет теперь ее сыновьям? Они еще дети.
Но запомни мои слова: она не остановится ни перед чем, чтобы извести род
Октавиев и добиться завещания в пользу одного из своих сыновей. А для этого
ей потребуется много денег, очень много. Столько, что об этом уже нужно
позаботиться сегодня. Корнелий Галл всегда был заодно с Клавдиями, Ливия не
ошиблась в своем выборе. Теперь ей понадобилась Саломея... Зачем? Она не
успокоится, пока не сгноит меня. Да только знает, что в Египте полно моих
друзей, потому побаивается до поры, осторожничает. А Саломея? Думаешь, я
казнил Иосифа,[29] поверив ее наветам? Да она просто воспользовалась случаем
избавится от наскучившего мужа. На ее счастье этот пустобрех надоел не
только ей, но и мне. Но моя сестрица? Матери подсыпет яду - не поморщится. А
как мне поступить с этим вздорным семейством "Бне-Баба"?[30] Ты бы видел, с
какой надменностью говорил вчера со мной молодой аристократ Рафаил... И я
принужден терпеть его оскорбительный тон и его ядовитые речи: тронь одного
из них и все эти защитники Маккавеев от служителей храма до черни из Нижнего
города, все они бросятся сюда, с одним желанием - растерзать меня. Нет, по
одному их трогать нельзя. И не трогать их - тоже нельзя. Ты понимаешь меня,
мой бесценный друг"?
Несмотря на оказанные Октавианом милости Ирод вел себя осмотрительно.
Он знал, что из Иерусалима в Рим наезжают иудейские депутации с жалобами на
него, что кое-кто из окружения Октавиана непрочь подлить масла в огонь и что
особенно усердствует Ливия: не зря расспрашивала Николая Дамасского об
Иерихонской долине, о той самой долине, что наполнена ароматами пальмового
леса, соблазнившего некогда Клеопатру. Воображение Ирода без усилий
переносило образ Ливии через все моря, острова и горные хребты; он видел
близко расчетливые глаза могущественной римлянки на миловидном лице, ее
аккуратный носик, элегантно принюхивающийся к запахам. Такой чувствительный
носик не проведешь, от него не скроешь дивного благоухания бальзама, за
который сметливые купцы платят золотом. Догадывается ли этот проницательный
посланник Октавиана, "бесценный друг" о том, что и у него, как у Корнелия
Галла, имеются свои потаенные места, где можно попридержать товар, выгадывая
в цене? Может и догадывается, но из благоразумия виду не подает: за
"родосское словечко" сто талантов получил в награду и еще сто за голову
поглупевшего Гиркана; какому-нибудь пекарю таких денег и за двадцать лет не
заработать. "Так как же мне поступить, мой бесценный друг? Александра что ни
день сносится с семейством "Бне-Баба", а потом по ночам запирается с
Мариамной. Видно уж ничто не отвратит их от злокозненности и пагубной
склонности к заговорам. Горе мне, горе! Я ведь люблю жену свою и не желаю ей
погибели. Но если смотреть на все это равнодушно, то тогда самому надо
готовиться к смерти. Что же мне делать, друг мой единственный"?