"Валерий Суси. Царь Ирод (Историческая драма)" - читать интересную книгу автора

родство.
- Лучше иметь сомнительное родство, чем не иметь его вовсе. Юлия,
бедная девочка, овдовела,[77] не успев одарить внуками своего любимого отца,
разочаровав его и доставив без сомнения радость Ливии. Вот если бы Боги
совершили чудо и мой Антипатр[78] стал мужем Юлии, то пусть бы весь мир
назвал этот брак сомнительным - в этом мире не нашлось бы счастливца,
которому я бы позавидовал.
- Юлии всего семнадцать и радость Ливии преждевременна, а разочарование
Августа мимолетно, он уже не надеется заиметь собственных детей,[79] но
рассчитывать на внуков у него имеются все основания.
- Молодой Тиберий, как я слышал, стал квестором. Его ждет славная
карьера... Не по этой ли причине достойный Марк Агриппа был вынужден
удалиться в такую глушь, какой бесспорно являются Митилены на Лесбосе? Или у
него не оставалось выбора?
- Честнейшего и благороднейшего Агриппу беспокоит сама мысль, что
кто-то может подумать будто он желает затмить своей славой честолюбивого
Тиберия. Он предпочел скромное уединение.
Третий месяц Анций Валерий жил в Иерусалиме, ни на минуту не забывая о
последнем разговоре с Николаем Дамасским и пытаясь самым добросовестным
образом исполнить возложенное на него поручение. Плавать по морю необходимо,
жить не так уж необходимо. Что есть в мире человек, уничтожаемый страстями и
мелкими заботами в сравнении с величием целей Рима? И если придется сжать
ладонь, в которую судьбе было угодно вложить душу Ирода, он сделает это не
задумываясь. Но спешить не будет, и принимать домыслы на веру тоже не
станет - слишком много недругов у царя иудейского. Анций целыми днями
пропадал в городе, у него завелись знакомства и среди торговцев, и среди
ремесленников, и среди ростовщиков, и среди разнообразной неприкаянной
публики с неясными устремлениями. Довольно скоро он получил подтверждение
всем слухам, что услышал от Николая: на всех углах Нижнего и Верхнего
города, на площадях и рынках, в лавках и у стен храма народ, оглядываясь по
сторонам, злословил и осыпал бранью Ирода. Говорили о непомерных ценах на
бальзам, который укрывается в Иерихоне; кляли римские бани и цирки, часто
произносили имена Мариамны и ее брата Аристовула, воздевали руки к небу и
призывали кару на голову Ирода за преследование благородного семейства
"Бне-Баба" и осквернение гробницы царя Давида. Нелегко было в этом
враждебном скоплении людей находить сторонников и тем не менее таковые
находились. Одним не по нраву был норов аристократов, другим не нравились
расчетливые саддукеи, готовые на все ради выгоды; кому-то не по душе были
слишком требовательные к соблюдению Торы фарисеи, а находились и такие, кто
дерзко отзывался и о семействе "Бне-Баба", и о саддукеях, и о фарисеях и для
кого синедрион не был указом. Эти люди особенно привлекали внимание Анция
Валерия, в них чувствовалась непреклонная воля, но было непонятно ее
предназначение. Молодой Цаддок, с которым он познакомился на комедии Публия
Теренция Афра,[80] презрительно улыбаясь, сказал: "Ты, римлянин, все равно
не поймешь меня и моих устремлений, но я надеюсь, что когда-нибудь ты еще
услышишь обо мне и моих соратниках". На недружелюбный выпад Анций ответил
лукавой фразой из спектакля: "Я Дав, не Эдип.",[81] рассчитывая подзадорить
юношу и заставить его высказаться ясней. Однако, молодой человек уловке не
поддался и беседу прекратил. "В другой раз продолжим, может быть", - бросил
он на прощанье.